О главных религиозных событиях и процессах 2016 года корреспондент РИСУ пообщался с главой подкомитета по вопросам свободы совести и государственно-церковных отношений Комитета Верховной Рады по вопросам культуры и духовности Виктором ЕЛЕНСКИМ.
Война в Сирии, встреча в Гаване, Собор на Крите, выборы в США и российская агрессия в Украине – все эти события объединили в себе и религиозное, и политическое. И религиозное здесь объект, а не субъект.
– В течение 2016 года издавались интересные богословские и религиоведческие труды, было заложено, несмотря на войну, немало храмов, люди отправлялись в паломничества, собирались на многолюдные Богослужения. Но сейчас я бы хотел поговорить о событиях религиозной жизни, которые имели, прежде всего, политическое, даже геополитическое значение. Ведь в 2016 году, кроме духовных подвигов, были и события, которые потрясли мир своей бесчеловечностью. Я имею в виду Исламское государство, прежде всего.
– «Исламское государство» – мы условно используем такое название для обозначения этой террористической организации – превратилось в раковую опухоль всей, без преувеличения, планеты. Нет таких преступлений, которые бы не оно совершало – и против человечности, и против человеческой совести, и против человеческой культуры. В 2016 г. ИГ совершило теракты в Берлине и Стамбуле, Ницце и Брюсселе. На освобожденных от террористов территориях летом прошлого года было найдено 72 массовых захоронения убитых и замученных фанатиками жертв, а это примерно 15 тысяч человек. На грани исчезновения езиды – уникальная этноконфессиональная группа с очень самобытной религией и культурой. В марте 2016-го Палата представителей Конгресса США единогласно признала действия ИГ против езидов, а также христиан и мусульман-шиитов геноцидом.
Мы узнали в прошлом году о множестве преступлений этой организации, жертвами которых становятся мусульмане и не-мусульмане, женщины и дети, журналисты и объекты культурного наследия. В прошлом же году было обнародовано исследование Всемирного банка, которое подтвердило то, о чем просто криком кричат серьезные исследователи уже более 20 лет. Терроризм под знаменем ислама приводит в действие не бедность и не отсутствие образования. Только 2% ИГИЛовцев неграмотные; большое число из них имеет высшее или неполное высшее образование; выходцы из Европы и Средней Азии имеют средний для своих стран уровень образования, а выходцы из Ближнего Востока и Северной Африки более образованные, чем их соотечественники.
Война с ИГ становится делом не только правительств, военных и политиков, но и богословов. С одной стороны, мы видим резкое осуждение ИГ со стороны таких религиозных авторитетов, как Верховный муфтий Саудовской Аравии, председатель Всемирного союза исламских ученых Юсуф аль-Кардави, 126 суннитских имамов из разных стран мира, 70 тысяч мусульманских деятелей Индии, глав многих национальных мусульманских объединений и т.п. С другой стороны, пока нет уверенности, действительно ли ИГ привело к мобилизации те силы в исламе, которые отвергают не только ужасы, творимые ИГИЛовцами, но и воинственный исламизм как таковой.
– Теперь о двухмиллиардной христианской общине. Было ли в христианском мире 2016 года событие, которое бы Вы однозначно выделили?
– Да, и это – Всеправославный Собор. Это действительно выдающееся событие. Даже если историкам Церкви часто повторяющееся «впервые за 1229 лет» кажется некорректным и они указывают на выдающуюся роль, скажем, Константинопольских Соборов 1077–1084, 1156, 1166, 1341, 1347 и 1351 гг., все равно Собор-2016 – исторический. Да, он не стал прорывом, не ответил на те вызовы, которые бросают Православию века, был, говоря библейским языком, «ни холоден, ни горяч», продемонстрировал скорее глубину межправославных проблем, чем межправославной солидарности, обнаружил всю суетность и безответственность «меряния славой» в православном мире, но он состоялся. Православие, как известно, не имеет надепископа и какой-то земной, так сказать, «точки сбора». Оно манифестирует свою целостность в соборности. В соборности Православие становится Церковью, а не конфедерацией поместных церквей. Поэтому этот Собор, Святой и Великий Собор Православной Церкви, замысел которого восходит еще к XIX в., важен сам по себе.
Первоначально, как помним, на нем должны были обсудить 120 вопросов, к 1970-м гг. из этого перечня осталось десять, а в 2016-м – только шесть. Очень контроверсионным и ожидаемо непродуктивным было решение принимать постановления Собора консенсусом – трудно даже представить, что было бы с Церковью, если бы отцы Вселенских Соборов принимали свои решения таким образом. Вместо дискуссии по наиболее сложным вопросам соборянам надлежало проштамповать уже готовые решения. О кодификации канонического права, о пересмотре правил, огромное количество которых не может выполняться или отвечает реальностям, относящимся к рабовладельческим или феодальным формациям, речь даже не шла.
Последний этап подготовки к Собору утопал в интригах, тщеславных раздорах, суетливых расчетах. Политика триумфально доминировала над богословием. Москва пыталась формализовать свой особый статус в Полноте Православия, на котором Патриарх Кирилл, вопреки каноническому праву, настаивает уже несколько лет («мы законные наследники Византии...»), постоянно капризничала и угрожала Константинопольскому Престолу срывом Собора. То, что Собор состоялся без участия Русской Церкви (также отсутствовали Антиохийская, Болгарская и Грузинская Церкви), поставило Московскую Патриархию в двусмысленное положение. Во-первых, она потеряла важный инструмент шантажа Константинополя, во-вторых, принимала участие в подготовке и согласовании всех документов Собора, который в конечном итоге не посетила. И толком объяснить причины отсутствия (кроме «высокой» политики и жажды всеправославной власти) ее спикерам так и не удалось.
Несмотря на то, что украинский вопрос отсутствовал в повестке дня Собора (как и любой сколько-нибудь дискуссионный вопрос), он отчетливо присутствовал в его атмосфере. Заявление Сербского Патриарха Иринея о том, что этот вопрос касается всей Православной Полноты, а не только Московского Патриархата, журналисты цитировали не меньше документов Собора о браке или миссии Церкви. В то же время, к большому сожалению, соборяне не нашли возможным хотя бы обратить внимание на то, что Россия, где большинство верующих – православные, совершает сейчас агрессию против православных Грузии и Украины.
«"Защита христиан" в Сирии – отличная легитимация военного присутствия там России»
– Не слишком дружественным оказался по отношению к Украине и документ, принятый по итогам встречи в Гаванском аэропорту Папы Франциска и Патриарха Московского Кирилла...
– Гаванская декларация – документ сложный и эклектичный. Он очевидно соткан из двух разных полотен. Там, где «мы братья, а не конкуренты», тоска по утраченному единству и призыв к его восстановлению, – это католическая сторона. Метод «униатства», «стороны конфликта в Украине», «преодоление схизмы между православными Украины на основе канонических правил» и т.п. – это, разумеется, Московская Патриархия.
Московские драфты этой Декларации – я могу это утверждать – содержали и «гражданскую войну», и «раскольников», и осуждение «плодов унии», то есть, прежде всего, Украинской Греко-Католической Церкви. Ничего из этого в окончательный текст не попало. Однако попали Ближний Восток и Северная Африка как регионы преследования христиан, а вот Северная Корея, Судан, Эритрея, Иран или Туркменистан – нет. Потому что Россия ведет «священную войну» не там, а в Сирии. И «защита христиан» в этой стране – замечательная ее легитимация.
Очень смело как для католического иерарха и очень принципиально высказался относительно Гаванской декларации Глава УГКЦ. Блаженнейший Святослав отметил, что более слабой команды, чем та, что подготовила документ (кардинал Вальтер Кох и митрополит Иларион (Алфеев)), трудно и представить, и резко раскритиковал содержание Декларации. Она, по его убеждению, отбеливает Московскую Патриархию, которая поддерживает российскую агрессию против Украины и сакрализирует войну в Сирии, не указывает на РФ как на агрессора и разжигателя войны и возлагает общую ответственность на агрессора и сторону, сопротивляющуюся агрессии. Имплицитно Святослав утверждает, что Декларация противоречит Социальной доктрине Католической Церкви, и обещает, что его Церковь, пережившая не одно подобное заявление, переживет и это. Зато жертвенность мучеников веры ХХ века, которая для кого-то выглядит камнем преткновения во внешнеполитических конструктах, является основанием, на котором возводится будущее всех христиан.
– Но и с православной стороны было много критики в адрес Декларации...
– Да, православные фундаменталисты просто таки набросились на ее текст и на сам факт встречи. Но обратите внимание: ответ Московской Патриархии на обвинения вполне в духе путинского агитпропа. То есть, сплошные разглагольствования и подмигивания – «да, мол, надо, это мы не взаправду, мы их еще больше вашего ненавидим, но есть высшие интересы» и т.п.
– Папа это понимает?
– Для Папы встреча и Декларация – шаг к христианскому единству. Ради «вечности», по его мнению, можно поступиться чем-то из настоящего. Некоторые считают эти уступки чрезмерными. Он, например, ничего не сказал в защиту кубинских диссидентов во время визита на остров или геев во время визита в Уганду, где действуют драконовские законы против гомосексуалистов. Он не осуждает российскую агрессию, потому что понимает, что это сделает невозможным его контакты с РПЦ.
Но мне кажется, Папа не вполне понимает, насколько несамостоятельным актером является Патриарх Кирилл. Насколько узок коридор, в котором ему предписано двигаться. Гавана для Патриарха Кирилла – это выполнение путинской задачи. Страна в изоляции, и Патриарха приобщают к «борьбе на внешнеполитическом фронте». Несмотря на то, что это обещает ему серьезные внутренние потери. Несмотря на то, что христианское единство его волнует в последнюю очередь.
– Путин это ценит?
– Убежден, что сам Путин не очень надеется на Православие как на внутреннюю «скрепу». Хотя как внешнеполитический инструмент оно ему понятно и близко. Поэтому он и акцентирует на том, что Православие – это то общее, что остается у России с Украиной, лично присоединяет Российскую Зарубежную Церковь к Московскому Патриархату, борется за собственность православного собора в Ницце и советует Амурском архиерею обращать в Православие соседей-китайцев.
Вообще позиция Путина в религиозном вопросе за годы его президентства подвергалась существенным метаморфозам. Если помните, в 2000 г. на вопрос ведущего CNN Ларри Кинга: «Вы верующий? Каковы ваши взгляды на религию?» Путин ответил, что верит в человека, в его добрые помыслы.
На следующем этапе он уже вспоминает о том, как его крестили, ведет себя в храме как воцерковленный человек, который знает особенности православного богослужения и появляется в храме, откуда, разумеется, ведутся прямые телетрансляции.
Затем наступает третий этап: Путин рассматривает Православие как идеологию и инструмент реинтеграции постсоветского пространства. Правда, в его окружении Православие соревнуется тогда с евразийством, которое представляется более «империеобразующим», а значит – и более операционным. Путин пытается совместить эти линии и говорит в 2010 году, что у нас, мол, страна восточного христианства, Православия, и некоторые теоретики говорят, что оно во многом ближе к исламу, чем к католицизму.
Оттуда и нынешний этап – Православие как безоговорочная антитеза Запада. Эта, с позволения сказать, функция Православия красной нитью проходит не только через выступления Патриарха Кирилла, но и через конструкты кремлевских чиновников. Очень выразительно об этом сказал министр иностранных дел РФ Лавров: «Россия возвращается к своим традиционным ценностям, к православным истокам и, вследствие этого, становится еще менее понятной для Запада, чем в советские времена».
– В 2016 году произошло еще одно глобальное событие – выборы президента США, в которых религия обычно играет свою роль...
– Американцы не были бы «нацией с душой церкви», как о них говорил Честертон, если бы религия не играла на выборах их президента никакой роли. Вспомним, например, как Трамп пытался дискредитировать религиозность Клинтон. На частной встрече, запись которой пастор-республиканец Джексон выложил в сеть, Трамп утверждает, что никто ничего не знает о религиозности Клинтон. Хотя, кажется, как раз наоборот: Клинтон неоднократно рассказывала, как росла в вере в методистской церкви и как эта вера вела ее в политической жизни. Тогда как Трамп когда-то говорил, что не верит в рай и ад, а уже во время кампании рассмешил присутствующих на своем выступлении, сославшись на Второе послание к Коринфянам как на «два коринфянина».
Но в любом случае, на этих выборах – в отличие от, скажем, 2004-го, не говоря уже о 1960-м – религия не играла такой уже существенной роли. Причем 40% опрошенных американцев сказали, что да, религии на этих выборах очень мало. Предпочтения американских избирателей, в зависимости от их религиозной принадлежности, не изменились по сравнению и с 2012, и с 2008 годами. «Рожденные свыше» белые евангелики безоговорочно поддержали Трампа, а католики латиноамериканского происхождения, евреи и нерелигиозные американцы – Клинтон. Так было всегда: первые голосуют за республиканцев, вторые – за демократов. Вопрос только в уровне поддержки. Например, у Обамы в 2008 г. она была больше и со стороны католиков-«хиспаник», и со стороны нерелигиозных, и со стороны белых протестантов.
Кстати, в США постоянно проводятся различные измерения влияния религиозности на те или иные сферы человеческой жизни. Одно из них, проведенное в 2016 г., пришло к интересным выводам. Оказывается, глубоко религиозные американцы гораздо больше времени уделяют своим семьям, местным общинам, больше занимаются волонтерством и более счастливы. Причем это касается и ситуации внутри одних и тех же Церквей и деноминаций. Например, католики, посещающие церковь изредка, менее «семейноцентричны» и счастливы, чем их единоверцы, посещающие богослужения каждую неделю. Но, справедливости ради необходимо добавить, что существенных различий между глубоко религиозными и нерелигиозными в вопросах социального сознания или отношения к окружающей среде, исследование не выявило.
– Довольно интересно. А религиозная ситуация в украинском контексте?
– В Украине продолжается война, в течение 2016-го погибло 467 украинских воинов, и это, конечно, во многом определяет религиозно-общественную атмосферу страны. Война всегда обостряет религиозные чувства. Настоятели соборов больших городов говорят о большем, чем ранее, количестве людей и по праздникам, и в обычные дни. Подобные наблюдения в определенной степени, хотя и не полностью, подтверждаются социологическими исследованиями. С войной связаны многочисленные инициативы и просто ежедневное служение многих церквей: опека над военными и их семьями, служение в госпиталях, помощь вынужденным переселенцам и пострадавшим от военных действий. В ноябре члены Всеукраинского Совета Церквей и религиозных организаций посетили зону АТО и приняли важное Обращение по утверждению мира и развития украинского общества. Иерархи и религиозные лидеры призывают международное сообщество сделать все возможное для сохранения территориальной целостности, суверенитета и неприкосновенности границ Украины, включая украинский Крым и Донбасс; сложить оружие тех, кто взял его в руки незаконно, и тех, кто пришел на украинскую землю как захватчик; не допускать в своих высказываниях языка вражды. В Обращении осуждаются нарушения прав человека на оккупированных территориях, содержится высокая оценка деятельности украинских военных и солидарность с жителями Донбасса, жителями в свое время оккупированных, а затем освобожденных украинской армией городов Славянска и Краматорска.
– Как сказалась война на межконфессиональных отношениях?
– В чем-то общая беда консолидировала религиозную среду. Стало больше общих инициатив и меньше стремления творить добро исключительно в своем конфессиональном кругу. Высоким остается и уровень религиозной толерантности. Скажем, в исследовании Центра им. А. Разумкова в 2016 г. 47% опрошенных отметили, что «любая религия, провозглашающая идеалы добра, любви, милосердия и не угрожающая жизни другого человека, имеет право на существование». Интересно, что до войны, в 2013 г., этот ответ выбрали ровно столько же респондентов – 47%. При этом, тех, кто отметил, что «истинна только та религия, которую я исповедую», в 2016 г. стало даже меньше. Также хотел бы обратить ваше внимание на то, что, несмотря на войну, гарантии свободы совести в Украине выполняются полностью, включая гарантии альтернативной (невоенной) службы для тех, кто и во время военной агрессии против своей страны не может по соображениям совести брать в руки оружие.
– Но выступления и заявления иерархов Украинской Православной Церкви (Московского Патриархата) и ее СМИ рисуют совсем не такую идиллическую картину. Речь идет о преследовании, гонении, чрезвычайной вражде, которая разжигается к этой Церкви...
– Упоминания о гонениях, обязательно – беспрецедентных, стали непременным рефреном выступлений иерархов УПЦ (МП). При этом на Церковь распространяются абсолютно все льготы, которые имеют другие религиозные организации Украины, ее священнослужители в 2016 г. получали государственные награды и участвовали в протокольных мероприятиях, общины получали участки под строительство, монастыри – гектары земли.
Церковь – точнее, ее священноначалие – остается на тех же «земных» позициях, которые трудно воспринимаются украинским обществом. Она и дальше говорит о «братоубийственной войне», намекает на украинскую власть как виновницу боевых действий, постоянно критикует Киев и никогда – Москву. Она не хочет замечать ни аннексии украинских земель, ни российских оккупантов. Очень часто озвучиваемые ею тезисы – это продолжение агиток Оппоблока, который, в свою очередь, транслирует произведения кремлевских пропагандистов.
– Время от времени обозреватели пытаются разглядеть элементы сопротивления курсу Московской Патриархии в среде епископата УПЦ (МП). Насколько сильно это сопротивление?
– Сопротивление существует в среде духовенства. Точнее, в значительной массе оно не сопротивляется, а просто живет своей жизнью: служит, крестит, венчает, отпевает. Оно живет жизнью своих прихожан, а не «Русским миром». Среди епископата же, за исключением считанных фигур, сопротивления почти нет. Порой кажется, что Патриарх Кирилл откровенно испытывает пределы их смирения. Чего стоит только приглашение выступить с проповедью перед отцами Архиерейского Собора в феврале 2016 г. протоиерея Андрея (Ткачева), который непрестанно повторяет, что Украина – это «нечисть», которая «будет выходить фаршем» из мясорубки войны, «исчезнет как Атлантида» и т.п. И ничего, я не слышал, чтобы кто-то из украинских архиереев возмущался, напоминал, что по своему же социальному учению Церковь противостоит пропаганде войны и насилия, проявлениям ненависти, способной спровоцировать братоубийственные конфликты. Так же, участники того же Архиерейского Собора единодушно проголосовали за канонизацию архиепископа Серафима (Соболева) – агента КГБ и автора книги «Русская идеология» (1939), которую справедливо рассматривают как одну из предтеч доктрины «Русского мира».
И если, допустим, руководство УПЦ КП встречается с послом США в Украине, то оно говорит об агрессии против Украины и о борьбе с коррупцией. Если же руководство УПЦ (МП) – то о якобы притеснениях общин этой Церкви. Если представители Всеукраинского Совета Церквей и религиозных организаций отправляются в Нидерланды, чтобы убедить политические и церковные круги этой страны в необходимости поддержать Соглашение об ассоциации Украины с ЕС, то представители УПЦ (МП) в то же время убеждают посла Нидерландов по правам человека в нарушении свобод их верующих. Во время Крестного хода в июле 2016 г. Митрополит Онуфрий вообще высказался в том смысле, что в паломничество отправились люди, которые имеют «отличные политические взгляды».
– То есть Крестный ход, по Вашему мнению, организовывалась как политическое мероприятие?
– Бесспорно. Несмотря на мотивы, которыми были движимы многие его участники. Почитайте и послушайте, что говорили его трубадуры. «Протест», «сжатые кулаки», «возрождение публичной активности», «лавинообразный процесс, который сметет нацистов» и т.д., и т.п. Ну, действительно: если это «шествие за мир», то почему оно не призовет к прекращению военных действий, обстрелов украинской территории, издевательств над людьми и их религиозными чувствами страну-агрессора? Почему организаторы шествия, которые непрестанно ездят в Москву, получают ордена и от Патриарха Кирилла, и от Путина, никогда не вознесут голос в защиту христиан, которых пытают на оккупированных территориях и чьи молитвенные здания превращают в казармы? Если это «шествие за объединение», то что это за объединение, когда большинство православных Украины, миллионы верующих клеймятся как «безблагодатные раскольники» только за то, что верят в Иисуса Христа, а не в Московскую Патриархию и «Русский мир»?
– Но в УПЦ (МП) утверждают, что большинство православных принадлежат к их Церкви. Они ссылаются при этом на результаты социологических исследований...
– Это другая история, и к ней надо подходить профессионально. Исследование фирмы «Ukraine Sociology Service» действительно показало, что верующих УПЦ больше, чем УПЦ КП. Это контрастирует с результатами, полученными в исследовании Центра им. А. Разумкова, где верующими УПЦ КП себя назвали 25% опрошенных; просто православными себя считают около 20% и 15% опрошенных назвали себя верующими УПЦ (МП).
– В исследовании «Ukraine Sociology Service» верных УПЦ (МП) больше, чем в УПЦ КП. То есть, какое-то из этих двух исследований грешит...
– Трудно обвинить в непрофессионализме известного украинского социолога, руководителя «Ukraine Sociology Service» Александра Вишняка, и тем более социологическую службу Центра им. А. Разумкова, которая имеет высокую репутацию и изучает религиозность украинцев и их церковную принадлежность с 1990-х гг. Такое принципиальное расхождение в полученных результатах объясняется не отличием в формировании выборки и даже не тем, что Центр им. А. Разумкова не делал, в отличие от «Ukraine Sociology Service», опрос в Крыму и на оккупированных территориях Донбасса. Главное – то, что «Ukraine Sociology Service» спрашивал об «Украинской Православной Церкви», а не об «Украинской Православной Церкви Московского Патриархата» как Центр Разумкова. И первая служба, в отличие от второй, не предлагала респондентам выбор «просто православный».
– То есть, само только упоминание о Московском Патриархате уменьшает количество тех, кто декларирует принадлежность к УПЦ (МП)?
– Да, и существенно. Впервые это было отмечено еще в первой половине 1990-х. Не случайно, как вы знаете, Митрополит Онуфрий разрешил не поминать за Литургией Патриарха Московского там, где это вызывает у верных смятение.
Кстати, доверие к Патриарху Кириллу в Украине снизилось очень существенно – на 25 процентных пунктов в 2016 году по сравнению с 2010 г. Предстоятелю УПЦ (МП) тоже стали доверять значительно меньше – за этот период доверие уменьшилась на 20 процентных пунктов (подробнее с динамикой доверия к религиозным деятелям можно ознакомиться на сайте РИСУ – Д.Г.). И, соответственно, с 2010 г. существенно уменьшилось количество тех, кто считает, что «Украинская Православная Церковь должна оставаться неотъемлемой частью Русской Православной Церкви», и увеличилось число тех, кто отметил, что «Православные Украины должны сплотиться вокруг Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата» и «Православные Церкви Украины должны объединиться в единую Церковь, которая будет добиваться независимости».
– Насколько к этой независимости православные в Украине приблизились в 2016 году?
– В Украине есть большой запрос на церковное единство и на единую Поместную Православную Церковь. Исследования общественного мнения показывают, что ее поддерживает не многим меньше половины всех опрошенных. Со своей стороны, как известно, Верховная Рада Украины приняла Обращение к Вселенскому Патриарху Варфоломею с просьбой признать недействительным акт 1686 года, созвать под своей эгидой Всеукраинский православный объединительный собор и выдать Томос об автокефалии Православной Церкви в Украине. Обращение было положительно воспринято обществом и резко отрицательно Московской Патриархией, руководством УПЦ (МП) и Оппоблоком. Со своей стороны, Патриарх Варфоломей создал специальную комиссию для решения украинского вопроса.
– В Московской Патриархии утверждают, что Константинопольский Патриарх не имеет права и, в конце концов, не сможет решить этот вопрос. По крайней мере, каноническим способом.
– Как раз с точки зрения канонического права здесь проблем меньше всего. Об этом много написано и сказано. Из того, что касается 2016 г., стоит отметить выступления признанного патролога и византиниста В. М. Лурье (епископа Григория) и Константина Ветошникова из Византийской библиотеки Колледж де Франс, которые очень убедительно доказывают, что никакой передачи Киевской митрополии Московскому Патриархату в 1686 г. вообще не было. В Москве понимают предельную слабость претензий на Украину с канонической точки зрения и поэтому полагаются исключительно на российскую государственную мощь и шантаж внутриправославной схизмой. Патриарх Кирилл постоянно пугает Константинопольский Патриархат разрывом, а Вселенское православие – грандиозным расколом. В 2016-м Патриарх обескуражил православный мир кощунственным с точки зрения православной экклезиологии и истерически-антиукраинским заявлением о том, что он никогда не отпустит Киев и никогда не согласится на изменение канонических границ своей Церкви, которые, то есть границы, он называет «священными». Это очевидно антиканоническое и антиправославное утверждение, которое указывает на сугубо политические двигатели поведения Московской Патриархии. Просто интересно, на какое такое правило Вселенских Соборов неразделенной Церкви опирается Московская Патриархия, которая кичится своей каноничностью, в этом случае.
– Известно, что отношения между Москвой и Константинополем никогда не были безоблачными. Как бы Вы оценили их динамику в 2016 году?
– Это не только и даже не столько отношения двух престолов. Московская Патриархия, которая постоянно ищет доказательства вмешательства Украинского государства во внутрицерковные дела, не отделяет свои интересы от общегосударственной повестки дня Российской Федерации. Вопросы давления на Вселенский Престол стали частью российско-турецких межгосударственных переговоров, а дискредитация Вселенского Патриарха Варфоломея и привязка его к попытке военного переворота 15–16 июля 2016 г. – делом российских спецслужб и дипломатии. Взять хотя бы постыдную историю со статьей якобы бывшего посла США в Йемене Артура Хьюза, который широкими мазками разоблачает якобы связи Варфоломея, ЦРУ и исламского богослова Гюлена, обвиняемого Анкарой в подготовке путча. Следы статьи ожидаемо привели на российский ресурс «Oriental Review», а сам Хьюз так же ожидаемо заявил, что никогда ничего подобного не писал. Но российские и пророссийские медиа этот фейк тиражируют до сих пор. Впрочем, это лишь верхушка айсберга. Не будет преувеличением утверждать, что нынешние антиконстантинопольские усилия Российского государства даже превышают те, которые проводились в СССР во второй половине 1940-х гг. в рамках сталинского панправославного проекта. В Кремле вполне серьезно лелеют идею сделать Московский Патриархат первым по чести в православном мире и упорно пытаются продавить этот вопрос в отношениях как с Поместными Православными Церквами, так и с правительствами.
То есть, Вселенскому Патриарху нелегко, но он очень искренне стремится помочь и Украинской Церкви, и украинскому народу. Но очевидно, что прежде и главное, чтобы украинский народ помог себе сам.