Фильм не открыл ничего нового – он стал ещё одним, но очень сильным поводом задать наконец риторический вопрос: так кому же поклоняются РПЦ и её украинский филиал? Кого считают основой и центром мироздания? Бога – или же самих себя?
Фото: Интер
Никогда ещё не было такого ощущения, как после просмотра документального фильма «Наш Блаженнейший», посвящённого 75-летию митрополита УПЦ (МП) Онуфрия, на канале «Интер». Как будто голову со всех сторон укутали в плотный слой ваты — не в переносном смысле «ваты», а в самом прямом: какой-то мягкой и рыхлой субстанции, которая глушит все сигналы из внешнего мира. Хотелось вдохнуть свежего воздуха, хотелось срочно хоть с кем-нибудь поговорить — пусть даже о какой-то ерунде. Хотелось поскорее избавиться от этого состояния мутной заторможенности. Наверное, именно так чувствует себя человек, выходящий из-под действия наркоза. В общем, да — впечатляющий был фильм, в самом прямом смысле этого слова.
Монотонный, какой-то журчащий темпоритм. Монотонные интонации. Рваное, фрагментированное повествование, когда речь шла о чём-то одном, вдруг перескакивала на что-то другое, потом на третье, потом возвращалась к первому — и так много-много раз. Причём эта фрагментарность не придавала динамики, а уменьшала её: ни один фрагмент не успевал дойти до точки кульминации.
Но зато неумолимо ускользала нить повествования, ускользал общий смысл — так, что в памяти оставались какие-то осколки информации и общее впечатление. Излюбленный и типичный способ подачи информации российской пропагандой — в нашем случае он достиг своего совершенства. Конкретные слова, конкретные кадры — они вообще не имели значения: это была огромная мантра. И было бы очень любопытно услышать мнение психолога на предмет того, не являлось ли такое построение фильма откровенным гипнотизированием.
В кадре — храмы, храмы, храмы. Купола, купола, купола. Дети — речь шла о православном детском приюте. Обязательные платочки на всех девочках, обязательные же длинные, почти до щиколоток юбки. Сосредоточенные, даже суровые лица детей, если улыбка — то чуть-чуть, одними губами. Какая-то совсем иная реальность. Да, двое борющихся мальчиков, дающих выход эмоциям — их показывали почти крупным планом несколько раз. На лицах других детей — а в кадре их были десятки — невозможно было прочесть никаких эмоций, кроме смирения. Вот дети играют в волейбол — а на лицах ни капли азарта, ни капли удовольствия: серьёзная сосредоточенность, словно повинность исполняли. Православию по-московски эмоции чужды, они — грех? Выглядело именно так.
Сельская улица. Ни души на ней — только где-то поодаль телега, которую везут две лошади. Больше — никого; ни звука постороннего не слышно. Высоченные заборы — домов, дворов, людей в них не видно. На Буковине, о которой шла речь, очень самобытные сельские хаты. Их, опять же, не видно — на Буковине ли вообще это снимали? Улицу в динамике не показали, только недолгие кадры с одной точки.
Ни одного автомобиля в кадре — если не ошибаюсь, во всём фильме, абсолютно точно — в контексте Буковины. Синхрон пожилой женщины: «Мужики… фірами навозили…». На Буковине — «мужики», да? Может, ещё и в лаптях? Нет, ну всё может быть. Дело в другом: российская пропаганда навязывает стереотип, что будто бы в Западной Украине все пользуются только гужевым транспортом, а автомобилей и в глаза не видели, не знают об их существовании. И вот вам, пожалуйста — улица с телегой, «фіри» в синхроне.
Российская пропаганда навязывает стереотип, что будто бы в Западной Украине время остановилось в ХІХ веке, и вот теперь «бендеровцы» якобы тянут назад, в прошлое всю Украину. Все кадры фильма, показывающие Буковину, именно такое впечатление и оставляли: время застыло, остановилось где-то в давно прошедших эпохах, ни малейшего ветерка современности туда, на Буковину, якобы не пробивается.
Подавляющее большинство людей в фильме говорят по-русски, один из священников — с явным румынским акцентом. По-украински — лишь две или три пожилых женщины в буковинском селе. Месседж понятен: украинский — это язык пожилых сельских женщин. Или такой подбор вышел случайно?
Особый шарм фильму придавали титры, указывавшие, чей именно синхрон мы в данный момент видим и слышим, а также повествовавшие о вехах биографии юбиляра. Шармообразующих факторов было два: во-первых, это были белые буквы на светлом (а чаще всего очень светлом) фоне, а во-вторых, многие титры были довольно длинными, но появлялись на экране на какие-то считанные секунды. Они, эти титры, изначально, по замыслу не были рассчитаны на то, чтобы их прочитали. Таким образом достигался эффект объективизации прозвучавшей в синхронах информации: зрители воспринимали синхроны как «так в фильме сказали», информация в синхронах выглядела уже не субъективным взглядом, а чем-то объективным наравне с авторским закадровым текстом; была размыта грань между авторским текстом и синхронами. Ну, а биографию Онуфрия зрители тоже вынуждены были составлять только на слух, из услышанных фрагментов.
Вот невесть откуда взявшийся Александр Усик. Вот так: шло-шло повествование — и на тебе, Усик. Он рассказал, что Онуфрий интересуется боксом и знает боксёров прошлого, и его, Усика, это очень приятно поразило. Легенда бокса исчезла из фильма так же внезапно, как и появилась в нём — совсем, кстати, ненадолго. В классических (не в «православных» — о канонах последних судить не берусь) документальных фильмах такой авторский приём, вообще-то, называется «ни к селу, ни к городу». Ах да, был «трогательный» фрагмент: говорит (вспоминает) Онуфрий, перебивка — сидит Усик, словно слушает. Правда, антураж, в котором он сидит — совсем другой. Но зрители — они же как дети, всему поверят!
Кадры какого-то церковного торжества в Лавре, главы поместных православных церквей. На дворе — явно лето, так что собрались они вовсе не поздравить юбиляра. Синхрон с неопознанными титрами: «Мы не видим никого другого во главе…». Ну, нет — так нет; главное — «мы», все, как один.
И — тревога (простите, чуть не написал: полундра): «А здесь такие события… Захватывают приходы, разрушают храмы…». Где это такие безобразия? Да здесь же, в Украине. Ах, вы такого не видели?
А это уже патриарх Кирилл (благо, узнать его несложно и без чтения титров): «Власть однозначно стала на сторону раскола… Не только провоцировать, но силой, полицией… утверждать раскол… Все, за исключением нескольких маргинальных личностей (встали на сторону УПЦ (МП). — Б.Б.)… Единая Русская православная церковь…». По-хорошему, его слова нужно бы процитировать полностью — просто чтобы оценить плотность манипуляций.
Кадры организованного УПЦ (МП) крестного хода в Киеве. Слова о 300 тысячах участников. Постойте: откуда такие цифры? И — слова о том, как поддерживает народ УПЦ (МП) и лично дорогого товарища Онуфрия. И снова постойте: а где же полиция? Где же сила? Где же пакостные власти, притесняющие и преследующие, аки римляне первых христиан? Огромная колонна паломников идёт по центру Киева, люди несут хоругви, поют песнопения… У всех — приподнятое настроение, где же на лицах решимость противостоять, ненависть к врагу? Как-то вот не вяжется, не стыкуется…
Онуфрий: «В основе любого раскола всегда лежит грех». А вера в собственную непогрешимость — не гордыней ли называется она на православном языке?
Довольно долгий (в сумме — поскольку тоже прерывался) сюжет об обучении Онуфрия в Троице-Сергиевой лавре в Сергиевом Посаде, что под Москвой. Воспоминания, кадры кельи — в общем, мемориально так. Посыл этой совокупности фрагментов, насколько удалось его уловить: именно там (читай: под Москвой) будущий митрополит познал мудрость и святость. Ну где же ещё их преподают, правда же?
И снова в исполнении уже российского священника: «Когда усилился нажим на Украинскую православную церковь…». Были ещё синхроны российских священников на ту же тему. Ну, разумеется — им же российское ТВ детально о положении в Украине рассказало, вот уже шестой год не устаёт о нём рассказывать.
Экскурс в историю — это сам Онуфрий: «В 1990 году Филарет заставил… Филарет захотел быть предстоятелем этой церкви…». Нет, на самом деле было сказано намного больше, и всё сводилось к тому, что УПЦ (КП) была создана исключительно из корыстных соображений.
Ну, ещё из политических: «Тело Божье не может делить человеческая политика…». Простите покорнейше: я правильно понял, что Российская православная церковь — это и есть тело Божье? А как же тогда остальные поместные православные церкви, каноничность которых Москва не оспаривает? Кто тогда они такие?
«Митрополит Онуфрий собрал чемоданы…», «Тайно вывезли…», «Лёг на пол машины и так выехал…». На месте митрополита Онуфрия я бы крепко обиделся — из него ведь второго Януковича слепили! Но у зрителей должен был остаться стойкий осадок: в Украине Онуфрию угрожала страшная опасность. Не иначе, как на Колыму бы сослали или на Соловки… Ах ты, совсем забыл: нет же в Украине ни Колымы, ни Соловков!
«Сила простого народа…» — это о «сопротивлении новой власти». «У них ничего не получилось, потому что была воля народа». «Поднимает людей на подвиг… Сейчас нужен подвиг…». Подвиг — это «наберлин» и «можемповторить», что ли? Нет, вполне зачёт: все понятно, что в Украине «народ» плечом к плечу против супостатов-узурпаторов, за Русь святую-православную; смело, православные, в ногу! Дмитрий Киселёв с Ольгой Скабеевой могут отдохнуть и расслабиться — хоть вместе, хоть каждый сам по себе.
И под самый конец фильма — вот оно, чудо свершилось! Разборчивый титр! О непреходящей роли митрополита Онуфрия и УПЦ МП рассказал сам архиепископ Берлинский и Германский. Вот она, мировая слава митрополита Онуфрия! Одно только упущение: не написали в титрах и не сказали, какой церкви этот архиепископ.
«Против политиков — иду к Богу», — завершал фильм Онуфрий. И тут случилось нечто такое, чего лично я не мог себе представить. Нечто, перевернувшее всю картину мироздания. Онуфрий говорил о «нашем боге», в частности: «У нас такой добрый бог…». Вот этого я не могу осознать и постичь до сих пор. Так, выходит, у РПЦ и её украинского филиала — какой-то свой, персональный бог? (Вот поэтому в данном случае и не могу написать с большой буквы — потому что, получается, речь идёт совсем не о Боге, который один у всех?) Потому что если «у нас» добрый бог, то, по всей логике, следовало бы спросить: а у других? Прие-е-ехали…
Вот тут и следует сказать о главном впечатлении. Об Иисусе Христе упоминалось совсем чуть-чуть в начале фильма. О Боге — мимоходом в самом начале, а потом — только в контексте «безбожной» украинской власти и не менее «безбожной» ПЦУ.
Такое впечатление складывалось давно. И в этом смысле данный фильм не открыл ничего нового — он стал ещё одним, но очень сильным поводом задать наконец риторический вопрос: так кому же поклоняются РПЦ и её украинский филиал? Кого считают основой и центром мироздания? Бога — или же самих себя? И если второе — то не грех ли это, хоть с православной, хоть с общехристианской точки зрения?
И ещё один вопрос — к телеканалу «Интер». Это — не религиозный, а светский телеканал. И если светский телеканал упорно и постоянно выделяет и пропагандирует одну конфессию во многоконфессиональной светской стране, если только одну конфессию и иерархов только одной конфессии он называет «нашими», а всех остальных — «раскольниками», то нет ли в этом никакого противоречия?