Одна история поиска смысла истории. Размышления по поводу книги В.Н. Тростникова "Бог в русской истории".
свящ. Богдан ОГУЛЬЧАНСКИЙ. — «Киевская Русь», 11 февраля 2010 года
Одна история поиска смысла истории. Размышления по поводу книги В.Н. Тростникова "Бог в русской истории"
Виктор Николаевич Тростников - один из креативных современных русских православных публицистов. Он всесторонне образован, у него много различных исследовательских интересов. Будучи по основному образованию математиком, на протяжении своей многолетней творческой деятельности Тростников имел смелость излагать свою позицию в разных областях - от физики и биологии до экономики, истории и философии. Несомненный дар В.Тростникова - яркая публицистичность. Он никогда не боялся популярно и образно излагать собственные смелые суждения, даже идущие вразрез с общепринятыми представлениями. Еще в советское время получили известность взгляды Тростникова как православного интеллигента, находящегося в оппозиции к государственной идеологии (он входил в диссидентскую группу "Метрополь"). А его книга "Мысли перед рассветом" (Париж, ИМКА-Пресс, 1980), в которой автор как ученый-христианин изложил глубокие и смелые идеи в отношении к основным вопросам бытия, длительное время была моей настольной книгой.
Концептуальной и глубокой является статья Виктора Тростникова "Научна ли "научная картина мира"?" (2005 г.), в которой автор убедительно показывает логическую противоречивость агностицизма-позитивизма в физике, биологии, математике.
Важно отметить, что с конца 90-х годов в размышлениях-публикациях В. Тростникова стали превалировать национально-патриотические идеи, что совпадало с повышением веса державной идеологии в русском Православии и в обществе в целом. В этом направлении в 2000-х годах В. Тростников издал книги "Православная цивилизация" и "Россия земная и небесная".
На свой 80-летний юбилей Виктор Николаевич представил новый труд, который многих, наверное, не оставит равнодушными - книгу "Бог в русской истории". В своем бравом публицистическом стиле автор убеждает читателя согласиться с собственным видением того, как Промысел Божий управляет судьбой России. Смелость (даже категоричность) автора, его убежденность в правильности своего видения вызывают побуждение откликнуться. И заодно, для самого себя прояснить:
- можно ли увидеть положительный смысл в истории (в частности, в истории России);
- возможен ли последовательный, убедительный метод, согласно которому мы можем объяснить участие Промысла в нашем прошлом?
С уважением относясь и к возрасту, и к искренности мнений собрата по вере, сразу же отмечу, что большинство суждений В.Тростникова в дальнейшем подвергнутся критике. Но это критика не личности, а позиции, достаточно распространенной среди православных россиян.
1. О методе рассуждения
Наше сознание устроено таким образом, чтобы упростить, свести сложное к простому, опереться на несколько постулатов, с помощью которых нам хочется объяснить все происходящее. Но, обращаясь к истории, мы должны признать, что всегда существует больше одной, или даже несколько версий прошлого. Поэтому правильным будет сразу же принять во внимание, что другая версия прошедших событий имеет не меньшее право на существование, чем наша. Более того, в каждом историческом событии надо признать необходимость диалектического или даже антиномического видения происшедшего.
2. Принципиальный вопрос: есть ли смысл искать смысл истории?
Поиск цели, смысла истории имеет свою собственную длительную эволюцию в социально-философской мысли человечества. Можно, конечно, поставить под вопрос саму правомерность этого поиска, ведь история человечества не завершена. Да и может ли человек судить об истории, находясь внутри ее непрерывного текущего потока?
В целом, в истории человечества есть несколько парадигм - как будущее относится к прошлому и настоящему. Согласно языческим, дохристианским взглядам мир либо является цикличным, либо находится в состоянии деградации (золотой век сменяется серебряным, медным и железным). Язычество тоскует и мечтает о спасении (ожидание спасения выражено в мифах разных народов), но сам Спаситель ему неизвестен.
Христианское мировоззрение, конечно, однозначно указывает на смысл существования мира и человека. По словам святителя Игнатия Брянчанинова, "действием воли Божией сотворены миры видимый и невидимый; сотворен и искуплен человек, совершены и совершаются все события, общественные и частные, из которых светит, как солнце с неба, Божия благость, Божие всемогущество, Божия премудрость". В конечном итоге мы ожидаем "устроения полноты времен", "дабы все небесное и земное соединить под главою Христом" (Еф 1:10). Но, несомненно, важный вопрос остается: приближают ли к этой цели события земной истории (как и время христианской цивилизации в целом), или переход к "новому небу и новой земле" (2Пет 3:13) произойдет в эсхатологической перспективе и не является логическим завершением нашего земного существования?
Судный День, согласно Библии, можно трактовать как итог, завершение земного существования человечества, и исполнившего меру добрых дел, и наполнившего (да и переполнившего) чашу грехов. А можно, следуя самим словам Господа (Мф 25:36, 44) и апостолу Петру (2Пет 3:10) полагать, что этот день придет "яко тать нощью", и никакой очевидной (не только для нехристиан, но и христиан) последовательности и целесообразности в переходе от настоящей жизни к жизни будущего века не будет.
То есть, в зависимости от нашего представления о близости Судного Дня, и о направленности к нему последних событий нашей истории мы можем судить, насколько наша история телеологична, т.е., насколько Промысел Божий плотно (или жестко) управляет ею.
Возможны ли в рамках христианской и пост-христианской цивилизации подходы, предполагающие, наряду с действием Промысла, ответственность человека за свое будущее?
В пределах христианского мировоззрения впервые, пожалуй, эпоха Ренессанса, а затем Просвещения побудила мыслителей выделить человеческую историю как таковую, отделяя ее от всецелого и могущественного действия Провидения (Джамбаттиста Вико, трактат "Основания новой науки об общей природе наций", 1725). Конечно, проще возразить и, следуя Евангелию, сказать, что и волос с главы человека не упадет без воли Божьей. Но разумный научный подход (если мы признаем определенную ценность науки), не противостоя христианскому мировоззрению, побуждает находить общие закономерности в развитии общества, искать в истории человечества и отдельных стран внутренние причины, исходящие от самого человека.
Постепенное отделение светского от церковного в европейской культуре плюс резкое убыстрение развития науки и всеобщего образования, рост производительных сил побуждают общество верить в прогресс, являющийся, как представляется, имманентным свойством человеческой цивилизации. Причина прогресса и его неизбежность, как полагали главные фигуры немецкой классической философии (Гегель, Фихте, Шеллинг) определяется саморазвитием абсолютного духа. Маркс и его последователи, а также все философы, не желающие признать влияние Творца на мир, считали прогресс одним из проявлений эволюции - свойством человеческой цивилизации как части самоорганизующегося мира.
Явное отсутствие нравственного улучшения общества в последнее столетие ведет к росту пессимизма. Поэтому не идея прогресса, а пессимистические и даже катастрофические сценарии будущего витают в массовом секулярном сознании.
А позитивизм и постмодернизм считает обсуждение вопроса о смысле истории дурным тоном.
Чем отвечает на это христианство?
Конечно, основанием нашего взгляда на будущее (как, впрочем, и на прошлое) есть твердое упование на Господа, вера в Его покров и Премудрость, а также то, что Он не дает нам крест не по силам. Но это не отменяет нашей полной ответственности за происходящее - как в близком радиусе (моя семья, мои близкие), так и в дальнем (мое общество, моя страна). И, если это так, то мы, с помощью Божьей, это будущее обязаны выстраивать. А для этого необходим ответ на вопрос: в чем смысл того, что уже произошло и происходит со мной, с моим народом, с человечеством в целом.
Мы подходим к самому общему выводу: в происходящих событиях есть как причины, от человека происходящие, так и смотрение (т.е. попечение) Промысла. Однако последнее далеко не всегда очевидно, действие Промысла прикровенно и в конечном итоге будет открыто лишь в последние времена. Поэтому нужно с осторожностью относиться к попыткам так запросто увидеть участие Бога в многообразии и сложности событий человеческой истории. Опять слово святителю Игнатию: "Вглядываюсь в судьбы Твои, Господь мой: судьбы Твоя - бездна многа. Глубину их не возможет исследовать ни ум человеческий, ни ум ангельский, подобно тому, как чувственное око наше не может усмотреть сводов неба, скрывающихся за прозрачной, беспредельной синевой его".
3. Какие исторические события считать совершающимися в полном соответствии с волей Божьей?
Может ли быть таковым событие, нравственно не идеальное, в котором присутствует, быть может, не только "слеза ребенка" (по Достоевскому), но и реальная кровь, лишение жизни многих людей?
Наши стереотипы восприятия истории таковы, что самыми выдающимися событиями часто считаются те, в которых лишалось жизни множество людей. Это, как правило, выигранные войны и битвы (а также изменения, происшедшие благодаря им). Для россиян это, к примеру, Куликовская битва или взятие Казани. Но если мы вдруг вспомним, что войско противника состояло не только из ужасных врагов и нечестивцев, а, быть может, также из порядочных отцов семейств, которые совершенно не виноваты в том, что их призвали на войну без их согласия, а их дети осиротели, то нам придется признать, что любая война - это множество трагедий невиновных в этой войне людей. Другое дело, что человечество за многие тысячи лет своей истории не знало других форм выяснения отношений, как вооруженные столкновения, но это нисколько не оправдывает смертоубийства.
И вообще, "истина скрыта под грузом даже не мифов, а стереотипов, сознательно и бессознательно выстраиваемых веками" (Александр Неклесса).
Если попытаться со строго церковной позиции принять за целиком положительное событие, например, крещение Руси, то нельзя не вспомнить и о насилии над совестью киевлян князя Владимира ("Если кто не придет, враг мне будет"), и о том, как Добрыня огнем и мечом "крестил" Новгород…
Поэтому, смиренно приняв факт нашей всеобщей греховности, можно полагать, что Творцу не угодно очень многое из того, что мы делаем. Но Он часто промыслительно попускает происходящее, чтобы отвратить еще большее зло и дать произрасти каким-то росточкам добра.
Исходя из таких предварительных замечаний, мы теперь приступим к рассмотрению самой книги и концепции В.Тростникова. Подчеркнем, что нам важно не столько оценить его личные взгляды, сколько отреагировать на представленные концепции и убеждения, весьма распространенные в российском Православии.
В главе первой "Время и пространство" автор, следуя Владимиру Соловьеву, различает, с одной стороны, человеческое восприятие истории как набора фактов и их интерпретаций, и, с другой стороны, видение происходящего Богом. Человеческое восприятие субъективно, и выбор значимости тех или иных фактов, их интерпретация, пишет В.Т., связано с субъективным мнением людей. А замысел Творца о жизни мира единственен и объективен, поскольку в Боге нет неправды. Отсюда определение: "История есть замысел Бога о человечестве. Реализацию этого замысла Творец осуществляет в русле созданного Им же исторического времени". Отсюда истинное познание нами, людьми, истории - это на основании узнанных фактов интуитивное "уловление" (по автору), постижение замыслов Творца.
Но автор не пишет, что наше постижение (интуитивное (?) "уловление") Божьих замыслов тоже может быть очень субъективным и зависеть от наших прихотей… Вот пример такого субъективного восприятия: почитая подвиг монахов и миссионеров, осуществлявших миссию на Севере и на Востоке, автор пишет:
"(Они) изнемогали в тяжких трудах и терпели всяческие лишения, воздвигая форпосты Православия на крайних пределах расширявшейся благодаря им Святой Руси… В сотворенном Господом мире происходило нечто грандиозное… ? возникала новая, христианская Вселенная, за пять столетий достигшая тех географических масштабов, которые соответствовали уровню ее духовности - одной шестой части суши".
Из этого отрывка следует, что, по мнению автора: 1) можно не различать географическое расширение Российской империи и расширение Святой Руси (а возможно ли, вообще, расширение не географического, а духовного пространства?); 2) именно усилиями христианских подвижников государство расширялось; 3) все пространство Российской (если, конечно, автор не имеет в виду Советскую ;) ) империи, вместе со Средней Азией, Кавказом и почти безлюдными Севером и Востоком Сибири - это тоже Святая Русь. Кроме того, если автор имеет в виду современную Российскую Федерацию, то она, увы, занимает не одну шестую, а 11,46% или 1/9 часть суши. 4) размеры страны коррелируют с уровнем ее духовности, и если Россия - самая большая по площади страна в мире, то ее духовность во столько же раз больше, чем духовность какой-то из других стран, во сколько раз больше размеры России.
А если принять очевидный факт, что не монахи, а вооруженные слуги империи расширяли пределы государства, то оказывается, что именно благодаря завоеваниям страна достигла такого уровня духовности.
Во второй главе автор излагает свое видение участия Божьего Промысла в жизни Церкви от первых веков христианства до конца византийского периода. С удачным изложением и многими высказанными мыслями охотно соглашаешься. Но обратим внимание на один пассаж. Автор, в согласии со многими историками Церкви, считает важнейшим событием Миланский эдикт от 313 года, легализовавший христианство и последовавшие затем решения Константина, сделавшие христианство государственной религией. Развивая свою мысль, В.Тростников видит самым большим результатом правления Константина начало создания "симфонии" в отношении государства и Церкви. При этом то, что единая вера помогла Константину укрепить императорскую власть, автор считает явлением положительным. То есть, повторим, самим важным в правлении Константина было то, что империя начала использовать Церковь и христианскую веру в своей государственной идеологии. По Тростникову это - высший положительный факт.
Но, напомним, мы предупредили вначале об этом, что метод нашего размышления - антиномический. И отсюда следует, что, неизбежно в поддержке империей христианской Церкви есть и негативные последствия. О сущности процесса огосударствления Церкви, автор, кстати, невзначай проговаривается, утверждая, что христианская религия в империи становится идеологией. Обратим внимание: религия превращается в идеологию! Возможно ли это? Возможно, но, увы, лишь тогда, когда она перестает быть религией. Слово "религия" происходит от religio - связываю. То есть - истинная религия есть настоящая, существенная связь с миром духовным, с личностями (и Лицами), в этом мире пребывающими. А идеология есть система идей, порождаемых сознанием. В идеологическом сознании никакой духовной жизни, никакого "religio" нет. И поэтому превращение религии в идеологию - очень опасное явление.
Увы, любое огосударствление религии в той или иной степени превращает ее в идеологию. Особенно, ели государство претендует на свои исключительность, богоустановленность, непогрешимость. Церковное же сознание указывает на несовершенство любого земного общественного строя, его устроителей и носителей. Вера в особенное благословление Богом Второго, а далее и Третьего Рима как центра Вселенной неизбежно провоцирует власть этих Римов на высокомерие, кичливость, пренебрежение к народам, обществам, государствам с другим типом устройства. И печально, если церковные иерархи и другие деятели искушаются на расширение внешней церковной структуры, церковной власти посредством государственного насилия. В конечном итоге Церковь всегда страдала вследствие этого.
Интересными являются рассуждения в третьей главе книги, названной "Угроза окатоличивания". Здесь есть даже признаки диалогичности, т.е. автор в ходе изложения воспроизводит некоторые аргументы оппонентов.
Автор достаточно выразительно ставит проблему соотнесения христианского мировоззрения и типа устроения государства и общества. Несколько изменяя эту постановку, зададимся вопросом: насколько детерминировано христианизация общества и государства определяет тип его устроения, или: к какой форме общественного устройства склоняется общество и государство, становясь христианскими?
Ответ В.Тростникова однозначен: христианское государство с необходимостью должно стать монархией и даже империей, что для религии есть благо. И очень любопытны аргументы автора.
С одной стороны, Виктор Николаевич признает, что государство есть инструмент насилия: "симфония нередко остается только мечтой. Верховная власть не может не угадывать в Церкви своего конкурента, и если эта власть попадет в руки честолюбца, желающего господствовать единолично, он непременно будет ущемлять клириков". Но с другой стороны, утверждает автор, только становясь ядром государства, ядром цивилизации, которую создает это государство, религия может стать инструментом в руках Божьих, "орудием Божьего Промысла". А иначе она остается сектой, а "секты не делают истории, а, следовательно, они совершенно бесполезны для дела Домостроительства".
Тростников, ссылаясь на Данилевского, Макса Вебера, Шпенглера и Тойнби, выделяет в цивилизации ядро (смыслы, ценности, вера), "мякоть" ? культуру и защитную скорлупу - общественные и государственные институты, законы, пространство юридических отношений в обществе. А далее автор утверждает, что целью религии есть фактически "захват" этой скорлупы. То есть, государственный механизм хорош сам по себе и в том виде, в котором он достается от предшественников, если его можно использовать для повсеместного установления единой, истинной, "нашей" религии!
"Петр и Павел одобряют тот аспект имперской власти, который она считала для себя главным еще со времен республики: строгое исполнение закона, повелевающего карать зло и поощрять добро. Сам по себе этот принцип (знаменитое "Римское право") апостолы безоговорочно поддерживали. Гонение порождало не законничество римлян, а то досадное обстоятельство, что противникам христиан удавалось оклеветать их и выставить нарушителями закона - отравителями колодцев и т.п. … И если бы апостолы призывали своих пасомых сопротивляться этой власти, возник бы прецедент сопротивления власти вообще, а они не сомневались, что скоро империя станет христианской, и тогда следование этому прецеденту будет недопустимым".
"Империи нужны лояльные граждане, а кто может быть лояльнее христиан, получивших заповедь от апостолов быть покорными всякому человеческому начальству?"
"Если бы апостолы призывали своих пасомых сопротивляться этой (т.е. имперской - Б.О.) власти, возник бы прецедент сопротивления власти вообще, а они не сомневались, что скоро Империя станет христианской, и тогда следование этому прецеденту будет недопустимо".
То есть, из тезисов Виктора Николаевича убедительно следует, что апостолы призывали христиан быть смирными и покорными властям и не сопротивляться им именно с целью понравиться Империи, и поэтому она скоро (всего лишь через 300 лет) официально приняла христианство. Очень интересная историософия! Может, как раз ей правильно следуют некоторые подсоветские (и постсоветские), видящие задачу Церкви в том, чтобы как можно убедительнее доказать властям свою лояльность и послушность, надеясь, что и власть, в свою очередь из благодарности поддержит их?
На наш же взгляд, Церковь в лице своих лучших, истинных представителей всегда находилась и находится в нравственной оппозиции к власти. Множество примеров: Амвросий Медиоланский, Иоанн Златоуст, Максим Исповедник, Антоний, Феодосий и прочие отцы Печерские, Сергий Радонежский, митрополиты Филипп Московский, Арсений Мациевич, Митрофан Воронежский и иные; в двадцатом веке - многие новомученики, а из последних митрополит Николай Ярушевич и архиепископ Гермоген Голубев. Нравственная оппозиция власти не означает глухое сопротивление или противостояние. Это, скорее всего, настойчивое убеждение власти (а иногда и ее обличение) пользоваться в разных обстоятельствах более нравственными средствами. И не идти на нравственные уступки в отношениях с властью ради сиюминутных выгод сотрудничества.
Далее здесь, в третьей главе уже видим основания традиционной российской "третьеримской" историософии (она же и империософия). Тростников объясняет действием Промысла то, что католическим епископам из Германии не удалась миссия крещения Руси в 10 в. по приглашению княгини Ольги. И если бы это случилось, то "вся история человечества зашла бы тогда в тупик, ибо именно Россия должна бы была подхватить, как эстафетную палочку, духовное наследие Византии - Второго Рима, став Третьим и последним". То есть, для полноценного существования Церкви, христианства, и всего человечества необходим Третий Рим. Без него никак.
В этой главе автор уже начинает более подробно рассматривать историю Руси, затем Московского государства и Российской империи. Увы, без натяжек и передержек не обходится. Назовем самые вопиющие.
После того, пишет Тростников, как Русь стала вассалом Орды, "заветной мечтой нашего народа стало самодержавие… Когда в 1480 г. иго было сброшено, и Иван III стал самодержцем, ? это было огромной общенациональной радостью".
Извините, но самодержавие - это ничем не ограниченная власть правителя. Конечно, любой правитель хотел бы стать самодержцем, и, может быть, об этом заветно мечтал Иван III. Но может ли народ радоваться, что власть князя над ним станет абсолютной? Из каких источников В.Тростников об этой радости узнал?
И что значит "общенациональная радость"? Новгородцы, к примеру - это одна нация с московитами? Новгород в конце 15 в. уже вошел в состав государства Московского, но вряд ли это событие было радостным для новгородцев. Так же, впрочем, особой радости, от усиления московского князя, надо полагать, не было ни у тверичей, ни у рязанцев, ни, тем более у многочисленного автохтонного финно-мордовского населения.
Теперь о взятии Казани. "Вот что замечательно, - пишет автор о взятии Казани Иваном Грозным (1552г.), - никаких расправ над магометанами, никаких репрессий по отношению к иноверцам не было". Это уже явная неправда. Вот что пишет, к примеру, патриотичнейшая "Троицкая повесть о взятии Казани". Сначала войско царя (в него входили не только московиты, но и союзники - касимовские татары, чуваши, мордва) победило на Арском поле. Все "нечестивые" были перебиты за исключением взятых в плен 340 человек. С какой целью их оставили в живых? Царь шлет послание находящимся в осаде казанцам, "и хочет пред ними выказать смирение, ибо хорошо знал он слова Божественного писания о том, что Господь гордых наказывает, смиренным же дарует благодать. И посылает он в город к нечестивым свое царское милостивое слово: "Если сдадите мне город, я всех вас жалую и не припомню вам многих ваших измен".
Когда же осажденные отказываются сдаться ("нечестивые эти выбрали не жизнь, а смерть и не послушали государева слова и не приняли его милосердия"), то смиреннейший, милосерднейший и христианнейший царь (согласно повести и перед сражением, и после он усердно молится Богородице, св. Николаю Угоднику и преп. Сергию) приказал перебить всех пленных. И поделом, они же нечестивые!
А во время битвы, когда войска Ивана Грозного побеждали, читаем вот такие иллюстрации: "И столько побили они нечестивых, что кровь их растеклась по оврагам"; "Нечестивых же побили так много, что <горы> мертвых тел казанских татар, лежавшие возле стен внутри города, сравнялись с городскими стенами. И в городских воротах, и в самом городе лежали огромные кучи мертвых, и за городом - во рвах, в реке Казани и за Казанью рекою - везде было бесчисленное множество мертвых".
И после этого, как нам поведает очень православная "Повесть…", "благочестивый же царь и великий князь всей Руси Иван Васильевич, видя такое милосердие Божие к себе и ко всему своему христолюбивому воинству, воздев руки к Господу, приносил благодарственные молитвы".
Приводя такие факты, мы не утверждаем, что власть Московского государства, а далее Российской империи, как и сами эти государства в целом, были исключительно безнравственными и жестокими. Нет, их решения и поступки ничем не отличались от поведения властей других государств Средневековья. Но вот утверждать, что в подобных событиях проявлялось их христианская вера, христианское сознание - не нравственно и неправдиво.
В этой же, третьей главе Тростников представляет русскую Смуту начала 17 века как проявление интервенции католицизма: "Отряды католических "миссионеров" грабили население, разоряли храмы, вовсю бесчинствовали. Это было повторение нашествия Батыя". Справедливо, однако, отметить, что максимальное количество польских воинов под командованием Сапеги не превышало, по данным историков, 8,5 тыс. С этим количеством эффект Батыева нашествия повторить невозможно. Другое дело, что "свои", "православные" казаки-разбойники (как подданные Москвы, так и Речи Посполитой) хорошенько поорудовали. Все это было следствием фиаско правления Иоанна Грозного. Поэтому не происки католиков, а внутренний кризис Московского государства, то есть то, что самодержец оказался самодуром, стало причиной Смуты.
В четвертой главе ("Напор протестантизма") мы встречаемся с интересной историософией Виктора Николаевича. Во-первых, он отождествляет Церковь с так называемой православной цивилизацией, которая, разумеется, не существует без самодержавного православного государства. То есть, гибнущая Византия обязана была передать кому-нибудь эстафету. Именно в таком "удерживающем" государстве-цивилизации, которое непременно должно существовать до скончания века, видит автор один из смыслов истории. Без этого человечество существовать не может.
Автор доказывает, что Промысел состоял в том, чтобы Москва стала Третьим Римом - образовалось централизованное самодержавное государство с автокефальной православной церковью. "Россия сменила Византию в качестве хранительницы полноты истины".
Насчет того, насколько в Московии (или Москве, под этими названиями, будем объективны, известна страна в 15-16 вв.) хранилась "полнота истины", можно подискутировать. Восточнославянская православная культурная традиция (как в Москве, так и наследнице Киевской Руси - Литовско-Русском государстве) все же далеко уступала византийской, как по глубине и высоте, так и по универсальности. Несмотря на вдохновенные аскетические подвиги преподобных Сергия, Нила Сорского, Александра Свирского и других великих подвижников, в общественном сознании Руси практически отсутствовала культура Слова. Это делало общество, с одной стороны, маловосприимчивым по отношению к вершинам святоотеческого богословия и философии, а с другой, общество становилось восприимчивым и уязвимым к нелепым поверьям, мифам и слухам. Уровень богословской культуры до 18 века был в Московии весьма низким, пожалуй, ниже, чем в других православных странах (Украина+Беларусь, Сербия, Болгария и остатки Византии). Не вдаваясь в подробное рассмотрение этого факта, отметим, что главной его причиной были изоляционизм и ксенофобия, вытекающие из высокомерного третьеримского сознания собственной исключительности.
Вторым тезисом этой главы, на который необходимо отреагировать, является упрощенное схематическое изложение развития европейской цивилизации. Согласно Тростникову, после Реформации протестантская цивилизация в Европе затмевает католическую, и, в свою очередь, в последний век она становится постпротестантской. Автор изображает христианство в виде растения с двумя ростками: "Один содержал в своем стебле и листьях полноту Божественной Истины и был предназначен к тому, чтобы сохранить ее до самой жатвы; другой побег напитался человеческой истиной, которая привела к бурному его развитию…" И далее автор ясно показывает, какая судьба ожидает второй побег: "И сегодня, в преддверии жатвы, …, становится все более очевидным, где пшеница, а где плевелы, какой росток пойдет в закрома, а какой в огонь".
Таким образом, автор подчеркивает глубокий кризис, в котором находится западная "постпротестантская" цивилизация. Но где же иная цивилизация, содержащая "в своем стебле и листьях полноту Божественной Истины"? Имеет ли автор в виду современную Россию? Чем ее нравственно-духовное состояние лучше, чем в Западной Европе? В количестве верующих ("практикующих" прихожан 3-5 % населения)? В свободе от пороков пьянства, наркомании, блуда? В отсутствии в обществе агрессии и нетерпимости по отношению к другим - людям иных вер, культур или рас? Если да, то автору необходимо было это убедительно обосновать.
Отметим, однако, что убедительно и справедливо критикуя западноевропейскую цивилизацию, В.Н. Тростников в этой же главе вынужден признать ее достоинства. Признавая за "подлинной Христовой Церковью" уважение к свободе личности, он отмечает, что именно это уважение привело "к необычайному расцвету христианской культуры, преобразившей весь мир… Не будь христианства, не было бы и современной науки, а, следовательно, и технологии".
Вот здесь как раз и уместно было бы Виктору Николаевичу склонить голову перед западным христианством и его уважением к свободе личности (чем третьеримская "православная цивилизация" увы, никогда не отличалась), так как именно благодаря свойствам западнохристианского мира и произошел подъем науки и технологии, так ценимых автором.
Пятая глава книги названа "Соблазны вестернизации". Она, пожалуй, самая удачная в книге, по ней видно, каким немалым публицистическим талантом обладает Виктор Николаевич. Со всем анализом развития России в девятнадцатом веке, с оценкой главных исторических персонажей можно согласиться. Критика вестернизации России в этой главе умеренная - автор признает необходимость и неизбежность технического прогресса. С другой стороны, он подчеркивает отсталость и неперспективность полицейского государства, сожалеет, что идеи почвенников-славянофилов о соединении достоинств и уникальности православной соборности с положительными сторонами западной цивилизации не были восприняты властителями.
С другой стороны, шокирует позиция автора по поводу определенной "пользы" большевистской революции и даже (вскользь об этом автор пишет в предыдущих главах) фигуры Сталина. Оказывается, как это следует из контекста, именно благодаря большевизму удалось отгородиться от поглощения России капиталистическим, буржуазным миром. Власть денег и "чистогана" не прошла!
К сожалению, самый сложный и богатый событиями период - двадцатый век - почти не затронут автором. Понятно, что описание этого века является очень непростым.
Пятая глава книги заканчивается выводами: 1) главный враг для нас - Америка и ее давление на нас. <Эта страна> "представляет для нас такую серьезную опасность, какой мы не подвергались со времен татаро-монгольского вторжения"; 2) Запад, создав общество потребления, зашел в тупик; 3) Очень важно то, что Россия продолжает идти по своему особому пути. Именно в том, что этот путь основан на Православии, ее особенное предназначенье.
В конце пятой главы, как и в эпилоге книги, Виктор Николаевич проявляет свой неиссякаемый экзистенциальный оптимизм. Хотя самый сложный период жизни России - двадцатый век - фактически не затронут, тем не менее, из заключительных строк книги следует - товарищи, мы движемся в правильном направлении.
Наше заключительное резюме
Разумеется, критика чужого произведения, тем более, являющегося одним из жизненных итогов автора как христианского публициста - дело очень деликатное. Критиковать намного легче, чем создать аналогичный труд, но с других позиций. Поэтому постараемся наши заключительные выводы сделать не просто критикой. Более того, эти выводы постараемся изложить в виде некоторых проблем, разрешение которых представляет общественный интерес и в целом необходимо для развития православной социальной философии.
Первая проблема. Является ли существование "православной цивилизации" необходимым и обязательным следствием (и условием) существования Святой Православной Церкви? То есть: если есть Церковь, содержащая полноту истины, неодолимая страстями века сего - то насколько обязательным есть существование общества, устроенного согласно православному укладу, православным ценностям?
Конечно, надо признать, что многие общества в ходе своего исторического движения считали себя вполне христианскими и, по крайней мере, две империи искренне считали себя православными. С точки зрения адептов подобных взглядов отсутствие в мире "удерживающего", которым в идеальном пределе является православный монарх, (а в реальной политике это может быть держава, декларирующая свою всемерную поддержку и тесную связь с Православной Церковью), есть временная ненормальность, которую необходимо как можно скорее исправить.
Но есть исторические очевидности: 1) длительное (почти все 20 столетие) существование мира без такой державы-"удерживающего", а также без малого 300 лет изначальной Церкви в катакомбах; 2) негативные следствия удушающих объятий Церкви имперским государством, что приводило к омертвлению и бюрократизации церковных структур.
Поэтому, еще раз повторимся, опираясь при этом также на дух и смысл Социальной концепции РПЦ: всякое государственное устройство в мире сем несовершенно и несправедливо. Наличие зла в мире вынуждает государство к насилию, то есть, к деланию зла ради того, чтобы не произошло зло большее. Согласно христианскому, церковному мировоззрению государственное насилие можно понять и объяснить, где-то даже оправдать, но не горячо восхвалять и поддерживать.
Поэтому мифологизация и идеализация прошлого не является христианским деланием. Такая идеализация может быть полезна для т.н. национальной консолидации, создания национальной героики, национального пантеона. Но это не есть дело трезвенного и беспристрастного церковного историка или христианского философа.
Почему мечта о "могущественной православной державе" небезопасна? Потому что, искренне стремясь увидеть державу великой и могучей, мечтатели легко забывают о ближних, о маленьких человеках рядом с собой, о "бедных людях", о которых так пронзительно призывали не забывать соотечественников Достоевский, Гоголь, Лесков, Куприн и вся великая русская литература.. Легко соглашаясь с тем, чтобы сильная власть делала великие преобразования - поворачивала реки, выстраивала всех в могучие колонны, "принуждала к миру" другие государства и т.п., радетели о великой православной державе как-то не очень заметны в организации дел, обязательных для гражданского общества. Например, в защите достоинства людей, пострадавших от произвола власть имущих или "правоохранителей"; в выстраивании горизонтальных связей в обществе, позволяющих людям не чувствовать себя одинокими и отчужденными друг от друга.
Вторая проблема: если мы согласны с тем, что исторические государства (Московское княжество и царство, Российская империя), которые являлись предшественниками современной России, не были идеальным православным обществами, то представляют ли их внутреннее государственное устройство, идеология и ценности, ими декларируемые и утверждаемые, достоянием современной России, а также и достоянием мировой культуры, мировой цивилизации? Можно ли считать, что они имеют особую ценность перед Богом, такую ценность, которую не имели другие общества и страны, в том числе общества и страны, основанные на христианской культуре? Что важно сохранить и что никак нельзя утратить в российском общественном организме?
Чтобы ответить на данный вопрос, постараемся обозначить две противоположные, крайние точки зрения. Одна тенденция прослеживается еще от старца Филофея (конец 15 в.) с его Третьим Римом и развивается вплоть до сегодняшнего Дугина. Русь, Россия - это богоизбранный мир, уникальная цивилизация. Все, что делается для укрепления Российского государства - замечательно, богоугодно и высоконравственно уже потому, что Россия при этом становится крепче. То есть, критерий блага: благом является все то, благодаря чему укрепляется Россия (и при этом только Россия с неизменной автократической властью).
Вторую тенденцию можно проследить, пожалуй, от князя Андрея Курбского, последовательного оппонента Иоанна Грозного. Это та позиция, которая говорит, что нет ничего хуже, чем государство-деспот. Что в Российской истории все достижения государства происходили от подавления личности. Что успехи государства благодаря способности мобилизовать большие массы людей на какое-то дело - будь то возведение новой столицы в финских болотах, ведение крупных военных действий или строительство железных дорог и беломорканалов есть следствие отсутствия свободы личности. Что устройство государства на протяжении веков препятствовало росту гражданского самосознания, способности к самоорганизации людей, к построению гражданского общества.
Как же представляют Церковь и Православие обе эти концепции? Первая из них видит в Православии удобную идеологию, призывающую к смирению, покорности власти и судьбе. Она считает, что Православие хорошо именно тем, что всегда поддерживало государственную власть.
Вторая же по той же причине во многом не принимает Православие - именно потому, что, в этой системе координат Церковь в России при выборе между заботой о человеке или о власти почти всегда выбирала поддержку власти. Согласно с этой точкой зрения, такой выбор - есть просто свойство православной веры, и другой она быть не может.
Принцип, согласно которому мы предлагаем искать ответ - это опора на то направление религиозной жизни, которое искало свободу от власти - как свободу от необходимости ее поддерживать, так и необходимости противостоять.
Если именно так ставить вопрос, то, быть может, все достижения русского Православия и русского общества, его культуры в целом находятся совсем не в пространстве государственного строительства? Может быть, величайшие достижения русского религиозного гения и русской культуры в целом - начиная от средневекового храмового зодчества, иконописи, знаменного распева и вплоть до тех произведений современных творцов-христиан, кто помогает мне встретить Христа в ближайшем и пораженным язвами собрате - и есть истинный смысл русской истории? И, быть может, вглядываясь в прошедшие десятилетия и столетия, надобно искать не великие свершения, а тех человеков, в коих явственно проступает христоподобие? И тогда, возможно, их подражание Христу позволяло на какой-то исторический отрезок изменить жизнь окружающего их общества в направление большей человечности? Ведь именно больше человечности так хочется увидеть в русской истории…
И поэтому так сложно говорить о историческом прогрессе или регрессе. Из оптимизма В.Н. Тростникова следует прогресс, который состоит в том, что Россия все же приближается к какой-то непонятной идеальной цели. А следуя критикам российского авторитаризма, мы видим в российской истории сплошное лицемерие и насилие власти, апатию и безучастие народа в выборе своей судьбы.
Но привлекательность и ценность России, ее общества для всего мира в том, что настоящая Россия всегда искала неземной идеал и не удовлетворялась земным. Вот этот напряженный поиск идеала, а в нем, на самом деле - Христа - и есть главной драгоценностью России. В этом ее для всего мира значенье, и, наверное, предназначенье.
И еще одно замечание: в этом поиске важно, обретая Христа, вместе с тем обретать и человеческое достоинство - как в самом себе, так и в окружающих. Даже выдающееся творение - достижение человеческого духа имеет малую цену, если при этом рядом постоянно унижается достоинство человека.
А полезно ли нам осмысление нашей политической истории? Думаем, что, осознавая связь с прошлым, ценно увидеть прошлое не как арену важных поступков великих людей, а как последовательность уроков. Часто уроков горьких, болезненных, но всегда поучительных. И как вывод из этих уроков - нужно искать и творить великое в малом.