Если бы десять лет назад мне сказали, что сейчас я буду за Майдан, я… да вы и сами не поверили бы. Во время Помаранчевой революции мне исполнилось шестнадцать. Я как раз недавно стала очень церковной девочкой, и в церкви получила ленточку «Янукович – выбор 2004»…
Если бы десять лет назад мне сказали, что сейчас я буду за Майдан, я… да вы и сами не поверили бы. Во время Помаранчевой революции мне исполнилось шестнадцать. Я как раз недавно стала очень церковной девочкой, и в церкви получила ленточку «Янукович – выбор 2004»…
В Киеве, как ещё Булгаков замечал, большой выбор церквей. В Московской мне сразу пояснили, что одна она – каноническая, а все остальные – раскольники. Забыли только рассказать, как сами ради независимости от греков на сто лет уходили в раскол. Я много читала, но попадалось одно к одному: «Протоколы сионских мудрецов», «Россия перед вторым пришествием», «Чудеса царственных мучеников»… Конечно, я любила историю, и то и дело срывала уроки свидомой Надии Петривны. Чтобы быть и в курсе современных событий, выписывала газету «Русская правда». А любые сектантские брошюрки швыряла в дарителей с праведным гневом, плевками и воплями (однажды в руках, а затем на сектанте оказался и кофе). Батюшка журил с улыбкой и советовал для надежности не рвать, а жечь.
И я жгла. Раба Божия Дарья ходила крестными ходами по Киеву, у памятника Богдану Хмельницкому каялась на коленях в убийстве царской семьи и в нарушении клятвы Переяславской рады. Заслышав «слава Українi!», придумала кричать «раскольникам анафема!». Я никогда не была в России, но не существовало для меня именно Украины. Мне было противно петь её гимн на школьных мероприятиях. Меня кривило от вышиванок и жовто-блакитного флага. Россия была не просто Третьим Римом – она была целым миром. Имперский комплекс полноценности подсказывал: «Возвратит Россия русский Севастополь, / Станет снова русским полуостров Крым, / Наш Босфор державный, наш Константинополь / И святыня мира – Иерусалим». Никто специально этому не учит, православные шахиды улавливают настрой в пропитанном ладаном воздухе. Переубедить в этом – как научить дышать по-другому. У Надии Петривны было ангельское терпение…
Зато я становилась всё более нетерпимой. Враги во множестве обнаружились и внутри церкви. Например, евреи, принявшие православие, чтобы напакостить русским. Или украинцы, только и ждущие канонической автокефалии и перевода богослужения на мову. С годами в церкви становилось всё более душно… Я уже не знала, что хуже: визит на Украину Римского папы или Константинопольского патриарха. Но и когда в лавру приехал Московский, а толпа исступлённо скандировала «Алексий – наш патриарх!», я молчала. Не за скандальную речь перед раввинами, и не за то, что он был кагэбэшником. Просто литургия слишком мало отличалась от митинга.
Меня спасло то, что когда-то давно, до ленточки Януковича на рюкзаке и русского царя в голове, я всё-таки слышала о Боге: раскаты Баха, голос Иннокентия Смоктуновского со старой пластинки, лучшую детскую Библию на свете – «Хроники Нарнии». Они остались в сердце, когда разум безжалостно отправил и Баха, и Льюиса в ад. Если бы не эта детская любовь, наверное, так бы и наматывала круги крестными ходами, по дороге пиная стенды каких-нибудь свидетелей Иеговы.
Выход из Московской патриархии освободил мою веру от политики, а переезд в РФ научил любить Украину. Россия оказалась не Третьим Римом, а третьим миром. Теперь я живу в карельском посёлке, где даже нет храма – и слава Богу!