Это будет не печальное повествование об очередном памятнике крымской истории, безвозвратно стертом с лица земли, а живая встреча с архитектурным шедевром, который не просто дошел до наших дней, но и является одним из редких примеров бережного отношения к историческому наследию. Речь идет о гёзлевской Ханской мечети
Каждый памятник ханской эпохи обладает той или иной ценностью. Наибольшее историческое значение, конечно, имеет Бахчисарайский дворец – главнейший и первейший памятник, воплотивший в себе целую цивилизацию Крымского ханства. Однако первенство в художественной ценности среди всех ханских сооружений я бы отдал гёзлевской Хан-Джами.
Мечеть с двенадцатью малыми куполами и удивительным невесомым центральным сводом с пятнадцатью окнами, которая как будто отразила великолепие османской столицы по ту сторону моря, не имеет равных среди памятников ханского Крыма ни по своей гармоничной соразмерности, ни по сдержанному великолепию. Ее сходство со знаменитыми мечетями Стамбула не случайно: ведь автором постройки был великий османский архитектор Ходжа-Синан. Равных себе она не имела в Крыму и в прошлом. Очевидцы, которым довелось видеть и гёзлевскую Хан-Джами, и давно разрушенную кефинскую мечеть Селима, отмечали как сходство обоих зданий, так и то, что мечеть Гёзлева, хоть и немного уступала размерами кефинской, была украшена богаче нее. Другие авторы подтверждали их слова, описывая Хан-Джами как «самую прекрасную и красивую во всем Крыму», «прекраснейшую из всех находящихся в Крыму» и прочими восхищенными эпитетами.
В отличие от кефинской мечети Селима, гёзлевская Хан-Джами входит в официальный список творений Ходжа-Синана, составленный сразу после смерти мастера. Она числится в нем как «Джами Татар-Хана в Гёзлеве». Ни дата строительства, ни имя «татарского хана» в списке не указаны.
Казалось бы, сведения о дате и имени хана исчерпывающе сообщает надпись арабицей на двух перепутанных местами длинных мраморных карнизах над входом в мечеть: «1552 sene tarihinde Devlet Giray hannıñ Közlev Cami-i Serifidir». Однако, будь эта надпись действительно высечена в ханские времена, год на ней был бы указан не по христианскому, а по мусульманскому летосчислению – то есть, не «1552», а «959» или «960». А если добавить, что эта надпись появилась над дверью лишь в конце 19 века и почерк ее имеет мало общего с классической каллиграфией ханской эпохи, то становится очевидным, что создана она уже при русском правлении и документальным свидетельством служить не может. В мечети в прошлом были надписи ханской поры. Они располагались у михраба и до наших времен не дошли. Одни авторы видели там дату 979 (т. е. 1571/72) год, другие описывали хронограмму, из которой получалось, что здание было возведено около 1562 года… В любом случае, о 1552 годе нигде не говорилось.
Итак, документальных сведений о годе постройки мечети найти пока не удалось ни в списках Синана, ни на стенах самого здания. Вся имеющаяся на этот счет информация была собрана исключительно из устных преданий.
Евпатории в первой половине 19 века повезло больше, чем Феодосии. Пока в Феодосии разбивали кирками и кувалдами стены мечети Селима, евпаториийские власти, наоборот, изыскивали средства сохранить Хан-Джами. С этой целью городские чиновники расспрашивали жителей города о прошлом мечети. Помимо явных народных легенд (которые приписывали возведение мечети то некоему Сеид-Баклы-эфенди, якобы выстроившему ее всего за один день, то Мен-Арслану, придворному художнику и шуту Менгли Герая), им удалось выяснить и более достоверные сведения – вероятнее всего, от мусульманского духовенства. Согласно их записям, «здание сие заложено в 1552 году крымским ханом Девлет-Гиреем и окончено его преемником Мегмет-Гиреем в 1564 году».
Этот текст выглядит несколько странным: почему ханскому сыну (будущему хану Мехмеду II Гераю) пришлось завершать начатое отцом строительство, если в 1564 г. Девлет I Герай был жив, здоров, и имел в запасе еще 13 лет правления? Ключ к разгадке противоречия, возможно, дает Эвлия-челеби, который в 1666 г. пишет о мечети так: «У этой мечети маленький приход, у нее счастливый султанский жребий…
Перед ее михрабом – место захоронения султанов, их жен и дочерей». Султаны тут подразумеваются, конечно, не турецкие: как известно, в Крыму титул султанов носили те члены ханского рода, что не занимали престола – например, ханские сыновья. «Султанский жребий» – это указание на то, что мечеть содержалась на пожертвования кого-либо из крымских султанов (такой вид благотворительности был широко распространен в ханском семействе). В свете этого становится понятным, почему у южной стены мечети располагалось именно султанское кладбище. Возможно, Мехмед Герай-султан был назначен главным распорядителем мечети еще при жизни отца? В этом случае аналогия с Кефе становится еще ближе: там – мечеть падишахского сына Селима, а здесь – мечеть ханского сына Мехмеда. Если это предположение верно, то такая семейная традиция вполне могла дожить и до середины 17 века (когда составил свою заметку Эвлия), и гораздо позже.
Вид на северную сторону Хан-Джами. Заметно отсутствие минаретов и арочной колоннады у входа, заложенной глухою стеной. Фото 1913 г.
Один из ярчайших примеров незыблемости подобных родовых традиций можно видеть на примере семейства настоятелей Хан-Джами. Вплоть до середины 19 века гёзлевская мечеть славилась тем, что в ней хранился уникальный документ, на котором стояли подписи 18 крымских ханов – от Мехмеда II Герая до Шахина Герая. В современной краеведческой литературе назначение этого документа обычно поясняется тем, что каждый очередной крымский хан, прибывая морем из Стамбула в Гёзлев для торжественного ритуала «коронации» в здешней мечети, непременно расписывался в этой грамоте. На самом деле, новоназначенные ханы прибывали в Крым через Гёзлев не слишком часто (и уж точно гораздо реже, чем через Перекоп и Кефе), а церемонии вхождения ханов в должность гораздо чаще проводились в Бахчисарае. Смысл документа заключался в ином: этой грамотой Мехмед II Герай назначил настоятелем мечети придворного хатипа по имени Эмир, а вдобавок распорядился, чтобы эта должность из поколение в поколение наследовалась потомками хатипа. Один из важнейших принципов «бюрократии» в Крымском ханстве заключался в том, что при каждой смене правителя любой подписанный прежним ханом документ не имел полной силы, пока лично не подтверждался новым ханом. Можно лишь представить, какие очереди выстраивались у дверей бахчисарайских канцелярий после очередной перемены на ханском троне для подтверждения и обновления имущественных прав и привилегий, выданных прежними правителями…
Однако такова была традиция, и известны примеры документов, на протяжении лет поочередно подтвержденных несколькими поколениями крымских ханов. Именно к такому типу документов относилась и грамота настоятеля Хан-Джами: потомки Эмир-хатипа на протяжении двух веков подносили бумагу на подпись потомкам Мехмеда II Герая – и те подтверждали за ними привилегию, выданную давным-давно их прапрадеду. Когда-то такие бумаги в Крыму ходили массово, но теперь они являются величайшей редкостью, и грамота Эмир-хатипа с 18 ханскими автографами могла бы стать бесценным раритетом исторического наследия Крыма. Увы, она бесследно исчезла. После Крымской войны 1854-55 гг. (оставившей напоминанием о себе могилы османских офицеров у стен евпаторийской мечети) этой бумаги больше никто не видел.
Помимо грамоты хатипа, в Хан-Джами хранилась еще одна реликвия: рукописный Коран 714 (1314/15) года. Он был выполнен на пергаменте высокохудожественной каллиграфией, под каждой строкой мелкими буквами был записан перевод арабского текста на персидский язык, книга была украшена обильной позолотой и акварельными узорными миниатюрами, которых всего насчитывалось 1280. По преданию, уникальный Коран был подарен мечети самим Девлетом I Гераем. Уже в советское время эту книгу оценивали в 300 тысяч золотых рублей – то есть, дороже, чем всё здание мечети! В 1924 г. редчайший Коран изъяли из Хан-Джами и передали сначала в Евпаторийский, а затем в Бахчисарайский музей, где он и был потерян (вместе с другим уникальным Кораном из Большой Ханской мечети Хансарая) – якобы вследствие бомбежки во время эвакуации музейных экспонатов перед наступлением гитлеровцев.
Страница из Корана 714 (1314/15) г., хранившегося в Хан-Джами. Фото 1924 г.
Более счастливой оказалась судьба самой постройки. Как уже говорилось, евпаторийские власти (в отличие от феодосийских) мало-мальски заботились о сохранении главной городской мечети и потому на протяжении 19-начала 20 столетий несколько раз ремонтировали ее. Речь, конечно, шла только о самом минимальном ремонте, достаточном лишь для того, чтобы здание не рухнуло. Поэтому состояние мечети было далеко не удовлетворительным: в окнах не было стекол, поваленные морскими бурями и землетрясением минареты валялись в обломках на земле и т д.
Удивительным образом, ситуация полностью переменилась в советский послевоенный период. Не вполне ясно, что именно побудило советские власти взяться за реставрацию крымскотатарских памятников – при том, что возвращение из депортации самих крымских татар было тогда еще под полным запретом. То ли это было связано с наведением всесоюзного «марафета» к Олимпиаде-80, то ли с бурным развитием туризма в Крыму, но в 1970-х - начале 1980-х гг. в Крыму была проведена дорогостоящая профессиональная реставрация наиболее ценных памятников крымского культурного наследия. Именно тогда, например, была восстановлена из руин и получила свой нынешний минарет старокрымская мечеть Узбек-хана, проведен ремонт в Бахчисарайском дворце, реконструирована Судакская крепость, а гёзлевской Хан-Джами вернули почти что первозданный вид. В 1985 г. при мечети были заново выстроены оба минарета, убрана глухая стена, скрывавшая красивую галерею с арками и колоннами у входа, расчищен захламленный двор, перекрыты (хотя и не свинцом, как встарь) купола, отремонтировано внутренне убранство… Гёзлевская Хан-Джами – редчайший в Крыму пример, когда можно говорить не о досадной гибели памятника, а о его сохранении и восстановлении. К этой реставрации у специалистов тоже есть свои замечания, но, так или иначе, сегодняшний облик евпаторийской мечети гораздо ближе отражает замысел Ходжа-Синана, чем сто или двести лет назад.
Девлет I Герай – одна из наиболее ярких и противоречивых личностей в истории Крымского ханства. Он взошел на трон в результате организованного османским двором переворота, в ходе которого были убиты основатель Бахчисарая Сахиб I Герай со всеми своими сыновьями (к слову, в Крым Девлет Герай в тот раз явился морем именно через Гёзлев, а помогавшие ему янычары высадились в Балаклаве). Несмотря на сожжение Москвы в 1571 г., Девлет I Герай не сумел верно распорядиться своим преимуществом и проиграл Московскому царству давний спор за господство над остатками Орды – Казанским и Астраханским ханствами. Однако вместе с тем его правление запомнилось в истории Крымского государства как одно из наиболее длительных, стабильных и мирных, когда в Крыму укреплялась экономика, развивалась культура, расширялись города. И теперь, через столетия, главным памятником эпохе Девлета I Герая остается великолепная «Мечеть Татар-Хана» – «прекраснейшая из всех, находящихся в Крыму».