События последних лет открыли новый образ постмодернизма. Не мозаичный, всетолерантный, игровой, соблазнительный. Но агрессивный, жестокий, абсолютистский, тоталитарный. Эту разновидность породило постсоветское пространство, потому она образуется в основном из местного материала — из причудливой и гремучей смеси ностальгически-яростного советизма и «политического православия», обильно приправленной постмодернистким цинизмом.
В отличие от западного постмодернизма, здесь участвуют сильные ферменты – псевдоправославный фундаментализм, «традиционные ценности», мессианский комплекс, культ личности, имперскость. Такая разновидность может быть названа остмодернизмом.
Если действующими лицами постмодернизма были заигравшиеся философы, то у остмодернизма проявилось лицо зверя, имя которому Левиафан.
Левиафан – это персонификация всепроникающей власти, разросшегося «государства», узаконенных и миропомазанных насилия и лжи. Это чудовище, настроенное не на игру, а на войну.
Левиафан вышел из воды, т.е. постсоветского общества, столь неожиданно, что обычно прозорливые протестанты потеряли дар речи. К величайшему ужасу тех, кто верил в особую духовность русского народа и его вселенскую миссию, зверь вышел из этой среды. Не в силах справиться с шоком, с этим ужасным откровением, многие до сих пор продолжают упорно отрицать реальность Левиафана, относя его к зверям мифическим.
После распада Советского Союза христианам показалось, что тело этого зверя мертво. Но вместо того, чтобы жить в свободе, они растерялись. Вне связи с государством, с его давлением и насилием, они не мыслили себя.
Те, кто вчера мечтал о свободе, теперь принялись ее ругать. Они предпочли бы привычные гонения или глухое подполье, нежели рискованную свободу. Они свыклись с рабством и предпочли бы его новую форму, нежели ответственность и зрелость. Тем более, когда это рабство скрашивалось «миром и безопасностью», хорошими ценами на углеводороды и растущими зарплатами.
Постсоветские христиане всматривались в происходящее на Западе и видели там Антихриста, без устали воевали с постмодернизмом, геями и либералами. И не заметили, как в их же среде рос и креп оживший труп, как призрак советизма обрастал плотью; как в разлагающееся тело неосоветской империи вошел дух политического православия, а на его мертвенном лице появилась постмодернистская циничная ухмылка.
Этот зверь пожирал свободу людей, присваивал их права, топтал их достоинство. Одни поверили в его могущество, другие испугались его жестокости. Большинство предпочло отмолчаться и отсидеться, повторяя как заклинания слова «всякая власть от Бога» и боясь задуматься об их настоящем смысле.
Но все они помогли зверю вырасти и утвердиться. С каждым новым процентом электоральной поддержки Левиафан становился все больше и наглее, пока на отметке 80 процентов он не почувствовал себя настолько уверенным, что перестал следить за рейтингом. При такой всенародной поддержке политика неизбежно перешла в религию, а осознанный выбор перешел в слепую покорность и даже рабское поклонение.
Левиафан всплыл в России, но волны хлынули во все стороны. В Украине политический остмодернизм проявился в образе Хама, который действовал не так агрессивно, но столь же бесцеремонно, обирая и обманывая людей, лишая их достоинства и прав. В конце концов, людям объявили, что все эти свободы есть выдумки секулярной Европы, а традиционные ценности защищает именно Левиафан, поэтому нужно сдаться под его власть и войти в его «таежный союз».
Закончилось все это «революцией достоинства» на Майдане. Как оказалось, есть более сильный, чем левиафаны и хамы, есть Бог, и Он действует не только на небе, но и в истории; не только в церкви, но и на Майдане.
В свете Майдана люди увидели Левиафана не великим, а отвратительным, не защищающим «традиционные ценности», но посягающим на Богом данные достоинство и свободу.
Концом остмодернизма стал не день постыдного бегства тирана из Киева, но день первой молитвы на Майдане. Остмодернизм, объявляющий черное белым, отдающий право и правду сильнейшему, смеющийся с наивной веры, потерпел сокрушительное поражение под звон церковных колоколов и многотысячное «…Избавь нас лукавого, ибо Твое есть Царство, и сила, и слава…».
«Почему они не расходятся? Почему не бегут? – в замешательстве спрашивали друг друга остмодернисты. – Кто им платит? Неужели есть нечто сильнее страха и выгоды? Неужели они действительно верят?»
Остмодернизм закончился на этих вопросах. Да, люди верят. Да, есть абсолютные ценности, которые не продаются. Да, есть Божий суд и его стоит бояться больше, чем коррумпированной и беззаконной власти.
Война против Украины и террор против свободных людей стали агонией Левиафана. Он еще может причинить ущерб, но не сможет застигнуть врасплох. Он еще может врать миру в лицо, но уже не встретит доверия. Он еще может вызвать страх, но не сможет рассчитывать на уважение. Он может бить хвостом и поднимать волны, но не может рассчитывать на победу. Мы видели его настоящий звериный лик и никакая маска «православной духовности» его больше не скроет.