Термин «церкви киевской традиции» — это манипулятивный инструмент, за которым стоит попытка получения имиджевых бонусов
ДЕНЬ КРЕЩЕНИЯ Руси считают праздником самые неожиданные люди. Например, государственные чиновники во главе с Президентом. Или украинские протестанты (во всяком случае, многие из них уже об этом заявили). Он станет праздником для атеистов и умозрительных христиан — в этот день они, если не будут в отпуске, пойдут не на работу, а, скажем, на пиво. С полным основанием об этом дне как о празднике станут говорить христиане. Да и то не все, а те, которые принадлежат к так называемым церквям киевской традиции.
На вопрос, что это за традиция такая, вряд ли ктонибудь сможет ответить четко и внятно. Ну разве что упомянут, что это «церкви, восходящие к Владимирову крещению». Но и это не будет исчерпывающим определением. В некоторых случаях оно будет даже рискованным. Например, таким образом к «киевской традиции» можно отнести РПЦ и ее «дочек», включая Японскую православную церковь и Православную церковь Америки. Помимо того что упомянутые церкви вряд ли с этим согласятся, они действительно не являются «церквями киевской традиции» — достаточно на них посмотреть, чтобы это понять.
Значит, «церкви киевской традиции» — это не только Владимирово крещение, но и чтото еще. Можно было бы сказать просто: украинские церкви. Но тоже получается криво. Что значит «украинские»? Те, что объединяют только этнических украинцев? Пользуются только украинским языком? Действуют только и исключительно на территории государства Украина?
С другой стороны, это и не православные церкви. Ведь к этой же традиции относят себя и грекокатолики.
Но если слово произносят, значит это комунибудь нужно. «Церкви киевской традиции» — это своего рода рабочий инструмент идентификации «на сегодня». Вполне возможно, что завтра данное определение станет неактуальным и превратится скорее в помеху. Главное, чтобы ему не придавали значения мировоззренческой константы, за которую нужно цепляться любой ценой.
УПЦ МП
В УПЦ (Московский патриархат) определение «церковь киевской традиции» любят многие. Во-первых, приятно — Киевский престол приобретает красивый мистический и, как следствие, метафорический флер. Да, пускай «Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать» (может, оно и к лучшему, хватит с нас империй), но в таком случае Киев — «Второй Иерусалим», что с духовной точки зрения почетнее. Во-вторых, священноначалие понимает, что иначе никак нельзя — ведь они несут служение среди украинцев. Церковь — это верующие, а не только иерархия. Поэтому церковь будет либо «местной», либо номинальной. Говоря о себе, как о «церкви киевской традиции», УПЦ дает сигнал обществу о том, что принадлежит ему, является его частью. Что бы там ни говорило московское начальство.
Собственно, Москва и не может себе позволить говорить слишком громко. Во-первых, нынешняя украинская власть, выступающая для РПЦ «союзником номер один», несмотря на все предвыборное показное русофильство, хочет «свою церковь» не меньше, чем прежнее руководство, показательно украинофильское. Во-вторых, в Московской патриархии прекрасно понимают, что или — «широкая автономия», или их украинская «дочка» превратится в маленькую «русскую общину», для которой и статуса экзархата будет многовато. Поэтому приходится терпеть, делать хорошую мину на людях и тем временем искать обходные пути для удержания УПЦ хотя бы в тех границах канонического подчинения, в которых ей уже тесно. Скандалы, периодически сотрясающие эту церковь, — подтверждение тому, что прямое руководящее воздействие на УПЦ извне уже невозможно. Остаются только дипломатия и интрига.
Казалось, еще совсем недавно УПЦ в качестве «киевского проекта» была камерным произведением митрополита Киевского Владимира, и его жизнеспособность без участия первого лица УПЦ вызывала большие сомнения. Но за последнее время этот проект возмужал. Конечно, его будущее все еще неясно, вызывает тревоги и сомнения, но уже можно сказать, что свернуть этот проект будет непросто — тот, кто попытается это сделать, если и может рассчитывать на победу, то разве что пиррову.
УАПЦ и УПЦ КП
Как для митрополита Мефодия, так и для патриарха Филарета в определении «киевской традиции» нет проблем — во всяком случае, они стараются всех в этом убедить. В первом случае УАПЦ, во втором Киевский патриархат — это и есть «киевская традиция». То есть поместная православная церковь с митрополичьим (патриаршим) управлением и митрополичьей (патриаршей) резиденцией в Тернополе (Киеве).
УПЦ КП и УАПЦ становятся заложниками идеи «своей, украинской» церкви, которая оказывается иногда довлеющей. Идея «своей» церкви затмевает идею вселенскости, идея «украинской церкви» — идею Церкви Христовой. Риск строить церковь на национальной идеологии дает фору на коротких исторических дистанциях (в периоды активной борьбы за независимость, например) и оказывается камнем на шее на дистанциях подлиннее. Основной вес камня — в прочной спайке церкви не просто с политикой, но с политикой определенного толка.
О том, как колебания политических предпочтений в обществе сказываются на успешности миссии такой церкви, догадаться нетрудно. Но есть и другие сложности. Сами притязания на «поместность» связаны у «национальной» церкви с суверенностью «канонической территории». Почему у Украины до сих пор не было «своей» церкви? Да потому, что не было такого государства! Но где гарантия, что нынешнее государство просуществует долго? Достаточно долго, чтобы Вселенское православие успело признать по факту притязания Киевского патриархата? РПЦ такого признания пришлось ждать без малого полтора века. Есть ли столько времени у нас? Христианство на нашей территории существует уже более тысячи лет — о чем нам напоминает нынешний праздник, — и за все это время здесь не было «своей» церкви. Так, может, «своя», в смысле национальная, церковь не так уж необходима?
Не исключено, что смысл существования «украинской церкви» может исчерпаться вместе с внешней идеологической угрозой. То есть «национальный церковный проект» актуален до тех пор, пока существует — хотя бы на уровне риторики — проект «Русский мир». То есть до тех пор, пока существует идеологическое и политическое противостояние. Если вынести его за скобки, выражение «своя церковь» в этом уравнении может поменять смысл.
Поэтому все не так просто с «киевской традицией» и самоопределением у УПЦ КП, как может показаться. Ей придется в ближайшее время пересматривать риторику и свое место под украинским небом, чтобы не превратиться в идеологический анахронизм. Придется выбирать: или подпитывать бесконечные дрязги и провокации, связанные с нашими не сводимыми к единому знаменателю героями/врагами и победами/трагедиями, или сместить акцент своей деятельности с национального на Христовый, с исторического на вечное. И при этом остатьсятаки «киевской церковью».
Но все это коснется уже следующего поколения как руководителей, так и прихожан этой церкви. Судя по недавним событиям в ней, это понимает сам патриарх Филарет. Последний Поместный собор и введение должности наместника показали, что патриарху очень не хочется, чтобы его детище — церковь Киевского патриархата — почило вместе с ним. И Филарет ищет возможности этого избежать, пока у него еще есть время и силы.
УГКЦ
Еще недавно это показалось бы ересью. Церковь Галичины, и того дальше, диаспоры, которые раздражающе уверенно еще десять лет назад навязывали всей стране свою модель «украинства». «Церковь отступников», порвавших с православием, уклонившихся в унию с Римом. Церковь, в которой отразилась, на которой оставила рубцы добрая часть нашей исторической драмы. Яркое доказательство украинской разнообразности, мультиконфессиональности, мультикультурности, то есть принципиальной несводимости Украины и украинства к общим схемам. Да, она тоже претендует на звание «церкви киевской традиции», наследницы Владимирова крещения. На том простом основании, что ее верные — украинцы, генетически связанные с почайнинской купелью.
Для УГКЦ вхождение в «киевский клуб» особенно важно — это заявление о себе, как о всеукраинской церкви, а не заповедном явлении. До чего УГКЦ еще придется пройти немалый путь. Но ее готовность и энергия, с которой она за это берется, подкупают. К тому же УГКЦ только с высоты Лаврской колокольни выглядит «региональной» — количество ее верных за пределами Украины весьма внушительно. И, что важно, в диаспоре УГКЦ не потеряла своего влияния на умы верных, став частью их самоидентификации, их «культурным центром», их связью с родиной. В этом смысле — как надгосударственный «украинский церковный проект» — УГКЦ не имеет себе равных. Все, что ей осталось, — это преодолеть свой региональный статус в умах сограждан. Стать «украинской церковью» не только в Бразилии, США, Аргентине, но и дома, в Украине.
Руководству этой церкви приходится действовать в двух направлениях — убеждать и своих домашних, и свое начальство в Риме. Домашние подозрительно косятся на слово «католическая» — как на чуждое православной традиции. Но, к счастью для грекокатоликов, Владимирово крещение произошло еще до Великой схизмы, когда разделения на «православных» и «католиков» не было даже в помине. А значит, можно придать «общей киевской купели» истинно вселенское звучание. Ведь в единой для грекокатоликов и православных «киевской традиции» символически залечиваются даже самые глубокие раны на теле Единой апостольской церкви.
Но принадлежность к «киевской традиции» обязывает. В частности, эта традиция включает необходимость следовать восточным церковным образцам, что логично приводит УГКЦ к вопросу о статусе «патриархата». Вопрос непростой не только ввиду противостояния между Римом и Москвой, которая «не поймет» Святой престол в случае, если этот статус УГКЦ будет предоставлен. Есть сложности и внутри католической церкви, где, несмотря на все решения Второго Ватиканского собора, принцип жесткой централизации идет рука об руку с принципом единообразия. Впрочем, с возведением на престол папы Франциска надежды на внедрение мультикультурной модели в Римской церкви возрождаются. УГКЦ может рассчитывать на то, что ей позволят «быть собой».
ПОЛИТИКА ПРЕЖДЕ ВСЕГО
Отыскать аналог празднику «День Крещения Руси» в мире непросто. То есть во многих странах, в том числе совершенно секулярных, большие христианские праздники официально считаются нерабочими днями. Никто, впрочем, не спешит делать из Рождества, Пасхи или Дня сошествия Святого Духа государственное мероприятие. «Народные гуляния» если и устраиваются, то, как правило, силами церковных общин и на средства местных органов самоуправления.
Есть, конечно, и специфические праздники, такие как День Реформации в Германии. Но его отмечают только в некоторых землях, то есть он не является государственным в полном смысле слова.
Наиболее похожи на наш новоиспеченный госпраздник дни, посвященные особо почитаемым святым. Скажем, если бы мы праздновали не «День Крещения Руси», а день святого Владимира, это могло стать аналогом Дня святого Патрика в Ирландии или Дня святых Кирилла и Мефодия в Македонии.
Аналогия, как обычно, хромает. Хотя по своему весьма красива — ведь именно Ирландия дала своей будущей метрополии, тогда еще языческой, крестителя. Так же как Киев стал источником благовествования для своей будущей метрополии — Москвы. Но на этом сходство заканчивается. Потому что в свои «крестители» мы выбрали не монахаподвижника, как ирландцы, а князя, насаждавшего «государственную религию» огнем и мечом.
Может, поэтому ирландский святой дал имя государственному празднику, а имя нашего святого отодвинуто на второй план. «День Крещения Руси» вместо «Дня святого Владимира» означает, что политический смысл вложен в этот праздник прежде христианского. Что, наверное, в отношении князя Владимира только справедливо.
Точно так же в России день, посвященный памяти Кирилла и Мефодия (кстати, тоже государственный праздник), именуется Днем славянской письменности и культуры. Поэт в России — больше чем поэт, и святым тоже отставать не пристало, надо выполнять дополнительные функции. В данном случае — стать символом «культурного единства славянских народов».