Чем ближе запланированная дата проведения Всеправославного собора на Крите, тем больше сомнений, что это неординарное событие вообще состоится.
Несколько десятков лет его подготовки могут быть потрачены впустую. Весь мир с удивлением наблюдал сначала за попытками Русской Церкви сорвать Собор, потом за выпадами других Церквей – Грузинской, Антиохийской, Элладской – против уже согласованных ими же документов, которые предполагалось подписать на Соборе. К несогласию часто прилагались стопки писем от церковной общественности, которая, как оказалось, в каноническом праве и святоотеческой традиции разбирается не хуже заправских богословов. Наконец, некрасивый демарш совершила Болгарская Патриархия, отказавшись от участия в Соборе по причинам, которые даже неприлично обсуждать. Такой же шаг грозится предпринять Антиохийская Церковь, если не будет решен ее конфликт с Иерусалимом из-за Катара. Одни капризно требуют не выносить на Собор вопросов, по которым возможна дискуссия, другие воинственно негодуют, что если дискуссия невозможна, то зачем собираться, третьи возмущаются схемой рассадки соборян как оскорбляющей чувства верующих. Сама собой напрашивается ассоциация с лебедем, раком и щукой. Из выдвинутых друг другу и организатору Собора – Константинопольской Патриархии – претензий уже понятно, что проблем в православии накопилось выше крыши. Но их решение невозможно в силу катастрофического недоверия друг к другу участников Собора, неспособности к компромиссам и патологического страха перед принятием решений. Можно до бесконечности и по крупицам разбирать каждый такой эксцесс. Но причина, по которой Критский собор рискует окончательно сорваться, может лежать в более глобальной плоскости.
По факту больше половины поместных Церквей, которые на данный момент включены во всеправославный диптих, родом из одного общего советского прошлого: Россия, Грузия, Сербия, Албания, Чехия, Словакия, Польша, Болгария и Румыния – классический церковный аналог СЭВ. Никакая древность происхождения не загримирует на этих Церквах очевидного отпечатка коммунистического прошлого – периода церковной фрустрации и деградации. «Несоветские» поместные Церкви (Константинопольская, Антиохийская, Александрийская, Иерусалимская, Кипрская, Элладская) исторически относятся к эллинскому (византийскому) миру, и это такой же анахронизм, как и СССР или «русский мир». Можно ли сделать предположение, что сегодняшняя церковная ситуация является отражением ситуации политической, где идет борьба за биполярный мир между двумя цивилизационными центрами? Видимо, это так. Потому что уже очевидно: «постсоветский» церковный альянс по факту сформировал свою собственную церковно-богословскую изоляционистскую повестку, которая в глазах современного человека выглядит как просроченные консервы, изготовленные по кустарной технологии. Точно такую же просроченную, агрессивно-нарциссическую политическую повестку сегодня продвигает и Российская Федерация.
В свою очередь, Церкви условно эллинского мира пытаются апеллировать к древней, а потому авторитетной традиции, в которой еще были реальностью Великая Империя, Вселенские соборы и выдающиеся духовные личности, сегодня именуемые отцами Церкви. Отсюда и попытка провести Всеправославный собор на Крите, отсюда же искусственное нагнетание авторитета афонских монастырей и их подвижников с их коллекцией сакральных артефактов. И история со схождением благодатного огня – из этой же серии.
Сюда же логично вписывается и недавний визит главы Российской Федерации Владимира Путина на Афон: низкий авторитет собственного Патриарха в России интуитивно вынуждает искать духовной легитимации во «вражеском лагере». Хотя, на самом деле, эта духовная конкуренция весьма условна. Ведь греческий и русский ультраконсерватизм – явления одного порядка. И внешне это выглядит именно так, потому что выражено идентичными тезисами, и даже внутренние мотивации и исторические корни их схожи. Сложно даже сказать, кто из них – русские или греки – большие специалисты загребать жар чужими руками. По крайней мере, заставляет насторожиться популярная нынче цитата из недавно канонизированного афонского старца Паисия Святогорца о том, что русские вступят в войну с турками, заберут Константинополь и отдадут его грекам. Известна и еще одна его предсмертная цитата: «Единственное мое желание – чтобы Господь дал мне прожить еще несколько лет и увидеть, как к Греции возвращаются ее бывшие земли». Жаль, что старец не объяснил, в каких границах какого века он хотел бы возврата этих земель. Грубо говоря, ультраконсервативный дискурс современных Православных Церквей можно свести к такой формуле: «Мы храним веру православную в той ее полноте, в какой ее представляем, в обмен на возврат Богом наших земель, утраченных вследствие нашего отхода от истины». Даже последние канонизации — косвенное свидетельство истинных умонастроений в православии (пример тому – канонизация в РПЦ Серафима Соболева). Разница между греками и русскими только в том, что греки осознают невозможность политической гегемонии в мире или хотя бы в Европе даже в случае возврата им Константинополя.
Несмотря на общие тенденции, тем не менее, пути застревания в прошлом у церквей разные. Советская церковная повестка предлагает законсервировать древнюю традицию, эллинский мир предлагает ее воспроизвести. Оба лагеря не хотят видеть, что и консервация, и расконсервация уже одинаково тупиковы. Все попытки выйти из рамок этих двух замшелых парадигм ведутся только в одном направлении – развитии экуменических контактов, в первую очередь с самой мощной христианской кафедрой мира вне православного блока – Римской. Но и здесь наши православные экуменисты не могут выбраться из шор, которые сами же когда-то и навязали друг другу. Эти рамки прочерчены имперскими богословскими тезисами о границах Церкви. В частности, за этими границами традиционно оказывается и Римо-Католическая Церковь, которую в семинариях изучают как безнадежно отпавшую от православия, а потому и не Церковь вовсе. О том, что современное православие давно и не менее безнадежно отпало от самого себя, наши богословы на серьезном уровне предпочитают не дискутировать.
Перипетии с проведением Критского собора как нельзя лучше обнажили двойную мораль декларативного православного богословия. Очень сложно теперь объяснить, как можно настаивать на евхаристическом единстве всех православных, если церковные иерархи не в состоянии даже собраться в одном помещении, чтоб не переругаться. Понятие евхаристического единства превращается в исключительно умозрительный конструкт, лишенный внелитургического воплощения. Церковные общины, утратившие навыки социальной коммуникации друг с другом, рано или поздно перестают видеть необходимость и в поддержке евхаристического единства. Курс на церковную социопатию, взятый отдельными предстоятелями, неизбежно приведет к внутреннему евхаристическому упадку.
Можно с большой долей уверенности констатировать, что вселенское православие вошло в эпоху гибридного единства. Декларации в официальных сообщениях совершенно не отражают реального состояния отношений. Более того, есть риск, что даже на соборе формально примут общий документ, какая-то поместная Церковь будет использовать не аутентичный его перевод, а тот, который нужен именно этой Церкви, и тогда спор о словах будет вечным.
Кроме того, при подготовке этого Собора никем не было учтено, что принятые на нем документы могут быть категорически отвергнуты внедиптихиальными (т.н. неканоническими) православными Церквами, что усилит напряженность между ними и представителями т.н. канонических Церквей на одной территории. Ведь на данный момент адекватных способов уврачевания церковных разделений, кроме подростковой обструкции и бойкота, не существует. В этих условиях резко менять правила игры – это провоцировать разделения.
Когда уже дописывалась эта статья, пришло сообщение, что Синод Константинопольской Церкви принял волевое решение: Собор состоится при любой погоде. Ну, а если кто-то откажется приехать… Будет как в евангельской притче: «Брачный пир готов, а званые не были достойны; итак пойдите на распутия и всех, кого найдете, зовите на брачный пир» (Мф. 22:8,9). Званые останутся кто на своем поле, кто на торговле, кто на войне, а на пир придут те, кого меньше всего ожидали увидеть эти званые. И Всевышний не увидит в этом ни малейшей несправедливости.