Сборник “Стратегії примирення. Роль церков в Україні» под редакцией доктора богословия, профессора Киевской духовной академии УПЦ МП Сергея Бортника, посвящена широкому кругу вопросов, связанному с церковным кризисом в Украине. Главной темой заявлено, как следует из названия и оформления обложки, поиск формата примирения в Украине.
Что ж, в Церкви миротворчество считают наиболее естественной для себя общественной нишей. Во всяком случае, на уровне риторики это смотрится довольно убедительно. Иное дело – практика. Но, впрочем, при ближайшем рассмотрение текстов сборника, можно прийти к выводу, что и на уровне слов все неоднозначно.
Сборник поделен на две части. Первая часть – материалы конференции «Стратегии примирения. Роль церкви в Украине», которая состоялась в Киеве в 2018 году. Вторая часть – статьи Сергея Бортника, как бы дополняющие тему возможностей для участия Церквей в процессе примирения в Украине.
Сомнения начинают одолевать еще до прочтения текстов – при первом беглом взгляде на программу и состав «президиума». В сборнике помещены приветствия от митрополита Киевского УПЦ МП Онуфрия, папского нунция Клаудио Гуджеротти, Верховного архиепископа УГКЦ Святослава.
Согласитесь, кого-то не хватает. И от этого заявка на «примирение» и строительство «общего дома» выглядит не слишком убедительно.
Ситуацию призвано несколько сбалансировать участие протоиерея Георгия Коваленко, бывшего священника УПЦ МП, запрещенного в служении из-за перехода в ПЦУ. Но для УПЦ МП, которой он много лет прослужил верой и правдой, он остается если и не «своим», то уж точно и не «чужим». В то время как большинство представителей ПЦУ – особенно иерархов и людей, занимающих видные посты в структуре Церкви, - остаются для организаторов конференции, судя по всему, «чужими». В самом голливудском смысле этого слова.
Также, несмотря на ту роль в церковном кризисе, которую составитель сборника отводит государству, странно выглядит отсутствие представителей власти и в программе конференции, и на страницах сборника. Позиции власти очерчены в текстах сборника и выступлений пунктиром – цитатами, которые приводят авторы и участники конференции. Но цитаты, вырванные из контекста, как известно, один из самых простых и самых банальных способов манипуляции информацией.
Можно было бы сказать, что это все, что нам следует знать о возможности церковного примирения в ближайшей перспективе. Но это, простите, секрет полишинеля.
Поэтому ценность сборника лично для меня в другом. Он очерчивает кое-какие позиции в противостоянии — преимущественно, позиции УПЦ МП, поскольку большая часть текста принадлежит перу Сергея Бортника, а он то и дело подчеркивает свою конфессиональную принадлежность. Это, с одной стороны, подчеркивает искренность автора, с другой, дает читателю повод думать, что позиции, очерченные автором, в целом близки официальной позиции Киевской митрополии. В конечном итоге, складывается впечатление, что в УПЦ МП есть кое-какой потенциал для цивилизованного диалога.
В сборнике рассматривается довольно широкий спектр вопросов, имеющих отношение к теме примирения в Украине. И рассмотреть их все в рамках одной статьи невозможно. Поэтому я сосредоточусь только на одном, в данный момент, ключевом векторе потенциального примирения – УПЦ МП – ПЦУ. Вернее, тех позиций, на которых стоит УПЦ МП в изложении Сергея Бортника.
Автор дает достаточно четкую картину тех представлений, из которых исходит его церковь. Он настойчиво повторяет и обосновывает, объясняет и местами даже почти извиняется за те мифы, на которые опирается официальная позиция и идеология УПЦ МП. Но он не то что не предлагает путей выхода за пределы этой мифологии – он обосновывает претензии УПЦ МП быть такой, какая она есть и претендовать на то, на что она претендует.
А она, в общем, вполне неплоха. Ее ввергли в кризис – но не по ее вине. Все проблемы, все причины кризиса – внешние. Характеризуя нынешний церковный кризис в Украине, Сергей Бортник выводит три аспекта: российско-украинский конфликте на Донбассе (оккупация Крыма не упоминается), конкуренцию между Россией и США на международной арене и сугубо церковный конфликт между Москвой и Константинополем.
Слово «Киев» не звучит вообще, отчего создается впечатление, что он не более чем игрушка в чужих руках, ставка в чужой игре, что церковный аспект буквально за уши втянут в чисто политические разборки. Не только светские, но и церковные.
Все, что происходит на церковном фронте, происходит с нами, но «не про нас». Это схватка выше наших голов, между двумя исполинскими доисторическими крокодилами, пардон, почившими в Бозе империями, которые все никак не могут поделить пересыхающее русло.
С этим трудно спорить – схватка крокодилов-ископаемых имеет место быть, как и все остальные «аспекты церковного кризиса», перечисленные автором. Но, во-первых, умилительно, что сам он очевидно подыгрывает одному из «крокодилов». Во-вторых, «аспекты церковного кризиса», которые он перечисляет, не только не исчерпываются предложенным списком. Сам этот список дает довольно-таки искаженное представление о церковном кризисе, его источниках и природе.
Но об этом ниже. Пока разберемся с распределением ролей.
На фоне геополитических катаклизмов, которые для нас, от которых ничего не зависит, сравнимы со стихийным бедствием, УПЦ МП же оказывается в положении жертвы. Жертвы геополитики, «большой» церковной политики, канонических недоразумений, враждебной «националистической» пропаганды.
Т.е. в перспективе примирения – а оно неизбежно, если Украина продолжает мечтать об евроинтеграции – главный претендент на роль «жертвы» уже заявлен.
Какова же роль ПЦУ? Сергей Бортник дает весьма любопытную трактовку этой Церкви и обстоятельствам ее возникновения.
Скажу сразу: даже если бы в сборнике не было больше никаких достоинств (а они есть), автора следовало бы поблагодарить за довольно четкое изложение того взгляда на ПЦУ, который, по всей видимости, в данный момент можно считать мейнстримным у относительно «либеральной» части УПЦ МП.
Если бы мне предложили описать эту позицию одним словом, то это слово было бы – «обесценивание». Этот эффект достигается множеством разных способов. Начиная с того, что ПЦУ – не более чем политический проект, задуманный Порошенко и Госдепом, чтобы насолить Кремлю.
«Новосозданная ПЦУ» и преувеличенная роль Порошенко не только в получении Томоса, но и в самом «создании Церкви» кочует у автора из текста в текст. И формирует у читателя стойкое ощущение, что Порошенко и Госдеп создали «ПЦУ» буквально за один день и на ровном месте. Казалось бы, когда Ярема, Боднарчук, Романюк и впоследствии патриарх Филарет создавали то, что потом вылилось в ПЦУ, Порошенко в поте лица зарабатывал свой первый миллион и больше ни на что не отвлекался. А вот поди ж ты, именно он, а не настоящие лидеры автокефального движения, вводится на роль «локомотива истории».
И это, конечно, неспроста. Автору важно, чтобы во главе «проекта ПЦУ» оказался именно светский человек. Политик. Нецерковный. Почти апостат. Автор не напрасно припоминает, что Порошенко был когда-то прихожанином (причем трепетным) УПЦ МП. Но после избрания президентом резко изменил свои взгляды, и даже причащался в УГКЦ. Связь с униатами – сильный ход для последователей русского православия, и в текстах Бортника много таких мимолетностей, которые разят прямо в сердце. Автор, впрочем, не анализирует причин, по которым случилась такая «апостазия». Для его целей важен только сам факт – Порошенко ушел из УПЦ МП хлопнув дверью и объявил ей войну.
Еще один эффект от рефрена «новосозданная» в отношении ПЦУ – впечатление, что эта Церковь непричастна к долгой истории автокефального движения в Украине. Главным «держателем автокефальных акций» по-прежнему остается Филарет. Благодаря такому трюку, история резко изгибает русло, чтобы обтечь церковный новодел Госдепа-Порошенко по широкой дуге, никак не соприкасаясь с ним. Порошенко отнял у Филарета Церковь, но не сумел отнять роль лидера украинской автокефалии. И теперь ПЦУ еще только предстоит отвоевать у упрямого старика свое символическое наследие. И только после этого, возможно, о ПЦУ можно будет говорить всерьез как о «церкви» (но это неточно).
Также для Бортника важно, что едва ли не единственным «внутренним» мотивом для создания ПЦУ стала «националистическая идея». Это одна из «мимолетностей», о которых я упоминала выше: не «национальная», а именно «националистическая». Автор имеет слишком хорошую гуманитарную подготовку и опыт общения с западным миром, чтобы не понимать ценность таких «мелочей». В «национальной идее» нет никакого криминала, в то время как «националист» - настоящее пугало для современного либерального Запада. Как и для современного русского православного в Украине. И это даже любопытно - наблюдать за тем, как на отвращении Запада к национализму играют одновременно и левые либералы, и представители вполне консервативных церковных кругов в Украине, стремясь привлечь «западных партнеров» на свою сторону, или хотя бы настроить их против своих конкурентов.
Я далека от того, чтобы обвинять автора в клевете – есть в ПЦУ и национализм, и националисты. Разве что в лукавстве – ведь точно так же есть национализм и националисты в УПЦ МП и РПЦ, с которыми автор охотно себя отождествляет. И он даже признает, что РПЦ имеет тенденцию к сползанию в имперскость. Но есть для него существенная разница между Церковью, которая всего лишь «сползает в имперскость», и Церковью, которая и создана-то исключительно как «националистический проект».
Еще из любопытного – интересная манипуляция, к которой прибегает автор: говоря о позиции ПЦУ, он не цитирует, собственно, официальных представителей этой Церкви. Он цитирует политиков и чиновников – Петра Порошенко (чаще всего) или Андрея Юраша. Это оставляет широкий простор для читательских догадок: это еще один способ подчеркнуть, что ПЦУ не имеет ни собственного голоса, ни самостоятельного значения и должна трактоваться как сугубо государственный, светский проект?
Вообще, по мнению автора, главная причина кризиса – именно в том, что государство полезло в дела Церкви. Все что происходит, происходит, на самом деле, между УПЦ МП и государством Украина. Да-да, ПЦУ снова не у дел, она снова только «повод», или «инструмент», или даже просто жупел.
К вопросу о взаимодействиях Церкви и государства в церковном кризисе в Украине Сергей Бортник подходит очень основательно. Чувствуется, что это для него по-настоящему важное поле исследований. Он рассматривает его не только в украинском, но и в общеправославном контексте. По этой оси – взаимоотношение Церкви и государства - по его мнению, проходит важнейшее различие между Москвой и Константинополем. В трактовке автора, для Константинополя характерно «уважение к светской государственной власти», а для Москвы – «акцентирование принципа отделения Церкви от государства».
Всех, кто в этот момент повторил жест капитана Пикара, я призываю к терпению. Автор буквально, открытым текстом просит читателя попытаться «правильно понять» мотивы его Церкви. И я присоединяю свой голос к его просьбе. Давайте еще раз попробуем.
Согласно автору, главный мотив его Церкви – не «тайное стремление к сотрудничеству с соседним государством (Россией – К.Щ.), а сопротивление нездоровым формам «симфонии» с украинским государством и концепту гражданской религии». С этим призывом трудно не согласиться – никто из верующих христиан не хотел бы «нездоровых форм» взаимоотношений между их Церковью и государством.
Но дьявол, как обычно, в деталях. Так, автор проводит прямую и недвусмысленную аналогию между действиями украинской власти и советской властью – «риторику и религиозные преследования и ограничения за веру». Конечно, автор не утверждает от своего имени, что украинская власть ведет себя в точности как сталинские опричники или хрущовские подрывники. Он лишь отмечает, что так это выглядит «в глазах старшего поколения священнослужителей», которым дорог «скрытый сердечный человек в нетленности ласкового и молчаливого духа». Речь идет, надо думать, именно о тех «старшего возраста священнослужителях», которые скрыто, сердечно, а может, даже ласково сотрудничали с КГБ СССР.
Что же до утверждения о том, что «Московский патриарх стоит на позициях жесткого отделения Церкви от государства», то я начинаю думать, что у автора есть какой-то свой, альтернативный Московский патриарх, антипод тому, за которым мы все имеем возможность наблюдать в нашей повседневной реальности.
Это главный упрек текстам Сергея Бортника: как бы реальные факты ни сопротивлялись концепции, автор остается верен концепции, а не фактам. И как гуманитарий гуманитария, я его понимаю: концепции сами по себе прекрасны, но люди несовершенны, и своими словами и делами только то и делают, что подрывают и дискредитируют прекрасные концепции.
К подобному идеализму можно относиться снисходительно и даже приветствовать. Но ровно до какого-то предела, за которым начинаются опасные спекуляции.
Так в концепции отделенности Церкви от государства для Бортника – и надо думать, идеологии УПЦ МП в целом – есть очень важный момент: поскольку Церковь отделена от государства, не имеет смысла правило о том, что на территории суверенного государства должна действовать автокефальная Церковь. Ничто «государственное» (включая границы и независимость) не указ для Церкви. Именно по этой причине границы канонической территории и государственные границы не совпадают. Но ни на Банковой, ни на Фанаре (где придерживаются «классической» трактовки «поместной церкви») не понимают загадки русской души и богословской мысли. Разгадка, впрочем, проста и хорошо известна: правила – это для слабаков. Российская Церковь, так же как и российская власть, не играют по общим правилам.
Сама по себе концепция о том, что Церковь может пренебречь и государственными границами, и «уважением к светским государственным властям», и апостольскими правилами, уйти в полный отрыв от физической и политической реальности, весьма любопытна. Но возникает неизбежный вопрос: так что, ее вообще ничего не ограничивает? Судя по всему, таки да, то есть, нет. Иконический образ патриарха Кирилла, проповедующего пингвинам, тому подтверждение – он может все и любая его претензия правомерна.
Но границы все же задаются. И тут я, увы, вас разочарую: эти границы очерчены все тем же «русским миром». Сергей Бортник, к его чести, нигде не употребляет этого понятия – он все-таки миротворец, махать красной тряпкой ему не к лицу.
Он поступает гораздо изящнее: как опытный переводчик, он работает не со словами, а со смыслами. И в украиноязычном тексте он переводит название «Русская Православная Церковь» не привычным образом - «Російська», а «Руська». Т.е. «церковь Руси».
«Руськая Церковь», впрочем, это еще один виток прочь от реальности - в мутные воды исторических спекуляций о «Святой Руси», «единой Руси» (которой почти никогда не было, и уж точно никогда не было в нынешних границах), «духовной Руси» (что вообще не подвластно никакой географии). В общем, в область, где нет никаких четких границ и рациональных правил. Где одного только сильного желания достаточно, чтобы объявить чужое своим.
В РПЦ принято смеяться над греками с их давно исчезнувшей с карт, но до сих пор актуальной для них Византийской империей. Но «Русь» - ухудшенная копия византийского мифа. Эта «Русь» еще более эфемерна, чем греческая Византия, которая хотя бы действительно была и блистала. Но к тому же миф о «Святой Руси» еще и отчетливо смердит свежей кровью.
Автор посвящает один из своих текстов тезису о «раздвоенной» идентичности Украины. Тезис, мягко говоря, не оригинальный, как и его церковное переложение: с одной стороны «национальная» (или даже «националистическая»), имеющая тенденцию к изоляции, замыканию на себе. С другой – Церковь универсальная, но «сползающая в имперскость».
Не стану спорить с тем, что уже стало общим местом в церковном диалоге – по всей видимости, раз этот тезис муссируют, значит, он кому-нибудь нужен. Отмечу только, что этот тезис – широкая, хорошо накатанная дорога, ведущая прямиком в тупик. Во-первых, понятия «национализм» и «имперскость» совершенно светские – и автор сам играет на этой светскости, когда обосновывает свои сомнения касательно ПЦУ. Используя эти понятии как ключевые в церковном диалоге, мы намеренно или нет его политизируем. И – чтобы уж два раз не вставать – заодно и поляризируем.
Во-вторых – и в-главных – благодаря этой почти неразрешимой для Церкви проблемы национального-имперского, она оказывается почти идеальным способом спустить пар в свисток и отвести глаза от, возможно, фундаментальной причины церковного кризиса. Кризиса советской Церкви, который в одинаковой мере – хоть иногда и в разных формах – разъедает и УПЦ МП, и ПЦУ, которая унаследовала его в полной мере по линии УПЦ КП.
В Беларуси, в Украине и в самой России этот кризис проявляется в разных формах. И ладно Украина – тут еще можно все списать на «националистов» и извечную привычку украинцев, воспетую в советских анекдотах, «в лес глядеть». Но что вы скажете о Беларуси, где нет ни тени национализма, зато раскол прошел «по горизонтали» - между мирянами с частью клира и иерархией? Массовый же отток верующих из РПЦ в России фиксируется на регулярных «замерах» ВЦИОМ – хотя официальные голоса патриархии уверяют, что «все неоднозначно» в этих соцопросах.
Но в обеих украинских Церквях – и в УПЦ МП, и в ПЦУ – с готовностью подхватывают «войну мифов». Растрачивают силы, влияние, время и талант своих богословов якобы на то, чтобы обставить конкурентов. А на самом деле, на то, чтобы помочь полумертвой, неэффективной, но по-прежнему не желающей сдаваться советской церковной системе сохраниться, избежать изменений, реформ, адаптации к новым вызовам и новой миссии в изменившемся обществе.
В этом главная проблема нашей церковной полемики – я вижу в ней только прошлое. Прошлое, которое кроится и перекраивается, но никак не сшивается в новую, актуальную вещь. Я не вижу в этой полемики ни одного проблеска будущего. Несмотря на то, что это будущее уже наступило.