Болонский процесс: разрушение или созидание? Ответ на статью Тараса Борозенца

Опубликованная на сайте «Религия в Украине» статья уважаемого коллеги Т. А. Борозенца «Болонская антисистема, или Несвоевременные размышления против течения» посвящена современному этапу реформы духовного образования в России и в Украине. В своей статье автор называет поставленную Патриархом Кириллом стратегическую задачу интеграции духовных школ Русской Православной Церкви в Болонский процесс «затеей», которая может привести к разрушительным последствиям. Болонский процесс Т. А. Борозенец презрительно именует «болванской ситстемой», а перспективу интеграции в этот процесс называет «оболониванием» системы церковного образования. Сказанного достаточно, чтобы понять всецело отрицательное отношение автора и к Болонскому процессу как таковому, и к перспективе вхождения в него наших духовных школ.

По моему мнению, статья Т. А. Борозенца содержит ошибочное понимание сути Болонского процесса, откуда проистекают и многочисленные концептуальные ошибки автора. Здесь хотелось бы обратить внимание на некоторые утверждения Т. А. Борозенца, которые носят принципиальный характер. При этом я воздержусь от детального анализа различных периферийных тезисов, содержащихся в статье.

Система или процесс?

Т. А. Борозенец с завидным постоянством употребляет словосочетание «Болонская система». Это первая и важнейшая его методологическая ошибка. Никакой «Болонской системы» не существует. Хотя уважаемый коллега и ссылается на программные документы Болонского процесса («Magna Charta Universitatum», Сорбонская декларация и Совместное заявление европейских Министров образования «Европейское пространство высшего образования»), все же при чтении его статьи складывается впечатление, что главное содержание этих текстов осталось им незамеченным.

Появление перечисленных документов было обусловлено проблемой, ясно обозначившейся в ходе создания Европейского Союза как пространства свободной межгосударственной миграции граждан. В преамбуле к «Magna Charta Universitatum» (Болонья, 1988) достаточно ясно сказано, что главной причиной ее подписания является грядущее упразднение границ между странами Европы. Именно эта перспектива и заставила ректоров европейских университетов задуматься над тем, как будут жить их учебные заведения в новых условиях.

Таким образом, Болонский процесс изначально был инициирован вовсе не главами государств (и уж тем более не загадочной «мировой политической сверхэлитой», как подозревает Т. А. Борозенец), да и вообще не политиками, а ректорами университетов. Потому уже в «Magna Charta Universitatum» довольно четко оговорена необходимость сохранять в новых условиях традиционную университетскую автономию. Инициаторы процесса сразу же подчеркнули, что университет это «автономный институт, который критически осмысливает и распространяет культуру путем исследования и преподавания». Университет стоит на фундаменте свободного научного исследования. И к политической власти подписанты хартии 1988 года апеллировали лишь с единственным требованием: гарантировать эту свободу в условиях стирания границ между государствами.

Все это явно не вписывает в нехитрую линейную концепцию Т. А. Борозенца, и потому на эти важнейшие базовые принципы установочных документов Болонского процесса он просто не обращает внимания.

Итак, философия Болонского процесса совершенно иная, нежели ее представляет себе уважаемый коллега. В установочных документах процесса с достаточной ясностью говорится, что его целью является не создание единой образовательной системы, а согласование различных национальных систем образования между собой. Поэтому следует признать в корне неверным утверждение автора о том, что «Болонский процесс есть не что иное, как путь инкорпорирования украинской образовательной системы в систему высшего образования Европейского Союза». Это утверждение неверно уже хотя бы потому, что никакой единой системы высшего образования Европейского Союза попросту не существует. Возможно, это удивит Т. А. Борозенца, но в странах Евросоюза продолжают существовать национальные системы высшего образования, порой довольно сильно отличающиеся друг от друга.

Совсем недавно мне довелось в составе делегации духовных академий Русской Православной Церкви посетить ряд высших православных богословских учебных заведений Европы. Наша делегация воочию убедилась в том, что системы высшего образования в Польше, Словакии, Греции, Болгарии, Сербии, Румынии заметно отличаются друг от друга. И отличия эти касаются столь важных вопросов как организации учебного процесса, порядок создания и утверждения учебных программ, система контроля качества образования, порядок научной аттестации, система научных званий, порядок присуждения этих званий и так далее, и так далее. При этом все названные страны уже не первый год находятся в Болонском процессе и применяют в своих ВУЗах его нормы. Но это вовсе не привело к разрушению национальных систем образования.

Более того, в силу университетской автономии даже в рамках одного государства различные университеты могут реализовывать заметно отличающиеся друг от друга учебные планы. Помню, мы спросили одного профессора богословского факультета в Фессалониках, согласованы ли их учебные планы с учебными планами богословского факультета в Афинах? Он удивился самой постановке вопроса и ответил: «Конечно, нет! Ведь если бы наши программы были тождественны, то зачем тогда нужны в Греции два богословских факультета?» В этих словах отразилось традиционное западноевропейское понимание концепции университета. Каждый университет сам формирует свои учебные планы. И они не должны быть полностью тождественны программам других университетов.

Так что хочется сообщить Тарасу Анатолиевичу чрезвычайно важную и, надеюсь, радостную для него весть: не существует какой-то жесткой «Болонской системы», существует лишь Болонский процесс. Национальные системы образования в рамках этого процесса сохраняют свое многообразие и вовсе не сливаются в одно целое. Да, Болонский процесс направлен на создание европейского пространства высшего образования. Но ни в коем случае нельзя понимать это пространство как единую образовательную систему. Как Сорбонская декларация 1998 года, так и Болонская декларация 1999 года с достаточной ясностью говорят о необходимости сохранять уважение к различиям, существующим между национальными системами образования. Также не менее в этих документах ясно подчеркивается, что задача процесса — найти наиболее эффективную модель взаимодействия между национальными особенностями и общими интересами.

Насаждение или согласование?

Допустив существенный промах уже в самом начале своих построений, Т. А. Борозенец и далее идет по ложному пути. Он представляет себе интеграцию в Болонский процесс как насаждение в образовательной сфере новой идеологии, то есть насаждение принципиально нового содержания образования. Причем насаждение это, по его мнению, осуществляется ни кем иным, как мировой политической сверхэлитой. Эти утверждения уважаемого коллеги, увы, голословны. Он не приводит никаких документальных подтверждений столь далеко идущим выводам. Хотя Т. А. Борозенец настойчиво ищет в программных документах Болонского процесса жесткие мировоззренческие установки, поиски эти заранее обречены на провал. В цитированных декларациях подобные установки отсутствуют. Ведь это не мировоззренческие манифесты, а технические документы, нацеленные на решение вполне конкретных практических задач.

Болонская декларация не говорит ни о каком «насаждении» сверху нового мировоззрения. Говорит она совсем о другом: о возможных механизмах согласования национальных систем образования между собой. Здесь названо несколько таких механизмов: европейское приложение к диплому единого образца (оно делает понятными и сопоставимыми квалификации, присвоенные выпускникам университетов в разных странах), принятие двухуровневой системы высшего образования (бакалавр + магистр), внедрение системы переноса кредитных единиц, содействие международной мобильности студентов и профессоров, поощрение межуниверситетского сотрудничества. И все!

Вполне очевидно, что ни один из этих механизмов не касается мировоззренческих основ высшего образования в разных странах. Также в установочных документах Болонского процесса ни слова не говорится ни о тестовой системе аттестации, ни о фиксированных объемах обязательного и вариативного компонента в учебных планах. Опять же, могу сослаться на свой опыт общения с представителями университетов разных стран во время недавней поездки по православным богословским факультетам Европы. В каждой стране и даже в рамках различных университетов в одной стране могут действовать разные подходы к формированию обязательных и вариативных курсов. Равно как и система контроля знаний может быть разной. Влияние Болонского процесса выражается лишь в том, что за каждый успешно пройденный курс студент получает определенное количество кредитных единиц, которые затем и указываются в европейском приложении к диплому.

Болонский процесс и православное богословие

Ключевой вопрос, поставленный в анализируемой статье Т. А. Борозенца, это, конечно же, вопрос о том, возможно ли в принципе существование в рамках Болонского процесса православного богословского образования? Вопрос, бесспорно, важный. И отмахиваться от него нельзя. Так вот. Православное богословское образование уже не первый год существует в условиях Болонского процесса. Высшие богословские учебные заведения всех без исключения Поместных Православных Церквей Европы либо уже интегрировались, либо идут по пути интеграции в Болонский процесс. Так что Русская Православная Церковь фактически последней стала на этот путь. Различная степень интеграции в Болонский процесс обусловлена, прежде всего, особенностями национальных образовательных систем и особенностями государственной политики в сфере образования. И, откровенно говоря, ни в одном из православных богословских ВУЗов Европы, которые мне удалось посетить, не наблюдается тех «разрушительных последствий … для традиционной духовности», о которых пророчествует уважаемый коллега. Знакомство с состоянием богословских школ в некоторых странах скорее приводит к прямо противоположным выводам. Например, в Румынии богословские факультеты переживают сегодня очевидный расцвет. Да и традиционная духовность в этой стране совсем не страдает…

Автор ставит и еще один важный вопрос: «Не станет ли духовное образование подконтрольным светским образовательным институтам в силу своей инкорпорации в Болонскую систему?» Если я правильно понимаю, вопрос сводится к тому, насколько Церковь сохранит контроль над духовными учебными заведениями, если они инкорпорируются в Болонский процесс? Опять таки, если обратиться к европейскому опыту, то станет очевидно, что степень контроля Церкви над богословскими ВУЗами в разных странах разная. И связано это вовсе не со степенью погруженности в Болонский процесс. Например, в той же Румынии, несмотря на то, что принципы Болонского процесса были здесь внедрены в сфере богословского образования еще семь лет назад, Православная Церковь полностью контролирует богословские факультеты. Священный Синод Румынской Церкви утверждает учебные программы факультетов, для поступления на факультет абитуриенту необходимо иметь письменную рекомендацию правящего архиерея, также правящий архиерей епархии, на территории которой действует факультет, утверждает в должности преподавателей факультета. Сходная ситуация сложилась и в Сербской Церкви. По уставу богословского факультета в Белграде, Святейший Патриарх Сербский ex officio является духовным покровителем факультета. Все преподаватели назначаются на факультет по согласованию со Священным Синодом Сербской Православной Церкви. А вот в Греции ситуация совершенно иная. Элладская Православная Церковь не имеет никаких правовых механизмов влияния на богословские факультеты университетов. Деятельность факультетов всецело подчинена действующему государственному законодательству и контролируется исключительно Министерством образования. В Польше взаимодействие Христианской богословской академии в Варшаве с церковной иерархией хотя и предполагается, но ясно в уставе академии не оговорено. Так что характер взаимоотношений богословских ВУЗов с церковными и государственными властями в разных странах может быть разным. И, например, действующая румынская модель по своим основным параметрам в корне противоположна модели греческой. При этом степень интеграции румынской высшей школы в Болонский процесс несравненно выше, нежели греческой системы образования. Все это еще раз подчеркивает чрезвычайную неоднородность ситуации, сложившейся в богословских ВУЗах Европы. Прямолинейные же построения Т. А. Борозенца, увы, не только не учитывают, но и прямо игнорируют этот факт.

Зачем нам западное учение?

В статье Т. А. Борозенца присутствует более чем очевидное внутреннее противоречие. С одной стороны, автор активно противится каким бы то ни было заимствованиям западных моделей в сфере образования. Но при этом, с другой стороны, он с поразительной легкостью признает, что «традиционная» отечественная система образования сформировалась под решающим влиянием берлинской модели. В том-то и дело, что на самом деле никакой исконной и традиционно русской (в широком смысле слова) системы высшего образования попросту не существует. Само по себе высшее образование в России и в Украине исторически развивалось путем постоянных заимствований зарубежного опыта.

Вспомним, хотя бы, с чего началась история Киевской академии? Известно с чего. Митрополит Петр Могила создал в Киеве коллегию по образцу иезуитских школ. То есть, по образцу школ, мировоззренчески чуждых Православной Церкви. Однако это смелое заимствование позволило создать систему образования, сыгравшую решающую роль в истории Церкви на территории Украины, Беларуси, Литвы, а затем и России. И как тут не вспомнить реакцию консервативного крыла киевлян на новшества митрополита Петра? Как вспоминал Гавриил Домецкий (один из воспитанников братской школы), после открытия Петром Могилой латино-польской школы в Киеве «от неученых попов и казаков велие было негодование: на што латинское и польское училище заводите, чего у нас дотуду не бывало и спасались?... Было хотели самого Петра Могилу и учителей до смерти побить». А митрополит Сильвестр Косов позже писал, что в первые месяцы работы школы учителя нередко, исповедавшись, с ужасом ожидали, что возмущенные горожане утопят их в Днепре или же «одного огнем, а другого мечом отправят на тот свет» (См.: Титов Ф., проф., прот. Императорская Киевская Духовная Академия в ее трехвековой жизни и деятельности (1615-1915 гг.): Историческая записка. К., 2003. С. 89).

Так что агрессивное противление попыткам внедрить на отечественной почве достижения западной науки хорошо известно в истории… И статья Т. А. Борозенца очень хорошо вписывается в эту давнюю традицию. Полагая, что он выступает против современной политической конъюнктуры, Тарас Анатольевич, на самом деле, идет против течения всей истории отечественного как духовного, так и светского образования. Ведь проповедуемый им изоляционизм как в российской, так и тем более в украинской истории всегда проигрывал. До 1917 года наше духовное образование развивалось путем постоянных творческих заимствований достижений инославной (католической и протестантской) богословской науки, равно как и заимствований педагогических подходов, сформировавшихся в инославной среде. И стагнация богословских школ в советский период в значительной мере была обусловлена искусственной изоляцией духовных академий Русской Церкви от контекста западной богословской науки.

Сегодня все Поместные Православные Церкви идут путем интеграции в европейское образовательное пространство. Присоединяясь к Болонскому процессу и участвуя в общеевропейских программах, православные богословские школы стремятся извлечь из этого максимальную пользу. Вполне осязаемой становится и перспектива создания единого православного богословского образовательного пространства Европы. Причем, как это не удивительно, методологию его создания нам может дать именно Болонский процесс.

 Это, конечно же, не означает, что интеграция в Болонский процесс исключает какую бы то ни было дискуссию по этому вопросу. Как раз наоборот, эта дискуссия необходима. Ведь западный опыт мы должны заимствовать творчески и с рассуждением. Однако основой для конструктивного обсуждения проблемы должно быть верное представление об обсуждаемом предмете. Представления же Т. А. Борозенца о Болонском процессе, увы, во многом ошибочны.