Важная составляющая служения о. Леонида Федорова в России – постоянные попытки наладить общение с представителями Православной Церкви (включая и старообрядцев) с тем, чтобы содействовать окончательному воссоединению ее со Вселенской Церковью.
Блаженный Леонид Федоров
27 июня 2001 года во Львове Папа Иоанн Павел II провозгласил блаженным, среди других греко-католических мучеников XX столетия, и экзарха Российской Греко-Католической Церкви, Леонида (в иночестве Леонтия) Федорова. Судьба этого человека, этого святого, может быть названа своего рода эссенцией судьбы Католической Церкви в России XX столетия. Прожив трудную жизнь, исполненную гонений со стороны врагов и, нередко, непонимания со стороны тех, кто должен был бы быть другом, экзарх Леонид Федоров погиб от последствий перенесенных в заключениях и ссылках страданий. Дело, которому он посвятил свою жизнь, дело византийской католической миссии в России, казалось неудачным и полностью, безнадежно разрушенным. Тем не менее, это дело принесло свои плоды – и сегодня имеет своих духовных преемников.
Судьба блаженного Леонида – и по этой, и по многим иным причинам, очень важна для нас. Русский человек, верно и последовательно до самого трагического конца служивший Католической Церкви – и ею прославленный, родившийся в Санкт-Петербурге, принявший свою мученическую кончину также в России – в Кирове (Вятке) – он остается духовным маяком для многих русских людей, познавших и избравших католическую истину – и живущих в наше время.
Именно поэтому мы сегодня пристально взираем на духовное наследие этого человека, пытаясь лучше постичь то понимание Церкви и служения пастыря, которое им двигало; стараемся глубже и лучше изучить его. И если в первый период возрождения нашей Церкви в России наше внимание было привлечено ярким образом всей жизни блаженного Леонида в целом, то сегодня мы все глубже и внимательнее всматриваемся в то, что сперва казалось мелочами – освобождая наше понимание от поспешных и поверхностных выводов, и стараясь увидеть каждую деталь мысли и жизни дорогого для нас человека, которого без колебаний можно назвать духовным отцом российских католиков византийского обряда.
Поэтому сегодня, кратко касаясь общеизвестных моментов биографии экзарха Леонида Федорова, я посвящу особое внимание некоторым аспектам его служения в России и понимания им этого служения, которые кажутся мне важными, но еще недостаточно замеченными и понятыми в широких кругах тех, кто интересуется историей Католической Церкви в России. Я также попытаюсь исправить отдельные интерпретации важных фактов, которые, будучи распространенными, кажутся мне не вполне точными и не отражающими все, что известно нам сегодня о первом российском экзархе.
Отдельные поездки в Россию и ссылка (1910-1916 гг.)
Начало жизни блаженного Леонида связано с Санкт-Петербургом, где он родился 4 ноября 1879 года. История его раннего развития, учебы, обращения к католичеству – хорошо известна и изложена многими авторами, поэтому на этот раз мы не будем ее касаться. Для нас важно, что в 1902 году молодой Леонид Федоров, уже принявший истинность католической веры, отправился в Рим, с целью получения священнического образования. Путь его пролегал через Львов, находившийся тогда в австрийской Галиции. Львовский митрополит украинских греко-католиков, Слуга Божий Андрей Шептицкий – который в тогдашней религиозной и политической ситуации Россией не вполне оправданно рассматривался исключительно в качестве деятеля враждебного – этот, по известному выражению «Моисей украинского народа» - произвел огромное впечатление на молодого Леонида Федорова. Восемь дней во Львове прошли в беседах и общении с митрополитом. С этой встречи жизнь и служение Леонида Федорова оказывают тесно сплетенными с судьбой и служением Церкви митрополита Андрея Шептицкого. 31 июля 1902 г. в Риме Федоров, уже католик в своем сердце, официально воссоединяется с Католической Церковью. Желая стать священником, он оканчивает коллегию в Ананьи под Римом, учится затем в коллегии при Конгрегации распространения веры, а позднее – в университете во Фрейбурге (Швейцария). Затем возвращение во Львов, преподавание в духовной семинарии греко-католических монахов-студитов, рукоположение во священники в Болгарии в 1911 году.
В 1910-1914 годах о. Леонид Федоров, по поручению митрополита Андрея ежегодно совершал поездки в Россию, с целью лучше уяснить положение российских католиков византийского обряда. К этому моменту католичество византийского обряда в России, начавшись с некоторых умственных движений еще в конце XIX, приняло форму спонтанного движения «снизу» со стороны отдельных священников и верующих в сторону единства с Католической Церковью при сохранении своей аутентичной церковной культуры. Движение это, едва начавшись, в силу отсутствия достаточно адекватной, хорошо поставленной в самой России организации - митрополит Андрей делал для него то, что было возможно сделать из-за границы, но этого было недостаточно – уже было раздираемо спорами, различными мнениями священников и других активных своих участников. Со всеми этими проблемами о. Леонид начал знакомство еще до поездок в Россию, поддерживая переписку с русскими католиками, священниками и мирянами. Во время же своих поездок он должен был воочию увидеть, как обстоят дела среди русских католиков, с тем, чтобы предоставить митрополиту Андрею полную и объективную картину дела.
До нас дошли как письма Леонида Федорова митр. Андрею с отчетами об этих поездках, так и иные документы – преимущественно официальная переписка российских органов внутренних дел, пристально наблюдавших за приездами и деятельностью Федоров. Это наблюдение, как известно, в 1914 году закончилось помещением его в административную ссылку, под надзор властей.
Служение Леонида Федорова в этот период носит, можно сказать, «созерцательный» характер – он внимательно вглядывается в ситуацию и обстановку, детально изучает ситуацию каждой группы, каждого человека, каждого ставшего католиком священника, каждого серьезного церковного человека, проявляющего интерес к католической вере. Официального влияния на ситуацию он еще не оказывает и оказать, в сущности, не может, будучи лишь посланником митрополита Андрея, без каких-либо особых полномочий. Он лишь старается тщательно выполнить служение – быть глазами митрополита Шептицкого, здравыми оценками и суждениями помогать ему сформировать верное представление о ситуации в России. Тщательно и объективно (лишь изредка личные эмоции врываются в объективный рассказ – так, они чувствуются в письме о последней поездке, где Леонид Федоров несколько раздраженно комментирует критику в адрес журнала «Слово Истины» со стороны московской общины русских католиков, основанной супругами Абрикосовыми) он пишет обо всем, что может иметь значение для дела: об отдельных группах русских католиков и о русских католических священниках – об их умонастроениях, поведении, взглядах; о латинском католическом духовенстве – об отношении его разных представителей к русской культуре и греко-католическому делу; наконец – об умственных направлениях, существующих среди православного высшего и среднего духовенства (и об отдельных его ярких представителях – так, весьма занимательна критическая характеристика богословия митрополита Антония Храповицкого, с которым Леонид Федоров общался лично, в то время – митрополита Волынского). Оценки будущего экзарха всегда очень трезвы и выдержаны в строго католическом духе; суждения ясны и последовательны – в нем виден талантливый церковный мыслитель. В тех случаях, где он имел возможность оказывать какое-либо влияние на ситуацию в ходе личного общения, он неизменно делает это, стремясь исправить существующие проблемы и крены. Это влияние в хорошем смысле слова – церковное, т.е. всегда имеющее в виду благо церковной общины в целом, а не сиюминутные цели.
Большое влияние наблюдений и выводов, сделанных в этот период Леонидом Федоровым, можно видеть в том, как обустраивается после 1917 года Российская Греко-Католическая Церковь и в деятельности о. Леонида в качестве Экзарха.
В эти же годы начинает Леонид Федоров и просветительскую работу в России. В русском католическом журнале «Слово Истины», основанном в Петербурге и начавшем выходить с 1913 года он размещает ряд историко-апологетических статей. В них он старается развеять распространявшиеся официально-православной пропагандой исторические мифы, касающиеся влияния Рима в ранний период церковной истории. Сохранившиеся историко-апологетические статьи автор настоящего сообщения опубликовал в сборнике «С терпением мы должны нести крест свой…»: документы и материалы о жизни и деятельности блаженного священномученика экзарха Леонида (Федорова)» (СПб, 2004). Среди них статьи: «Рим и иконоборческая ересь» - очерк роли Римского епископа в преодолении иконоборчества и того, как в ходе иконоборческих споров восточные Отцы Церкви подтверждали своими действиями и писаниями первенство Римской кафедры; «Страничка из религиозной полемики XIII века» - о признании греками этого периода особого церковного значения римской кафедры; «Вопрос о папской власти в XI столетии» - анализирующая события, связанные со схизмой 1054 г, и «Дар Константина» - статья, посвященная расхожему мифу о месте этого псевдоэпиграфа в обосновании папского примата.
Апологетическое служение Леонида Федорова, начавшееся с этих публикаций в Петербурге, продолжится и тогда, когда он будет возглавлять Российскую Греко-Католическую Церковь в качестве ее пастыря. Очень характерно, что много думая о возможном воссоединении Русской Церкви с католичеством и считая это воссоединение главной целью своих трудов, будущий Экзарх – ни в первых апологетических публикациях, ни в своих будущих публичных выступлениях на схожие богословские и исторические темы – никогда не пытается «смягчить» католическую истину. Четко различая между сутью и формой он готов находить доходчивую, понятную слушателю или читателю форму – но ничем не поступиться в отношении содержания веры. Понимая, что дурное отношение к католичеству у отделенного от Рима Востока часто связано с плохим знанием и пониманием подлинного содержания католической веры и действительных фактов истории Церкви – Федоров всегда старается ясно и недвусмысленно предложить их вниманию эти факты и это содержание. В этом можно видеть проявление аутентичного экуменизма будущего экзарха – честного, открытого, с любовью ведущегося диалога (в отличие от, увы, имеющего иногда место диалога, в котором «острые углы» и «неудобные» для собеседника факты стараются, неверно понимая суть экуменизма, смягчить и обойти). Несмотря на то, что церковно-историческая наука с начала XX века сделала большие шаги вперед, используя все новые материалы, становящиеся доступными исследователями – церковно-исторические апологетические материалы Леонида Федорова, как нам кажется, до сих пор не утратили своего значения.
Во время последней поездки Леонида Федорова в Россию в 1914 году в Санкт-Петербурге его берут под арест и направляют под надзор полиции в Тобольск, за «вредную для государственной безопасности деятельность», под которой подразумевалось, вероятно, информирование о делах в России митрополита Шептицкого, воспринимавшегося властями Российской Империи в качестве враждебного деятеля. Переписка о. Леонида с митрополитом Андреем показывает ошибочность этих обвинений – в ее центре всегда стоят сугубо церковные интересы и судьба российского греко-католического движения.
Открытое пастырское служение
В 1917 году, после Февральской революции, о. Леонид Федоров освобождается из ссылки и возвращается в Санкт-Петербург. Вся его дальнейшая жизнь и служение будут происходить именно в России. Митрополит Андрей назначает его Экзархом Российской Греко-Католической Церкви, о. Леонид участвует в проведенном в 1917 году Соборе духовенства этой Церкви, и в решениях этого Собора заметно его определяющее влияние. С 1917 года и до своего осуждения в 1923 году он терпеливо и кропотливо занимается организацией и обустройством Российской Греко-Католической Церкви, сталкиваясь лично со всеми проблемами, которые связаны с этим служением. Среди этих проблем как чисто административные вопросы, в частности, кадровые; так и взаимодействие с латинскими католиками, с государственными властями; обустройство литургического быта российской Церкви; просветительская работа и диалог с представителями православной Церкви. Все эти проблемы о. Леонид шаг за шагом старается решить со свойственной ему последовательностью, тщательностью и неколебимой верностью Католической Церкви. В этом сообщении хотелось бы уделить особое внимание трем аспектам его служения: во-первых, собственно внутрицерковному (устройство церковных дел, взаимодействие с представителями латинской Церкви); во-вторых, литургическому и, в-третьих, вопросам миссии и диалога с православными.
1. Административные стороны. Взаимодействие с латинской Церковью.
Одна из важнейших проблем, с которой столкнулся в своем служении российский Экзарх – кадровая. С одной стороны, возникающие общины нуждались в хорошо подготовленном, заслуживающем доверия духовенстве, на которое мог бы со спокойно душой опереться экзарх. С другой – от предыдущего, менее «формализованного» в структурном отношении периода истории русского греко-католического движения, о. Леонид Федоров унаследовал священников, которые, нередко, отличались психологической невыдержанностью (о. Иоанн Дейбнер), неверностью (о. Евстафий Сусалев), чудаковатостью (о. Алексей Зерчанинов). В этих условиях вставал вопрос о том, как подготовить духовенство для новых общин и как решать вопросы кадров во время этой подготовки.
Основное пастырское решение экзарха – сохранить «привычных» пастырей в старых общинах, где к ним и их особенностям служения уже привыкли; по возможности поставить не вполне надежных священников на вспомогательные, менее значимые места – было очевидным. Менее очевидно второе принятое решение – удовлетворяющие требованиям экзарха, хорошо подготовленные верующие могли, после некоторой дополнительной подготовки, поставляться во священники без формального духовного образования. В условиях появления новых общин, нуждающихся в священниках и нежелательности какой-либо опоры на духовенство иностранное (как минимум, из-за плохого знания им духовности и особенностей российского обряда) – это было единственно верное и рациональное решение (представляется, что и сегодня формальная обязательность священнического обучения часто является препятствием для подлинного удовлетворения пастырских нужд верующих). Этот подход дал российской Церкви таких замечательных священнослужителей как о. Владимир Абрикосов (муж матери Екатерины Абрикосовой, настоятель прихода в Москве, а затем – подвижник русского греко-католического дела в эмиграции), о. Николай Александров (второй священник московского прихода, погиб в заключении), о. Алексей Анисимов (возглавил общину в Саратове, впоследствии расстрелян). Рассматривая вопросы о присоединении православного духовенства к Католической Церкви о. Леонид Федоров всегда внимательно рассматривал личность и надежность мотивов просящего о присоединении. Люди явно ненадежные, несерьезные – отказывались после первых же предъявляемых им экзархом конкретных требованиях; люди, искренне желавшие служить Католической Церкви, но недостаточно психологически или умственно твердые – оставлялись на вспомогательных ролях; надежные же и твердые – принимались отцом экзархом с открытостью и без замедления допускались к ответственной пастырской работе, невзирая на наличие формальной подготовки. Благодаря таким решениям, появились среди русских священников византийского обряда о. Потапий Емельянов и о. Епифаний Акулов (оба претерпели мученическую смерть во время советских гонений).
В общении с приходами отец экзарх соблюдал выдержанный, срединный путь между необходимой централизацией и уважением сложившейся общинной среды и культуры, своего рода приходской автономией. Всегда поощрялись, иногда ненавязчиво корректируясь, инициативы со стороны самих верующих и священников, направленные на «самоорганизацию церкви» - т.е. на то, что сегодня было бы названо апостольскими инициативами. Именно поэтому, как представляется, церковная жизнь общин русских греко-католиков этого периода была столь насыщенной: существовали «Общество поборников воссоединения Церквей», включавшее католиков и православных, в деятельности которого участвовал о. Леонид; «Общество св. Иосафата» - католическое общество, члены которого обязывались всем, чем возможно содействовать достижению воссоединения восточных христиан с Католической Церковью – путем просветительской работы и личных начинаний членов общества; «Русское католическое братство во имя св. Иоанна Златоуста» - заботившееся о благолепии богослужения и богослужебных помещений Российской греко-католической Церкви. Помимо этого существовал целый ряд небольших просветительских обществ и кружков; петербургские католики византийского обряда активно участвовали в благотворительной деятельности Конференции св. Викентия вместе с латинскими собратьями, московский приход вместе с сестрами-доминиканками матери Екатерины Абрикосовой также вел обширнейшую благотворительную работу, включавшую, в частности, заботу о детях-сиротах. Первое время продолжал выходить журнал «Слово Истины». Участвовали сам отец Леонид и представители его паствы и в просветительских инициативах латинской Церкви (в публичных лекциях, устраиваемых латинским католическим духовенством).
Отдельной проблемой оставались взаимоотношения духовенства экзархата с латинской Церковью. Из популярной и широко распространенной книги диакона Василия фон Бурмана о Леониде Федорове вырисовывается впечатления некоего постоянного противостояния «латинской» и «восточной» католических общин – хотя даже при чтении его работы очевидно, что были и другие примеры. В действительности, сложные отношения с латинским духовенством были отчасти унаследованы священниками экзархата с «доструктурного» периода истории русских греко-католических общин, а отношения с латинским духовенством самого о. Леонида были неизменно доброжелательными и конструктивными. К сожалению, не всегда ответная реакция была взаимно доброжелательной – часть латинского духовенства не была уверена в легитимности статуса о. Леонида (официальное утверждение его назначения Римом произошло только в 1921 году), была недовольна взглядами отца экзарха на преимущественное значение в России именно греко-католической, а не латинской католической миссии. При решении некоторых важных общих вопросов (например, во встречах духовенства по поводу декрета об изъятии церковных ценностей) экзарха попросту игнорировали. Но нельзя сказать, что взаимоотношения с латинским духовенством были исключительно проблемными. Бедным и лишенным многого необходимого русским греко-католическим общинам оказывалась помощь со стороны латинских приходов. Так, в 1917 году было зачитано по-польски во многих латинских приходах Могилевской епархии (имевшей тогда реальный Центр в Петербурге) обращение о. Леонида Федорова с просьбой о материальной помощи греко-католической миссии – и воззвание не осталось без ответа. Сохранились многочисленные расписки экзарха в получении собранных для его Церкви латинскими католиками сумм.
Отдельной проблемой в жизни Церкви, легшей на плечи Экзарха, стали отношения с советскими властями. Сперва Католическая Церковь позитивно восприняла некоторые нововведения пришедших к власти большевиков. Так, разделение Церкви и государства означало возможность свободно вести католическую проповедь, устранение формально господствующего положения Православной Церкви в стране, большую свободу религиозной деятельности. Однако вскоре, на практике появились нормы новой власти, вмешивающиеся в религиозную свободу верующих и подрывающие ее. Среди таких проблем главными были: появление запрета на обучение религии несовершеннолетних (что подрывало катехетическую работу Церкви, делая почти невозможной адекватную подготовку юных прихожан); национализация церковных зданий – здания предоставлялись в пользование религиозной общине безвозмездно, но для этого требовалось заключение договора между государством и «церковной двадцаткой» - т.е. между государством и прихожанами, без участия церковной иерархии, что нарушало четкие канонические нормы об управлении церковным имуществом и создавало возможность манипуляции приходом через подставных лиц, входящих в «двадцатку»; наконец, особую проблему составлял и декрет об изъятии церковных ценностей – Католическая Церковь (в лице Папы) и так делала посильный вклад в помощь голодающим в России, изъятие же церковных ценностей было неминуемо связано с кощунственной профанацией священных сосудов и предметов культа.
Во всех возникавших вопросах о. Леонид твердо и спокойно придерживался церковных норм, фактически оказывая неповиновение советским законам в тех случаях, когда они противоречили божественному и естественному праву (что потом и было поставлено ему в вину на судебном процессе в 1923 г.). Так, сохранились его собственные заявления в органы советской власти о недопустимости предлагаемого договора об использовании церковных зданий с канонической точки зрения и составленные с его участием заявления об этом же прихожан; во время судебного процесса о. Леонид бесстрашно свидетельствовал о невозможности для Церкви отказаться от обучения религии юношества. Проявляя лояльность к советскому законодательству во всех нейтральных вопросах, о. Леонид всегда отказывался подчиняться ему в вопросах, противоречащих его совести как христианина-католика и священника, и без стеснения свидетельствовал об этом, будучи официально обвиняем. Думается, этот его пример очень актуален для нас сегодня, когда все чаще в разных странах мира государствами узакониваются неприемлемые с христианской точки зрения нормы. Божественный закон и нормы спасительного сообщества Церкви в сознании о. Леонида первенствуют над земными законами – цитируя его слова во время процесса над ним в 1923 г.: «Каноническое право для нас является предметом безусловно священным. […] Послушание ему (Папе), как Викарию Христа на земле, для нас – безусловная необходимость».
2. Литургическая проблематика
Отдельного нашего внимания заслуживает литургическая позиция о. Леонида Федорова. Надо заметить, что в личной своей жизни экзарх уделял огромное внимание литургическому измерению духовности; глубоко знал и ценил византийский обряд в различных его формах – в частной переписке он, случалось, в прежние годы даже уважительно и дерзновенно упрекал в недостаточном переживании восточного обряда глубоко уважаемого и любимого им митрополита Андрея Шептицкого.
О. Дмитрий Кузьмин-Караваев вспоминает об Экзархе: «О. Леонид служил изумительно. Как сейчас помню, в нашем московском приходе удалось купить по случаю отрез на ризы, когда-то заказанные военным ведомством для Полтавских торжеств. В этой ризе, зеленой с золотыми крестами, мне до сих пор помнится о. Леонид перед алтарем в нашей московской часовне. Во время «Верую», когда он простирал покров над Святыми Дарами, у него дрожали руки, и за этим дрожанием как бы слышалось трепетание веры перед непостижимой и в своей непостижимости очевидной истиной Церкви».
Еще во время поездок в Россию в 1910-1914 годы он в переписке с митрополитом Андреем много говорит о том, какие изменения могут быть приемлемы для славяно-византийского обряда в практике русских католиков, по сравнению с практикой синодальной Православной Церкви. Поэтому было бы интересно обратить внимание на основные моменты литургической позиции экзарха, как вырисовывается она из документов, составленных им или при его деятельном участии.
Среди таких документов: постановления Собора Российской Греко-Католической Церкви 1917 года, специальные постановления этого Собора о литургии; правила, составленные Экзархом для священников, служащих при латинских храмах и несколько более частное по своему характеру письмо русскому католическому священнику о. Амфилохию. Все эти документы были в последнее время опубликованы разными авторами.
В целом следуя принципу, изложенному еще св. Пием X – “nec plus, nec minus, nec aliter” (не прибавлять, не убавлять и не менять), документы эти настаивают на следовании привычным для русских прихожан обрядовым формам. Вместе с тем, в целях литургического единообразия и благочиния вводятся, а в целях пастырской необходимости – также вводятся, а иногда допускаются и некоторые изменения привычной практики.
Так, постановлениями Собора Российской Греко-Католической Церкви 1917 года о литургии вводится служение «тихих литургий» (без пения и употребления кадила и совершаемых на одной просфоре). Явно запрещается вводить некоторые особенности богослужения, свойственные для галицкой литургии; не допускаются прошения за мирские власти и армию (очевидно, в силу того, что установившаяся власть не является христианской). Фактически соборные постановления вводят в практику русской Церкви отсутствовавшую в ней особенность – а именно возможность совершения Литургии священником в каком-либо конкретном намерении (в латинской практике – «интенция») – следует, правда, отметить, что эта практика в Русской Церкви на тот момент отсутствовала лишь в оформленном виде, а на практике существовали «заказные литургии». Подчеркивается, что пресуществление совершается установительными словами; устанавливается, что при пресуществлении освящаются все частицы, находящиеся на дискосе (в практике Русской православной Церкви нередко считалось, что освящается только Агнец); священникам рекомендуется особо созерцать в молитве Евхаристического Христа после совершения таинства (тоже западная по своему происхождению практика). Вместе с тем, внешние обычаи, свойственные для латинской Церкви копировать в богослужении запрещается. Остальные правила касаются различных возможных (и, вероятно, распространенных в среде русского духовенства того времени) упущений и злоупотреблений при совершении Литургии.
Правила для священников, служащих при латинских храмах подчеркивают, что нельзя использовать при богослужении восточного обряда латинские богослужебные принадлежности и облачения (кроме общих с латинским обрядом – Чаши, Дискоса, покрова на сосуды, подризника (альбы)). Вместе с тем, пастырская необходимость, указывается в правилах – когда надо срочно и неожиданно совершить богослужение, а необходимые восточные облачения отсутствуют и их невозможно достать в необходимые сроки – оправдывает совершение богослужения в латинских облачениях и с латинскими принадлежностями. Таким образом, необходимость сохранения обрядовой формы уступает необходимости заботиться о спасении душ – в духе одной из важнейших традиционных норм церковного права – “Salus animarum suprema lex esto”.
Нередко о. Леонида Федорова представляют своего рода литургическим пуристом. Между тем, как мы видели, его позиция кажется далекой от преклонения перед литургической формой самой по себе. Всякий раз, когда он говорит о недопустимости изменения существующих обрядовых форм, привычных для российских верующих, он мотивирует это пастырскими соображениями. Когда благо литургии требует этого, он, тщательно учитывая специфику и историю тех или иных обрядовых форм, поддерживает введение норм, упорядочивающих богослужебную практику. Если он категорически против латинизации публичного церковного обряда, то это вовсе не значит, что он отрицательно относится к частному употреблению латинских духовных практик. Так, мы не встречаем с его стороны никакого отрицательного отношения к внутренней духовной жизни общины сестер-доминиканок матери Екатерины Абрикосовой в Москве (в том, что касалось литургической жизни прихода в Москве во всем строго следовали указаниям экзарха). Не смущает его и возможность существования византийских ветвей латинских монашеских орденов – скажем, именно к доминиканке византийского обряда матери Екатерине обращается он сперва с просьбой помочь устроить монашескую уставную жизнь в Петербурге; а в более позднем письме о. Владимиру Абрикосову, уже высланному за границу, просит содействовать устройству монастырей своего обряда в латинских орденах: «Попробуйте расшевелить бенедиктинцев и о результатах пишите мне. Попробуйте тронуть оливетан и узнайте, насколько им хочется иметь свой монастырь восточного обряда в России, спросите о том же у камальдулов. Как бы ни были отдаленны все эти возможности, но готовиться к ним нужно теперь же».
3. Диалог и миссия
Важная составляющая служения о. Леонида Федорова в России – постоянные попытки наладить общение с представителями Православной Церкви (включая и старообрядцев) с тем, чтобы содействовать окончательному воссоединению ее со Вселенской Церковью. Этот аспект служения о. Леонида сегодня, когда много говорят о важности экуменического делания, кажется особенно актуальным.
Мы уже упоминали о созданном при участии экзарха «Обществе поборников воссоединения Церквей», задачей которого было содействовать достижению чаемого единства христиан. Но причастностью к работе этого общества не исчерпывалась «воссоединительная» работа Экзарха. В Петербурге он участвовал в публичных чтениях, устраиваемых латинским духовенством – на них приходила и православная публика, в том числе духовенство – с апологетическими и историческими докладами. Участвовал он и в серии православно-католических встреч в Москве, на которых обсуждались вопросы, связанные с возможностью достижения единства. На этих встречах католические участники, в частности, представляли доклады, посвященные вопросам богословия, составляющим предмет спора между православными и католиками. В этих встречах принимал участие и будущий православный священномученик, митрополит Илларион (Троицкий), общение с которым о. Леонид Федоров продолжит на суровой соловецкой земле, в лагере. Встречи проходили с ведома новоизбранного патриарха Московского Тихона, с которым о. Леониду удалось наладить теплые отношения. «Патриарх принял меня очень ласково, - писал о. Леонид, - угощал чайком и медом и обещал успокоить расходившихся петроградцев (речь идет о некоторых православных священниках, мешавших воссоединительной работе о. Леонида в Петрограде). Сам он искренне желает единения, но сделать ничего не может, так как слишком слаб и не имеет авторитета, на что жаловался уже не раз перед духовенством и мирянами. Московский собор так урезал его власть, что про него можно сказать: «святейший» патриаршествует, но не управляет».
Особенно стоит отметить понимание экзархом того факта, что в период тотальных антирелигиозных гонений, проводимых советской властью, стало возможно объединение православных и католиков в общих попытках борьбы с беззаконными действиями властей, на ниве сопротивления антицерковным действиям большевиков. Участие в этом, по мнению экзарха, могло больше привлечь людей к идее единства, чем непосредственная проповедь (хотя и о ней, как мы увидим, он не забывал). О. Леонид писал в те годы:
«Не активная пропаганда, не натиск миссионера необходимы в России, а сближение на почве общехристианских интересов против растущего неверия и воинствующего коммунизма. На этой почве в 1918-19 гг. я достиг того, что католические и православные священники собирались вместе для борьбы против большевиков, когда те, в своих преследованиях священников и Церкви, переходили всякие границы. Мы вместе выступали в Петрограде и Москве, и подписывались под общими протестами. Православные, лишившись царской опеки, чувствовали себя как дети на улице, потерявшие своих родителей, и за отсутствием полицейских не знали, как защищать себя от наседающего сектантства. Поэтому их страшно тронуло, что в такую тяжелую для них минуту те самые католики, которых они привыкли считать своими злейшими врагами, теперь помогают им и борются вместе с ними. Особенно же тронула их телеграмма кардинала Гаспари от имени Его Святейшества к Чичерину. У меня есть полный глубокой благодарности ответ патриарха через митрополита Владимирского Сергия, который я привезу с собой в Рим».
Приведем и другие слова экзарха из того же письма: «Затем мы думаем, что прозелитизм и обращение отдельных лиц мало чем помогут делу св. соединения. Это не значит, что мы отказываемся приобретать приходящие к нам души. Наоборот, при случае сами стараемся подражать великим “ловцам человеков”, но не ставим это главной целью нашей миссии и когда приходится нам выбирать между эфемерным успехом в приобретении новых душ и основными задачами нашей миссии, то мы не колеблясь жертвуем первыми для второй цели. Главной же целью нашей миссии мы считаем распространение и популяризацию здоровых идей в католичестве и сближение с православным духовенством. Не положивши основания, здания строить нельзя; так, не осветивши российскую тьму настоящим пониманием католичества нельзя и думать о крупных успехах».
Такие высказывания многим давали основания считать, что о. Леонид предпочитал работать «на воссоединение», а не заниматься деятельностью по обращению конкретных людей к католичеству. Это, однако, не так – не случайно здесь экзарх пишет о предпочтении «основных задач миссии» не каким-нибудь, но «эфемерным» успехом «в приобретении новых душ». В ситуации, когда единство, перед лицом общего врага, представлялось вполне достижимым (со своей стороны замечу, что в этом я вижу основное отличие описываемого момента от нашего времени), правильный выбор между реальной возможностью воссоединения Русской Церкви в целом с Католической Церковью и эфемерным (т.е. легко исчезающим в случае некоторых людей) миссионерским успехом, был очевиден. Вместе с тем, никакого противоречия между воссоединительной работой и миссионерством о. Леонид не видел. Его слова о «подражании великим «ловцам человеков» - не пустой звук. Свидетельство об этом сохранил для нас о. Дмитрий Кузьмин-Караваев, и мы позволим себе пространно процитировать его ценное для нас свидетельство:
«Единичные обращения или подготовка всей совокупности православных к чиноначальному возвращению? – Все мы знаем, с какой остротой это противоположение представляется многим работникам восточного апостолата. Надо работать, говорят нам в таком случае, или в одном, или в другом направлении. Раз вы направляете все ваши усилия на единичные обращения, вы тем самым замедляете возможное возвращение православной иерархии, так как подобные обращения ничего, кроме раздражения, не вызывают. Точно так же, раз вы настаиваете на возможности и осуществимости в ближайшем будущем всеобщего возвращения, вы должны признать, что тем самым вы, если не исключаете, то затрудняете единоличные обращения, так как люди уже близкие к католичеству, ссылаясь на вас, будут откладывать свое решение до того времени, когда иерархия возьмет почин на себя.
Между тем, о. Экзарх с одинаковой силой и одинаковой убедительностью работал и в том, и в другом направлении. Каждое единичное обращение было для него воистину радостью, и он с исключительным умением подготовлял к последнему решению всех тех, кто, так или иначе, поддавался его влиянию. Но в то же время он никогда не терял надежды на возвращение иерархии и с не меньшей настойчивостью создавал и расширял свои связи среди православного духовенства, убеждая его представителей в необходимости и осуществимости примирения с Римом. Очевидно, ни доводы сторонников исключительного прозелитизма, ни доводы сторонников такого же иренизма на него не действовали, и здесь он шел своей средней дорогой.
Должен сказать, что непосредственно по этому вопросу мне с ним не приходилось беседовать, так как с самим противоположением двух направлений мне пришлось встретиться только за границей, и потому я могу лишь догадываться о тех соображениях, которые у о. Экзарха в данном случае были. Надо думать, что они сводились к его глубокой вере в то, что русское католическое дело есть прежде всего Божие дело, а потом уже наше. Поэтому нам нельзя отказываться ни от единичных обращений среди тех, кого Господь к нам приводит, уповая на то, что Провидение Божие сумеет устранить тот соблазн, которого мы подчас чрезмерно боимся, и нельзя так же точно подавлять в себе и других надежду на всеобщее возвращение, так как эта надежда также исходит от Бога, и для тех, кому действительно суждено уже теперь перейти в католичество, препятствием к переходу не будет и быть не может».
Удивительным образом, мы видим, что отношением бл. Леонида Федорова к делу миссии и к делу воссоединения руководил, по-видимому принцип, который был в следующем виде сформулирован Вторым Ватиканским Собором: «…совершенно очевидно, что дело приготовления и примирения отдельных лиц, желающих полного общения с Католической Церковью, по природе своей отлично от экуменического начинания. И всё же между ними нет никакого противоречия, поскольку и то, и другое исходит из дивного Божьего предначертания» (UR, 4). Думается, что эти ориентиры бл. Леонида Федорова могут служить хорошим правилом и для нашего времени.
Остается заметить, что желание воссоединение не затмевало ясности догматического сознания отца Леонида. Так, когда православный протоиерей о. Александр Устьинский выступил с инициативой объединения церквей на условиях союза с Римской Церковью, а не подчинения ей, сохранения и православными, и католиками своей догматики – о. Леонид, отвечая на эту инициативу статьей в журнале «Слово Истины» очень последовательно показал, почему объединение на таких условиях было бы невозможно. Он писал: «Союз христианских Церквей не политическая комбинация, основанная на принципе "do ut des" (даю, чтобы ты дал), но - союз божественный, скрепленный единством веры и одухотворенный любовью. Следовательно и необходимое подчинение велениям Божиим, исходящим из центра христианского единства - Рима - не только не нарушает "единения духа в союзе мира", но наоборот укрепляет его. Как Апостолы, подчиняясь Христу, ничего от этого не теряли, так и каждая Церковь, - Российская или какая-нибудь другая - подчиняясь Наместнику Христа, не потеряет своей свободы, а наоборот, раз навсегда избавится от засилия светской власти, которая то в лице царей и правительств, то в лице мирян, душила и будет душить в Церкви всякую попытку к совершенству и свободному самоопределению». Мы видим, что горячее устремление к единству не мешало отцу Леониду быть прямым и честным в том, что мы сегодня называем «экуменическим диалогом», ясно и недвусмысленно свидетельствуя об истине, без которой единение просто утрачивало бы всякий смысл.
В 1923 г. о. Леонид Федоров был арестован и, вместе с другими священниками, подвергнут советскому суд. Он обвинялся «в противостоянии власти в изъятии церковных ценностей, обучении несовершеннолетних Закону Божьему, зарубежных контактах и контрреволюционной пропаганде». 21-26 марта он был приговорен к 10 годам тюремного заключения. Начинается исповедническое восхождение российского экзарха к вершине мученичества. Мы не можем здесь подробно описать все мытарства, которым советская власть подвергла о. Леонида – от тюрьмы к тюрьме, от ссылки к ссылке. Можно только отметить что везде, где он оказывался, он всегда старался быть в полном смысле этого слова пастырем и священником. То, что он пытался – по внешней видимости – неуспешно – осуществить в своем экзаршем служении на свободе, в годы его исповедничества и мученичества было, по нашему мнению, осуществляемо о. Леонидом на духовном, мистическом уровне. Но и на уровне действия он всегда делал все, что мог, для Церкви Христовой.
Достаточно вспомнить, что второй арест о. Леонида, приведший к его заключению в Соловецком Лагере Особого Назначения стал следствием того, что, невзирая на возможные последствия, он в 1926 году, из Калуги совершил пастырскую поездку к греко-католикам Могилева, чтобы укрепить и ободрить их в вере.
Оказавшись на Соловках, он продолжил свое служение, используя для него все возможности – активно участвовал не только в богослужебной жизни заключенных католиков, но и продолжал общение с православными. Те приглашали его на свои собрания, где он прочел, в частности, доклады «О Богодохновенности книг Священного Писания» и «Об историчности Христа». Среди тех, кто общался с ним на Соловках – и оказавшийся там же в заключении православный священномученик Илларион Троицкий (одно из свидетельств рассказывает, что после общения с Экзархом он снял бывшие у него возражения против догмата Первого Ватиканского Собора о безошибочности Папы в вопросах веры и нравов). Продолжал он и богословскую работу, писал – несмотря на то, что его труды снова и снова находили при лагерных обысках и уничтожали.
Сохранил он верность Церкви и своему призванию священника и в удивительной коммуне заключенных католических священников разных обрядов на соловецком острове Анзер, где они жили подлинно религиозной жизнью, совершая тайные богослужения в ужасных лагерных условиях. Так было и в ссылках, где он продолжал служить верующим католикам, общаться с православными, донося до них правду о Католической Церкви, делился последним куском с нуждающимися.
После долгих страданий, измученный и тяжело больной от условий заключения, он был, наконец, снова освобожден и поселился в Вятке (ныне Киров), где, после болезни и скончался. Полагаю, мы не ошибемся, если охарактеризуем всю его жизнь и служение его собственными словами, произнесенными во время суда над ним в 1923 году: «Вся моя жизнь была построена на двух элементах: на любви к Церкви, к которой я присоединился, и на любви к Родине, которую я обожаю... С того времени, как я присоединился к католической Церкви, единственной задачей моей сделалось приблизить мою Родину к той Церкви, которую я считаю истинной...».