Известный социолог религии и доктор философских наук, народный депутат, президент Украинской ассоциации религиозной свободы Виктор ЕЛЕНСКИЙ общаясь с РИСУ, проследил последние религиозно-общественные события и сделал выводы на будущее.
– Если оглянутся на 2015 год, каким он был для религиозной среды Украины? Как государство реагировало на новые вызовы?
– Прежде всего, я бы обратил внимание на то, что недостаточно сегодня артикулировано. Церковь как общественный институт впервые за долгое время получила серьезных конкурентов в сфере доверия и любви людей. На протяжении продолжительного отрезка времени никто не мог сравниться с Церковью по уровню поддержки. Люди видели в ней особый институт, к которому не липнет грязь «мира сего», а обвинения в недостойном поведении отдельных священников или иерархов не могли пошатнуть ее основание. В 2014–2015 годах в рейтинге доверия украинцев появились новые фавориты – прежде всего, волонтеры, Вооруженные силы, добровольческие батальоны. Это поставило Церковь в новую ситуацию, которую далеко не все «религиозные профессионалы» пока осознали, и медленно, но меняет атмосферу вокруг нее. То есть, Церковь будет вынуждена находить новую тональность в разговоре с обществом. Если говорить о конкретных религиозных организациях, это удается далеко не всем.
Постмайданная власть сделала ряд шагов, которые Церковь требовала от государства без преувеличения четверть столетия. Речь шла о более широком и достойном присутствии Церкви в публичной сфере, которое ни одна украинская администрация, парламент и правительство не отрицали, но и не спешили обеспечивать. Сейчас военное и тюремное капелланство стали реальностью, только в этом году Закон позволил религиозным организациям создавать общеобразовательные учебные заведения, сейчас, наконец, могут быть признаны дипломы духовных учебных заведений, а богословие признается научной дисциплиной. То, что Всеукраинский Совет Церквей и религиозных организаций постоянно выдвигал в своих запросах, было реализовано. Теперь запрос Церкви смещен в сферу общественной морали. И когда Церковь, опираясь на более традиционную часть украинского общества, настаивает на своем запросе, на его соответствии установлениям, она чувствует сопротивление.
Вопрос брака, супружеской морали, однополых отношений, абортов, эвтаназии – все это ожидаемо должно было стать центром очень острых дискуссий, но все же, как каждый год снег, неожиданно упал на голову. Наиболее драматично это проявилось во время голосования Верховной Радой за так называемую антидискриминационную поправку к Трудовому кодексу. Церкви восприняли положительное голосование очень болезненно. И все же, я бы подчеркнул – речь не только о легализации в законодательстве самого явления нетрадиционной сексуальной ориентации. Речь идет о характере, масштабах и границах (если такие есть) вмешательства Церкви в дела «мира сего». Вопрос имеет двухтысячелетнюю историю, и каждую эпоху Церковь должна найти на него адекватный ответ.
Обратите внимание: у нас практически нет антиклерикальных настроений. Конечно, не умолкает критика «попов на «Мерседесах», но это не распространяется на весь священнический пласт и на институт Церкви. В отличие от России, где на фоне огосударственности РПЦ антицерковные настроения приобретают серьезный размах, в Украине нет общественной казни или каких-то публичных маргиналов, которые бы демонстрировали свое неприятие Церкви и/или манифестировали атеизм. Поэтому то, что довольно широкие общественные круги не поняли Церковь в ее стремлении не допустить поддержку парламентом антидискриминационной поправки – а то, что эти круги являются достаточно широкими, я знаю из дискуссий с их представителями – она, то есть Церковь, должна воспринять очень серьезно.
Это означает, что Церковь должна говорить с обществом, особенно с его либеральной частью. Говорить честно и аргументировано. Говорить не только о том, в чем общество Церковь полностью поддерживает, в чем есть абсолютное согласие – патриотизм, солидарность, борьба с коррупцией, но и о том, что многих раздражает и с чем многие не согласны. Церковные иерархи встречались с отдельными политиками и даже целыми парламентскими фракциями. Но церковно-общественный диалог должен быть намного масштабнее и интенсивнее.
– В какой форме?
– Это публичные встречи, медиа, социальные сети. Сейчас назревает очень широкая дискуссии о том, как выглядит наш мир и наша страна через, просто говоря, христианскую призму. Эта дискуссия ни в коем случае не должна закончиться разрывом между, условно говоря, консерваторами и либералами. Церкви стоит отбросить категоричность; так же стоило бы поступить и условным либералам. Проблемы нужно обсуждать «без купюр» и, между прочим, подавать точки зрения полностью, а не препарировано, как это порой делает пресса с высказываниями Папы Франциска.
В 2015 году мы видели два больших центра несогласия – в случае ликвидации Национальной комиссии по морали и утверждения антидискриминационной поправки. При этом Церкви все больше приходится сотрудничать не столько с государством, с которым она научилась говорить, четко формулировать и отстаивать свой запрос, а с гражданским обществом в самом широком понимании. Иногда такое общество выглядит хаотичным и слабо структурированным, может вызывать раздражение, но это та реальность, которая стала очевидной в 2015 году.
– Как это отразится на церковно-общественных отношениях?
– Остановимся на межправославном конфликте и ситуации вокруг переходов парафий. Какими Вы видите точки выхода или изменения ситуации? Стоит ли государству вмешиваться как третьей стороне?
– В украинском обществе есть колоссальный запрос на православное единство, который стал особенно очевидным во время Майдана. Когда в начале года умер Митрополит Мефодий, вопрос будущего УАПЦ обсуждался исключительно в категориях объединения с УПЦ Киевского Патриархата. Но объединение Церквей представляло реальную угрозу позициям УПЦ (МП) и на его срыв были брошены многие организационные и финансовые ресурсы. В этом году объединение не случилось. Однако мне кажется очевидным, что процесс будущего объединения выписан всей логикой существования этих Церквей.
С другой стороны, после смерти Митрополита Владимира новое руководство УПЦ (МП) находится под большим контролем Московской Патриархии. По сути, священноначалие УПЦ действует в рамках, выписанных в Москве. Это риторика гражданской войны, демонстративная неподдержка украинских войск, иногда откроенная враждебность к стране, название которой эта Церковь носит – аж до призывов к срыву мобилизации. Понятно, что там, где такая позиция иерархов УПЦ (МП) транслируется клириками прихожанам, это вызывает сопротивление и встает вопрос о смене юрисдикции. Такое самоопределение православных Москва не просто встречает в штыки, но и пытается представить как притеснения. Попытки Московской Патриархии изобразить агрессию РФ против Украины как «священную войну» не прекращаются. Российская пропаганда при активном участии Русской Церкви и российской дипломатии пытается убедить мир в притеснениях православных в Украине и любым способом заболтать неопровержимые факты убийств, похищений, пыток священнослужителей и мирян, насилия, конфискации молитвенных домов и прочее на оккупированных территориях. Приходится констатировать, что руководство и спикеры УПЦ (МП) стали инструментами этого отрезка гибридной войны, которая совершается против Украины.
– Не свидетельствует ли это об определенной политизации православия? При этом как процесс объединения мог бы начаться?
– Мы привыкли понимать политизацию как межпартийную борьбу. Конечно, плохо, когда Церковь становится на сторону определенной партии. Но в США, например, когда говорят о Церкви и политике, понимают, прежде всего, церковную позицию по вопросам, касающимся человеческой совести. По этим проблемам религиозное руководство не может не высказываться. Вряд ли Церковь будет компетентна в том, как свести баланс Нафтогаза. Но о несправедливости, злоупотреблении властью, об угрозах человеческому естеству она очевидно не может молчать. Это не означает призывать поддержать или отказать в поддержке определенной партии. В Штатах пастор может сказать, что мы не можем поддержать силы, которые отбрасывают такие-то ценности и прибегают к определенным действиям. Но когда он призывает отдать голос за того или другого кандидата, его община может потерять статус организации, освобожденной от налогов, и быть признанной лоббистской группой. Очевидно, водораздел проходит между отстаиванием ценностей и партий.
Что же касается единства украинского православия, то я и далее считаю, что это единство напрямую связано с единством украинского общества. Консолидация общества будет означать и консолидацию украинского православия. И никакие канонические предостережения не покажутся тогда существенными. Понятно, что мы видим очень серьезные усилия, которые совершает Московская Патриархия для блокирования движения за единство православных Украины. Поэтому когда государственная власть вполне обосновано заявляет, что не должна и не может вмешиваться во внутренние церковные дела, она должна позаботиться, чтобы и власть другой страны в эти дела не вмешивалась. А также о неуклонном соблюдении законов (не только о свободе совести) клириками и иерархами.
– Вы упоминали о столкновении светского и религиозного. Мы видели примеры конфликтов во Львове, другие случаи. Как Вы считаете, к чему это может привести в будущем, когда религиозное сообщество не всегда реагирует так, как хотелось бы секулярным людям?
– В Церкви всегда есть искушение действовать модальным способом. Но время, когда только так и можно было делать, прошел. Еще когда европейское общество было намного традиционнее, проницательный историк Церкви Жан Делюмо пророчествовал, что она непременно перейдет с уровня власти на уровень любви. Она будет несоизмеримо менее наказывающей и более любящей. Спекуляции на тему молнии, которой Господь наказал правителя, недовольного визитом Московского Патриарха, не будут работать. Церковь оставляет царство, где наказывают мечом и огнем, и все больше, на всех уровнях, действует любовью, которая, как мы помним, «никогда не перестает».
– Тема религиозной свободы в Украине вызвала всплеск интереса со стороны международных организаций, в частности в виде нескольких конференций при участии ОБСЕ. Почему это произошло именно сейчас?
– На территории Украины, которую не контролирует украинская власть, совершаются вопиющие нарушения религиозной свободы. На протяжении 2014 года мы сталкивались с убийствами священников и мирян, конфискацией зданий и пр. Мы получаем письма людей, которые рассказывают о действиях террористов, превращающих молитвенные здания в военные казармы и бараки, издеваются над верующими. Совершаются очень целенаправленные гонения на мусульман Крыма: похищения людей, обыски в мечетях, закрытие духовных учебных заведений. Для Европы в ХХІ веке это критические случаи и не обратить на это внимания с их стороны было бы странным.
– Вернемся к мировым событиям, терактам и развитию «Исламского государства», антирелигиозным призывам и объединению религиозных организаций на фоне кризиса. На что стоит обратить внимание и может ли это повлиять на украинскую ситуацию?
– Глобальные тенденции остаются неизменными на протяжении, по крайней мере, ХХІ века. Они заключаются в том, что религия активно манифестирует себя в подавляющем большинстве конфликтов. Она активно манифестирует себя в политической жизни, в том числе и тех стран, которые считаются сильно секуляризованными. Британская исследовательница Грейс Дэви обратила внимание на уменьшение роли религии в повседневной жизни Европы. Религия все меньше влияет на повседневную жизнь, быт, семейные отношения, но все больше влияет на публичную сферу. То, что мир сжимается, становится одним целым – это результат глобализации, – приводит к тому, что религия становится одним из определяющих факторов идентичности. С ее помощью люди конструируют свое отличие, неповторимость и оказывают сопротивление унификации.
Но появление идентичностей бывает очень насильственным. Прогнозы относительно того, что исламское пробуждение может оказаться очень немирным, к сожалению, сбываются. Есть немало попыток объяснить этот процесс – в частности, это пытался сделать еще Сэмюэл Хантигтон в «Столкновении цивилизаций». Мы также видим, что происходят попытки реформы ислама, поиски «исламского Лютера». Нет сомнений: те, кто терроризирует человечество во имя ислама, искажает основы этой мировой религии. Но без ответа остаются вопросы: почему именно ислама? Почему террористы не встречают соответственного отпора со стороны собственно исламских деятелей? Если же мы посмотрим на более близкий нам, по крайне мере территориально, контекст – в этом году исполнилось 50 лет со времени Второго Ватиканского собора, декрета об экуменизме и обоюдного снятия анафем между православными и католиками в декабре 1965 года. Но мы не можем сказать, что за это время дело православно-католического единства, которое должно было бы иметь решающее значение для общехристианского единства, серьезно продвинулось. Был диалог любви, начался диалог истины, но тут в дело мощно вмешалась политика, и диалог оказался замороженным. Стало понятно, что Московской Патриархии нужно не единство христиан, а доминирование и устранение конкурентов. Попытка Папы Франциска оживить этот диалог при помощи снисходительного отношения к деятельности Москвы не работает и не будет работать – Кремль и РПЦ рассматривают экуменический вопрос исключительно с геополитической точки зрения.
– Несмотря на все последние события, может ли религия стать фактором примирения или взаимопонимания? Особенно в украинском контексте.
– Она может быть фактором примирения, о чем написаны горы литературы, так же как и источником конфликтов и войн. Мы видели, что украинские Церкви во время Майдана отыгрывали серьезную миротворческую роль, несмотря на то, что симпатии большинства были на стороне протестующих. Церкви определяли этот конфликт не как гражданский, а как противостояние между властью и народом. Их роль медиаторов мы видели 22 и 25 января 2014 года, и в других эпизодах того противостояния.
Украина имеет опыт примирения. Но когда УПЦ (МП) настаивает на своей роли в примирении сторон, мне кажется, что тут упускается ключевой момент. Речь идет не о гражданском конфликте, а об агрессии, без которой не было бы аннексии Крыма и войны на Донбассе. При этом УПЦ (МП) остро критикует украинскую власть и не находит никаких слов для критики агрессора, хотя иерархи постоянно бывают в Москве и имеют возможность обратиться – открыто или не публично – к руководству РФ. Они сделали выбор не в пользу прекращения войны в Украине, хотя постоянно говорят о примирении.
– А касательно других религиозных организаций? Где искать эту площадку для диалога?
– Церковь может сыграть серьезную роль в консолидации общества, в усмирении крайних настроений, которые порой превращаются в истерию. Ситуация в Украине во многом беспрецедентна. На страну напало ядерное государство, которое ведет не только открытые военные действия, но и информационную войну, чему нет аналогов в истории. Армия так называемых «ольгинских троллей» в интернете, миллиарды долларов на зарубежное вещание, распространение паники и катастрофических ожиданий – все это совершается здесь и сейчас. При этом главные коммуникации Украины принадлежат тем, кого принято называть олигархами и кого пытаются – иногда более, иногда менее успешно – заставить платить по счетам. На фоне действительно сложных экономических условий все эти «лица и исполнители» просто разрушают психическое здоровье нации. Уверен, что трезвый и убедительный голос Церкви в этих условиях должен бы звучать громче.