Мужчина с длиннющей бородой в ситцевой одежде, подпоясанный, сидит на остановке, рядом с ним – женщина с прямой осанкой, на ее голове – платок. Они начинают говорить – и вдруг, в одном из самых южных райцентров Украины, там, где румынскому отдают предпочтение перед украинским, ты слышишь русский язык. Правильный, чистый, литературный. А через полчаса оказываешься в староверческом селе Белая Криница, всемирном духовно-историческом центре старообрядчества…
Мужчина с длиннющей бородой в ситцевой одежде, подпоясанный, сидит на остановке, рядом с ним – женщина с прямой осанкой, на ее голове – платок. Они начинают говорить – и вдруг, в одном из самых южных райцентров Украины, там, где румынскому отдают предпочтение перед украинским, ты слышишь русский язык. Правильный, чистый, литературный. А через полчаса оказываешься в староверческом селе Белая Криница, всемирном духовно-историческом центре старообрядчества…
Стоп. Духовно-историческом центре? Ожидаешь увидеть ровную дорогу, по которой чуть ли не каждый день, словно муравьи, бегают туристические автобусы, магазин с сувенирами, современный музей… Вместо этого в неуступчивой реальности дорога – только наполовину асфальтирована, автобус ходит два раза в день, школы, магазина и почты нет. Есть два храма. Над большим высится простреленный крест.
История российских старообрядцев – это история борьбы за выживание. В 1656 году всех, кто продолжал креститься двумя перстами, объявили еретиками, отлучили от Троицы и прокляли. С этого времени начались жесткие преследования: уничтожение староверческих книг, храмов, монастырей, изгнания, тюрьмы, пытки и сожжение тысяч старообрядцев. Почему? В середине XVII века они выступили против богослужебной реформы Московского патриарха Никона, согласно которой церковь должны были унифицировать по греческому образцу. Это означало исправление аутентических славянских текстов и изменения в проведении обрядов. Предки староверов, старообрядцев или, как их еще называют, липован, поселились на юге Буковины во время гонений в 1770–1780-х годах с разрешения австрийского правительства. Массовым преследованиям староверы подверглись и после установления советской власти, атеистический режим которой не мог смириться с традициями липован и их преданностью своей вере.
Выходишь из тарахтящего автобуса и попадаешь в полнейшую красоту.
– Посмотрите, какая природа вокруг – наилучший храм Божий, – говорит простую истину староверка Ирина, переехавшая с мужем в Белую Криницу из Одесской области.
Мне рекомендуют пойти к Анне, которая живет почти напротив величественного митрополичьего собора Успения Пресвятой Богородицы. Она родом из Донбасса, перешла в липованскую веру в 27 лет, потому что почувствовала, что та «от Христа, а не от людей». Часто старушка первой принимает гостей, охотно рассказывает им самые интересные истории села:
– Места тут святые. Когда к нам лет пять назад приехали два парня, то они говорили: «Прибыли ночью, вышли из машины и не смогли понять, что с нами происходит. Мы просто упали на эту землю и целовали ее, нас такая благодать охватила!» Люди здесь всегда жили сильные, потомки тех, кто шел за Христа на смерть, ничего не боялись. Они любили Бога, а Господь любил их, давал и силу, и веру, и любовь.
Когда советские войска проходили через село после войны, то получили приказ разрушить все дорогое для верующих. Уничтожили пять церквей из семи, а из центрального храма сделали зернохранилище. Один коммунист сказал: «Ха, я этого Христа сейчас!..» и прострелил крест на колокольне.
Неподалеку от главного храма живет Епистимия Михайловна с Андронником Калиновичем, представители старшего поколения села. Женщина руководит клиросом, хором общины. Сейчас на ней простая одежда, в руках – вилы.
– Весной времени практически нет, – вздыхает. – Нужно все посадить, за всем присмотреть... Вон, клубника какая завядшая, зато черешня – красавица! Вся в цвету стоит!
Хоть жизнь в селе и не легкая, но для Епистимии Михайловны это словно рай на земле и «…единственное, чего бы хотела, это чтобы была единая Любовь на свете».
Игумению Таисию напрасно звать, если она молится. Пока строят помещения для монашек, которых в селе осталось только трое, она живет в небольшом домике. Матушка Таисия считает, что спасти Белую Криницу можно, только если возродить монастыри, ведь раньше их было два: женский и мужской. Первый еле-еле до сих пор функционирует, а на месте второго – пограничная застава.
Дочка зовет Ирину с огорода. Это – ее третий ребенок. Двое старших вынуждены ездить в школу, которая находится за восемь километров, в соседнем селе. Не может автобус проехать сквозь сугробы зимой – дети не идут в школу.
Трое мужчин из Белой Криницы пошли на фронт. Двое – добровольцами. Среди них и муж Ирины, офицер в отставке Виталий, сейчас дислоцируется возле Горловки.
– Если живешь в этой стране, на этой земле, то и должен ее защищать, – говорит женщина.
Ирина строго придерживается обрядов, воспитывает детей соответственно обычаям: когда ее дочь Аня выйдет замуж, то наденет кичку (специальную шапочку), а поверх платок, так же, как и ее мама. По липованским традициям, женщины носят длинные сарафаны, мужчины не стригут бороды – все должно оставаться естественным, таким, каким наградил Господь.
Ирина приглашает на обед и замечает, что в последнее время атмосфера в общине изменилась, люди стали не такими открытыми, искренними, будто остерегаются чего-то. Некоторые дети в школе стесняются своей веры, многие взрослые выехали в поисках заработка. Однако на свою жизнь не жалуется.
Музейный комплекс старообрядчества. Директор Оксана Дядюшка приводит к двухэтажному строению из сруба. А внутри – почти пусто. В музее нет сигнализации, поэтому из львовской и черновицкой коллекций не могут передать ценные экспонаты. Несколько старых фотографий, пара-тройка предметов быта, небольшая коллекция книг о липованстве и все. Крыша немного протекает, залита фотография с «экспозиции». Есть две комнаты для митрополитов, которые останавливаются здесь, когда приезжают.
– Многое разворовано, – объясняет Оксана. – Вывезли в 80-х под видом выставки. Неизвестно, кто это разрешил, кто инициировал.
А несколько лет назад ее знакомую из контрольно-пропускного пункта между Румынией и Украиной «Вадул–Сирет» вызвали среди ночи, чтобы проверить, законно ли вывозят книги со штампом Белой Криницы. Библиотека монастыря не была инвентаризована, ценный груз пришлось пропустить. То, что осталось, и сейчас находится в безопасности: реквизит для богослужений, главные книги и иконы. Их переносят между тремя местами, где проходят службы, поскольку в центральном храме слишком холодно зимой. Жители Белой Криницы просили батюшку описать то, что осталось, сделать каталог ценностей, на что получили ответ: «Не волнуйтесь, не пропадет, все равно будет не в одной церкви, так в другой».
– Старики держат на чердаке гроб для себя, наполненный зерном. Они ничего не скажут. Побаиваются, что если сельское духовенство поменяют, то временно никого не будет в Белой Кринице, кто мог бы их отпеть в случае чего, – поясняет Оксана.
Инвентаризационная книга могла быть уничтожена вместе с мужским монастырем, и, наверно, никто уже не объяснит, как на самом деле реликвии из Белой Криницы оказались за границей, в музеях и частных коллекциях, даже в библиотеке Конгресса.
В трех километрах от Белой Криницы, по ту сторону границы с Румынией, находится старообрядческое село Климеуц. Раньше староверы могли перейти границу пешком, чтобы увидеть родственников и друзей. Но с тех пор как Румыния начала получать членство в Европейском Союзе, переход закрыли. Теперь для жителей Белой Криницы прогулка в соседнее село превратилась в испытание: лишь у единиц есть транспортные средства, и то чаще это кони. Сегодня дорога в Климеуц – это 56 километров объезда через два райцентра, очереди на контрольно-пропускном пункте и куча денег.
И хотя с колокольни собора прекрасно видна румынская сторона границы, попасть к родственникам белокриничанам нельзя.
Кстати, болеть в Белой Кринице можно только во вторник и четверг, именно в эти дни здесь бывает фельдшер. Невольно приходит в голову, что этот покинутый кусок земли, пульсирующий от подлинности, с открытыми Богу людьми, с воздухом, которым хочется дышать, стал лучшим местом… Лучшим местом, чтобы умереть.
Этот текст написан в рамках Школы международной журналистики «Українські фронтири», организатором которой была Школа журналистики Украинского католического университета при поддержке проекта Mymedia.org.ua.