Что же до "хорошо" - это получилось только у тех, кто знал отца Всеволода лично, и мог отделить его-человека, отнюдь не лишенного сильных сторон и лучших качеств, от той медийной фигуры, которую он сам культивировал очень много лет. И культивировал вовсе не для того, чтобы нравиться. Скорее, наоборот.
Лично мне будет его не хватать. Как и многим из нас здесь, в Украине. Осознаем мы это или нет, но мы лишились сильного помощника. Не союзника, нет, но помощь способны оказывать не только союзники.
О. Всеволод стал для Украины лицом врага, которое не пряталось за масками и иносказаниями. Вернее, все сложнее: это была маска врага, натянутая на лицо, тоже отнюдь не дружественное, но, как в греческом театре, она гораздо лучше, рельефнее обычного человеческого лица очерчивала образ.
Или, в нашем случае, скорее, линию фронта. Очень многие вещи о. Всеволод делал ясными и недвусмысленными. Буквально воплощал то, против чего мы боремся, что нам чуждо, что делает невозможным наше пребывание в одной цивилизационной парадигме. Он подсвечивал, словно адским пламенем, каждую черточку этой парадигмы - от тотальности русского мира, в котором нет никаких украинцев и Украины, выдуманных Западом, чтобы ослабить Россию, до идей о запрете женщинам получать высшее образование до момента рождения ребенка, а лучше второго.
О. Всеволод договаривал за всех то, что они думали, но не говорили, говорили, но иносказательно или даже не только не говорили - думать боялись. Он говорил о том, что Россия в Украине ведет войну, когда не только Кремль не признавал ничего подобного, но и украинские власти подбирали какие-нибудь менее опасные слова - АТО, ООС, агрессия и т. п. Он не признавал, что это война России с Украиной только потому, что не признавал никакой Украины. Для него и его России это была война с Западом, с целой цивилизацией. Мелочиться - это было не в привычках отца Всеволода. Не вписывалось в его медийную роль, которую он отводил своей мифической "Великой России", - прекрасно понимая, что телезритель месседжи, замешанные на величии, пожирает на ура.
Роль о. Всеволода была, по крайней мере наполовину, карнавальной. Роль Арлекина, который размахивает направо и налево бутафорской дубинкой - от возвращения смертной казни до бесстрашия перед радиоактивным пеплом - но при этом, как все догадываются, никого ею не ударит. Все, чем он может жечь - глаголом, потому что кнопка-то не у него.
Телезритель искренне радовался этому факту. Испытывал облегчение, что у власти гораздо более взвешенные люди. А облегчение - почти счастье.
Иногда о. Всеволода называли "церковным Жириновским". В этом сравнении была толика смысла: так же как Жириновский, о. Всеволод не выбирал выражений, но при этом оставался человеком системным. То есть бренчал только то, что не выходило за рамки заказа, и только тогда, когда можно было бренчать. Его задачей было пугнуть широкую публику, чтобы не увлеклась радикальным фундаментализмом. Но о. Всеволод не сводим к образу Жириновского. Жириновский - неискренний клоун, он и не играет вовсе - так, истерит с экрана. И публика уже к нему, в общем, привыкла. Иное дело о. Всеволод. Он никогда не терял респектабельности в кадре. И при этом благородного безумия в нем было куда больше. Свою роль он играл, не как обычный служака - с огоньком играл.
Свою маску он носил с особым постмодернистским изяществом - оставляя крохотный зазор между кожей и картоном, и каждую минуту впечатлительный зритель был готов к тому, что он вот сейчас подмигнет оттуда, из-под края. И тогда окажется, что нет, это он не всерьез. Что абсурд только играется на сцене или на экране, что он не тотален.
Но вот ведь, так и не подмигнул ни разу...
Нет смысла, впрочем, гадать, где начинается и заканчивается маска говорящей головы, а где место настоящего человека и было ли оно еще, это место. Был ли о. Всеволод в реальности таким радикальным консерватором, таким воинствующим фундаменталистом, таким горячим свидетелем радиоактивного пепла, как представал на экране. Для абсолютного большинства телезрителей он сводился к этой маске. Он был ею. И выполнял весьма важную роль - роль предохранителя, который канализировал крайний православный консерватизм в талантливую болтовню и прожектерство. После выступления епископа Диомида против патриарха и в свете того, что мятежный владыка нашел поддержку - причем не только среди народа, но даже в епископате РПЦ - стало ясно, что угроза со стороны радикальных консерваторов реальна. Причем не только для патриарха и РПЦ. Что с ней надо что-то делать, и раз это невозможно прекратить, то нужно возглавить. Вернее, в реалиях России как медиастраны - назначить соответствующего спикера и заболтать.
С этой задачей о. Всеволод справлялся блестяще. Он не только стал радикальнее самых радикальных православных консерваторов. Он и сам консервативный месседж довел до абсурда. Благодаря медийному и риторическому мастерству о. Всеволода радикальный консервативный месседж в России вообще и в РПЦ в частности стал поистине маргинальным.
Впрочем, разрыв с патриархом Кириллом, по всей вероятности, был довольно искренним. Он произошел не потому, что РПЦ и ее глава оказались либералами (даже писать смешно), а сам о. Всеволод внезапно открыл в себе консерватора. Возможно, саму роль клоуна-фундаменталиста он принял, как особую миссию в поддержку своего патриарха, которому он отдал много лет жизни и преданной службой.
Но патриарха его разочаровал. Он шел во власть, как крейсер - как человек, способный многое совершить. И в его команду шли люди, готовые помогать ему в этих если не великих, то хотя бы крупных свершениях. И они, конечно, имели все основания чувствовать себя обманутыми: патриарх оказался мелочным стяжателем, его основной задачей было оседлать финансовые потоки и замкнуть их на себя. Никаких великих идей и свершений - только "котлы", "тачки" и "лодки". Обычный бизнесмен 90-х, который смог, наконец, вылезти на самый верх пирамиды и заставить всех платить себе. В результате все, кто чего-то ждал от патриарха, демонстрируют одинаковое разочарование - от диакона Андрея Кураева на одном идеологическом фланге, до о. Всеволода Чаплина на противоположном. Да, они остались вполне системными людьми. Но патриарх Кирилл для них кончился. Не для Путина, как сказал однажды о. Всеволод, а для него самого и целого поколения людей, поверивших в то, что у России может быть новое величие или хотя бы сколько-нибудь большая игра.
Все они увяли - кто в тени Путина, кто в тени патриарха, также оказавшегося в тени Путина. При мелочном авторитарном властителе никому не положены великие свершения. Это хоть немного извиняет патриарха - с точки зрения вечности. Но вряд ли в глазах о. Всеволода и всего его поколения, которое грезило возрождением и свершениями, но начинает уходить со сцены, так и не станцевав ничего более нового и значительного, чем "Танец маленьких лебедей".