Церковь, которая не молчит
Сегодня Церковь находится в эпицентре событий. Люди ищут церковного присутствия. Они в нем нуждаются. Отвечает ли Церковь на этот общественный запрос? Об этом Юрий Черноморец беседует с Патриархом Украинской греко-католической церкви Святославом и представителем Украинской православной церкви Киевского патриархата Патриархом Филаретом.
Сегодня Церковь находится в эпицентре событий. Люди ищут церковного присутствия. Они в нем нуждаются. Отвечает ли Церковь на этот общественный запрос? Об этом Юрий Черноморец беседует с Патриархом Украинской греко-католической церкви Святославом и представителем Украинской православной церкви Киевского патриархата Патриархом Филаретом.
Патриарх СВЯТОСЛАВ: «Агрессивные шаги «Русского мира» и являются реакцией на строительство украинского мира, которое происходило очень активно и успешно»
— У меня лично создалось впечатление, что Папа Римский очень мало и очень осторожно говорит об Украине. Он боится гнева России? Или у меня ошибочное впечатление?
— Я думаю, что у вас ошибочное впечатление. Почему? Потому что Папа достаточно много сказал об Украине. Но очевидно, что он говорит так, как подобает Вселенскому Архиерею. Он не может давать оценку тем или иным конкретным действиям той или иной власти, правительства. Он высказывается как Пастырь Церкви, в имени Божьего народа и Божьего люда. Последний раз он говорил очень четко и конкретно, если вспомнить предпоследнее его слово на молитве Ангел Господний, он очень четко охарактеризовал, в чем заключался внутренний конфликт в Украине: что это был конфликт между властью и гражданским обществом. То есть я думаю, что Папа дал очень смелый и четкий анализ тех всех событий, которые мы связывали с Майданом. А с другой стороны, Папа закончил свое выступление понятиям общего блага, общего добра, которое является ключевым понятием социальной доктрины Католической церкви. И думаю, что если мы все вместе действительно услышали бы слова Папы, то, возможно, было бы легче избежать многих ошибок, в том числе и сегодняшних.
— УГКЦ не просто одна из 22 униатских церквей. УГКЦ давно существует как полноценный униатский патриархат, самый большой и лучший из существующих пяти таких патриархатов. Я понимаю, что боятся реакции России, но у нас погибли сотни людей, Россия в своей агрессивности становится безнадежным православным Ираном. Нам признания патриархата ожидать на Пасху или Пятидесятницу в этом году? Еще пролитой крови разве мало?
— Ну, ждем на Пасху, а потом на Пятидесятницу.
Однозначно, что вопрос патриархата — это вопрос времени. Очевидно, что Господь Бог есть Тот, Кто устанавливает время.
Но патриархат кто-то не дарит сверху. Патриархат строится. И те события, которые мы пережили и переживаем, однозначно есть созидающими для церковного сознания, в частности, когда речь идет о самоорганизации УГКЦ. Поэтому мы уже действуем как патриаршая Церковь.
Я бы не хотел связывать вопрос патриархата исключительно с политически-историческими обстоятельствами. Они, очевидно, влияют, но они не решают. И признание патриархата не связано с политическими или конъюнктурными обстоятельствами, или дипломатическими моментами. Патриархат — это знак зрелости поместной Церкви, в частности, восточной византийской традиции. Ну и мы созреваем. Я бы сказал, мы сегодня намного более зрелые, чем несколько лет назад.
— Когда вас выбрали главой УГКЦ, вы говорили о задаче построения «украинского мира». Зато мы почти стали частью «Русского мира», и только чудо спасает нас вчера и сегодня. Почему мы упустили несколько лет?
— Мы не упустили несколько лет. Я думаю, что такие очень агрессивные шаги «Русского мира» и являются реакцией на строительство украинского мира, которое проходило очень активно и успешно, — как на родных землях, так и по всему миру. Поэтому время, по моему мнению, было очень хорошо использовано. Вспомним хотя бы освящение Патриаршего собора в столице, которое стало историческим событием в организации украинского мира. Вспомним, сколько тысяч паломников приехало в Киев со всего мира, какое присутствие мирового церковного сообщества отметило это событие. Поэтому я благодарю, что украинский мир развивается, организуется. Время мы пытаемся не тратить, несмотря на обстоятельства, которые нас могут ожидать в будущем.
— Патриарх Кирилл и Синод РПЦ отказались осудить агрессию России в Украине. Это молчание небольшой грех или поворотный пункт в истории христианства?
— Думаю, что это признак определенной слабости. Потому что всегда, когда Церковь очень близко оказывается около той или иной властной структуры, когда симфония государственно-церковных отношений превращается в своеобразное доминирование одного над другим, тогда, очевидно, Церковь становится неспособной сказать правду во всей ее полноте в тех или иных исторических обстоятельствах. И поэтому, я думаю, что это именно то, что мы ныне видим.
Я бы очень хотел, чтобы Православная церковь Московского патриархата, Русская Православная церковь действительно выдохнула на полные легкие во всей эклезиальной полноте. Тогда она сможет быть полноценным свидетелем христовой истины без каких-либо конъюнктурных интересов, связанных с идеологией той или иной власти.
— Почему УГКЦ в последние годы так мало свидетельствует о христианском социальном учении? Возможно, мы христианство превратили в магическое средство самозащиты, а правда Евангелия и наша жизнь все более расходятся и УГКЦ с этим смиряется?
— Я не соглашусь с вами. Потому что, в частности, наша Церковь, если взять, например, последние десять лет, возможно едва ли не больше всех сказала в разных посланиях, наставлениях о принципах общественного строительства, которые вытекают из Христова Евангелия. Не было каких-либо выборов, то ли президентских, то ли парламентских, где бы мы не издавали какого-то обращения.
Вспомним лишь учение нашей Церкви, данное в прошлом году, связанное со всем комплексом вопросов и проблем украинско-польских отношений, которые были упомянуты под названием Волынская трагедия, и всех тех правил понимания патриотизма и национального строительства, которые наша церковь пыталась удостоверить, в частности, в то время.
Если прочитать эти обращения, отзывы и даже прямые осуждения, которые звучали с нашей стороны в течение последних месяцев, то я наберусь смелости сказать, что мы никогда не молчали на любое зло, на любую ложь.
Очевидно, что сегодня именно голос церкви становится понятным и интересным благодаря ее социальной доктрине. Потому что когда Церковь говорит о конкретных вещах, которые касаются непосредственной жизни, то тогда общие евангельские истины становятся понятнее, потому что они могут быть воплощены в реальной жизни.
Например, когда происходили грустные события быстрого осуждения участников мирных протестов, я отдельным словом обратился к судьям с просьбой и призывом к ним, вспомнить, почему к ним обращаются «Ваша честь». Чтобы они не теряли чести и выносили справедливые решения. И хочу вам сказать, что, хотя для многих это было непросто, но тот голос был услышан.
Поэтому Церковь не молчала и не молчит.
Очевидно, никогда чего-либо недосточно. Поэтому-то апостол Павел говорит Тимофею: «Проповедуй слово, утверждай вовремя и не вовремя, ругай, угрожай, поучай со всей терпеливостью и наукой». Особенно когда происходят чрезвычайные события или социально-политические потрясения, тогда свидетельства Церкви нужны намного больше, чем в такое спокойное, мирное время. Но мы будем поучать народ, свидетельствовать учение Католической церкви, в частности ее социальную доктрину.
— Вы чувствуете волну новой секуляризации в Украине? Я знаю, что в некоторых львовских приходах УГКЦ, где раньше было по пять литургий, в воскресенье уже служат только по три. Вас такие тенденции тревожат?
— Я не знаю таких случаев. Наоборот, я знаю, что мы увеличиваем количество литургий. В частности, в Киеве, в нашем Патриаршем соборе мы уже служим три литургии. Если это праздничный день в будни, то даже есть вечерняя литургия для тех, кто работает.
Очевидно, что секуляризация не обходит Украину. Этот процесс, когда религиозная жизнь выносится на обочину, присутствует.
Но Майдан засвидетельствовал и что-то другое. Я вспоминаю встречу богословов, которые пытались размышлять на тему богословия в присутствии Майдана. И там очень интересно было отмечено, что именно вот эти события являются такими, во время которых общество открыло двери перед церковью, как никогда готово слушать учительский голос церкви. И сегодня все церкви должны задуматься над тем, каким образом ответить на это приглашение, переступить этот порог, который сегодня перед нами открывает общество. Я вполне осознаю то, что если мы сегодня не сможем адекватно в те открытые двери войти, то завтра мы можем наблюдать вполне противоположное. Эти двери могут закрыться. И тогда процесс секуляризации может быть более жестким и более агрессивным.
Слава Богу, что сегодня Церковь в эпицентре событий, и не только наша Церковь, все, и православные, и протестантские... Люди ищут церковное присутствие, о нем просят. Когда где-то нет какого-то видимого знака присутствия, люди начинают спрашивать: почему Церкви нет, почему Церковь молчит?
Для того чтобы ответить сегодня на это приглашение, все Церкви должны продумать модель присутствия в обществе, для того, чтобы наиболее адекватно можно было сопровождать наших людей, наш народ в его нынешнем историческом развитии.
— Наши политики слишком грязные, а политика слишком больна, что УГКЦ не верит в возможность действительной христианской демократии в Украине?
— УГКЦ верит в возможность христианской демократии, но УГКЦ никогда не станет частью политического процесса. Мы уже много раз говорили, что мы не поддерживаем никакой политической партии или какого-либо политика. Но мы пытаемся воспитать христиан, которые были бы способны стать честными политиками.
Возможно, когда вы задели этот вопрос, я бы хотел вспомнить о таких двух моментах.
Сегодня очень много говорят, употребляя слово «люстрация». Я с большой тревогой наблюдаю, как сегодня дискутируется эта тема в обществе. К сожалению, есть тенденция люстрацию превратить в банальное сведение счетов.
Для того, чтобы говорить о честной люстрации морального облика того или иного политика, того или иного чиновника, необходимо создать моральные правила, критерии, по которым это должно делаться. Иначе люстрация может превратиться в инструмент безоглядного унижения человека.
И здесь, я думаю, Церкви должны сказать свое слово. Мы сегодня размышляем и работаем над тем, чтобы предложить моральные принципы для выработки закона о люстрации. Например, нужно изучить опыт других стран, в частности, опыт Польши. Мы четко видим, что тот способ, каким Польша проводила люстрацию не был вполне хорошим, там было допущено очень много ошибок, мы можем их учесть. И мы можем действительно создать определенные правила, которые бы с одной стороны защищали достоинство человеческой личности, а с другой помогли строить политическое общество на честности, прозрачности и открытости. И без того, чтобы превратить очищение в такую безоглядную стихийную «охоту на ведьм».
Второй момент — сегодня мы видим, что новая власть пытается проводить свою кадровую политику. Все Церкви и религиозные организации поддержали обновленную власть, легитимизировали с церковно-моральной стороны наше правительство. Я бы сегодня назвал его правительством национального спасения. Де-факто, оно имеет чрезвычайно сложную задачу спасти Украинское государство, вывести его на новый уровень, обеспечить функционирование всех государственных организмов, которые, как мы видим, были разрушены. Например, стоит задача заново создать украинскую армию, заново творить другие элементы государственной структуры.
Но мы видим, что власть делает много ошибок, в частности кадровых, может, это тоже связано с предыдущим вопросом люстрации. Я общаюсь со многими людьми, которые мне сигнализируют, что иногда кадровые изменения делаются несмотря на конкретных людей и личностей. Церковь всегда защищает личность. И когда делаются определенные изменения, нужно очень деликатно подходить к оценке изменений и деятельности, в частности госслужащих, в частности судей. Каким образом они действовали в то критическое время? Потому что мы все были свидетелями системы, что кого-то умышленно заставляли что-то нарушать или совершать преступление, чтобы держать его в своих руках. Поэтому человек становился заложником преступной системы, становился соучастником преступления. Однако есть очень много честных людей, которые даже в таких критических моментах не сдались. Я думаю, для того, чтобы сегодня обновить наше общество, нужно найти этих честных людей. А они — есть!
Очевидно, перед правительством национального спасения стоит задача не только спасти государство, но и хороших людей и служащих. Спасти те здоровые силы, которые являются моральным твердым капиталом нашего общества. Полагаясь на такого типа людей нужно отстраивать государственные органы и государственные структуры. Не спешить огульно кого-то осуждать. Нужно очень деликатно и взвешенно подходить к каждой отдельной личности, когда выносится решение.
— Вы чувствуете, что на христианах Украины есть вина за пролитую кровь и за будущую возможную кровь? То есть я хочу сказать: это были наши дети, братья и сестры, сделали ли мы все возможное и невозможное, чтобы они не погибли? Делаем ли мы сегодня все возможное и невозможное ради Украины?
— Если уже выделим слово «вина», то вина и ответственность за все события, которые пережила Украина, лежит на всех нас, в том числе и на христианах. Мы должны сделать себе глубокий экзамен совести, сделали ли мы все для того, чтобы не допустить кровопролития. Мы, предстоятели церквей, очень много раз пытались убедить в успешности мирного сопротивления, необходимости в определенные моменты остудить горячие головы, чтобы не лилась кровь. Удалось ли это нам? По-видимому, — нет, потому что кровь пролилась. Прислушивались ли христиане к нашему голосу? По-видимому, — нет!
И сегодня, наверное, господствуют некоторые настроения, которые скорее бы выбирали насильственные методы, чем мирный способ решения общественных или даже политических вопросов. И это огромная задача перед духовными лидерами — действительно задача личного покаяния, задача поиска наиболее убедительных слов для того, чтобы повести за собой умы и сердца людей.
Таким образом, я думаю, что никто и никогда не может в своей совести сказать, что мы все сделали. Потому что всегда возможно было еще что-то сделать. Возможно, мы бы могли еще что-то сделать, что-то доложить, еще какую-то акцию предложить. Нам Господь Бог дал те времена и рамки, в которых мы бы могли действовать. Я припоминаю слова Мирослава Дочинця, он лауреат Шевченковской премии прошлого года. В своей книге «Горянин» он говорит: «Мы не можем прибавить дни к нашей жизни, но можем прибавить жизнь к нашим дням». И как раз именно это мы должны сделать — сохранить жизнь. Тогда наши дни будут живыми, деятельными, носителями надежд на будущее, а не носителями смерти, разрухи, убийств...
Делаем ли мы все возможное и невозможное ради Украины? Подытоживая каждый день, мы должны делать экзамен совести и себя спрашивать: сделал ли я все, что мог сделать для Украины, для своего народа и для своей церкви? Такой экзамен должен делать каждый. Потому что мы сегодня очень спешим контролировать власть. Это нужно делать. Но иногда не контролируем себя. Если бы мы сегодня хотели спросить себя: «Как я должен послужить Украине?» — то каждый должен был бы делать все в совершенстве на своем месте. Врач — когда лечит больных, страж порядка — борясь с преступлениями, политик — когда служит своему народу, церковный деятель -переживая глубоко то Божье слово, которое он проповедует другим. Тогда каждый на своем месте, будучи, прежде всего, стопроцентно требовательным к себе, будет иметь моральное право требовать что-то от другого. Тогда, думаю, что мы вместе в солидарности, которую сейчас видим, будем очень хорошими зодчими нашего будущего. Но оценку сегодняшним нашим действиям даст когда-то история. И ответ на этот вопрос — сделали ли мы сегодня все возможное и невозможное ради Украины, — скажут когда-то наши потомки.
— Молодой Андрей Шептицкий через три года после интронизации на Львовского митрополита издал программное послание «О социальном вопросе». Когда будет Ваше аналогичное большое послание?
— О, очень благодарю! Я думаю, что митрополит Андрей Шептицкий действительно был очень чувствителен к социальному вопросу, потому что он был эмпатичный относительно жизни его людей. Он видел в каких обстоятельствах жила Галичина, в частности в канун Первой мировой войны. Видел, как нужно было с церковной стороны заполнить пустоту в разных социальных условиях, показать экономические возможности, чтобы украинские селяне действительно могли достойно развиваться на своей земле. И как раз были времена, когда начиналась массовая эмиграция украинцев за границу. Отвечая на существующие тогда вопросы, митрополит Андрей написал свое большое послание.
Когда будет мое послание? Думаю, что оно будет. Но сегодня настолько быстро меняются социальные обстоятельства, что я лично и наш Синод пытаемся реагировать на отдельные вопросы и потребности. А осмысленного общего панорамного изложения позиции Церкви — думаю, нужно еще немножко подождать, когда мы действительно будем видеть какую-то новую волну, или новый этап развития нашего общества. Потому что видим, что то, что мы могли сказать в прошлом году, оно уже является неактуальным, мы живем в других обстоятельствах. Но как думаю по социальному вопросу — наша церковь всегда будет чувствительна. И об этом ли нужно будет писать послание, нужно ли проповедовать социальную доктрину Католической церкви другим способом — это уже второстепенное, но голос церкви звучал и будет звучать.
— Для современного католицизма характерен евангелизм, особенно это касается последних Пап для которых Евангелие было и является ответом на все вопросы, а евангелизация была и есть альтернативой относительно секуляризации, религиозного фундаментализма, империализма. Почему УГКЦ так мало имеет этого духа католического евангелизма?
— Я опять-таки не соглашаюсь с этой оценкой. По-видимому, вы мало знаете, каким образом наша Церковь это переживает.
Очевидно, что вопрос верности духа Евангелия — это большая задача перед каждым из нас, перед каждым душпастырем, перед каждым христианином, перед каждым епископом. Думаю, если мы увидим, каким способом переживает и проповедует Божье Слово Блаженнейший Любомир, мы на его примере можем увидеть католический евангелизм в действии. Каким образом мы будем это дальше совершать — это наш вопрос, на который мы постоянно ищем ответ.
Сегодня наша церковь, в частности, понимает, что только говорить о Евангелии для современного человека — слишком мало. Необходимы определенные дела, определенные шаги, определенные жесты. И мы пытаемся это развивать, насколько нам это удается. Мы пытаемся заботиться о человеке в разных обстоятельствах его жизни.
Сегодня, если говорить о какой-то такой общей стратегии или направлении такого католического евангелизма, у нас эта стратегия называется «Живой приход — место встречи с живым Христом». Мы поставили себе задачу, чтобы таким средоточием того настоящего свидетельства хорошей вести был каждый наш приход, каждое наше сообщество. Если посмотреть, каким образом этим евангелизмом проняты наши священники, в частности, в центральной, восточной, южной Украине, то можно увидеть, что они иногда живут за чертой бедности, вместе с их семьями, но при этом до конца отдают себя своим ближним, прихожанам, всем нуждающимся.
Поэтому, думаю, что наша Церковь свидетельствует Христово Евангелие. Достаточно ли она это делает? Думаю, что нет. Мы должны постоянно хотеть большего. И тогда мы как церковь будем более аутентичной, настоящей, к которой потянутся люди.
— Вы осознаете, что Украинские церкви, а особенно УГКЦ — это наша последняя баррикада, потому что все другое или уже проиграно и прогнило — как государство, или не действует и истощено до конца — как гражданское общество. Почему не подставить плечо государству и обществу прямо и открыто, спасая нацию по примеру Андрея Шептицкого и Петра Могилы?
— Я бы немножко поменял образ. Вы говорите о последней баррикаде, так будто мы были в состоянии осады, и вот осталось последнее препятствие перед окончательным нашествием, а я бы по-другому видел ситуацию. В медицине есть такое понятие, как «базальный слой», то есть такой слой клеток, которые дают клетки для другого. Например, есть базальный слой в коже, где рождаются клетки, которые могут выйти на поверхность и стать тем защитным слоем, которым является кожа. Я сказал бы, что всегда церковь была базальным слоем общества.
Пока существует церковь — существует здоровый фундамент в обществе. Церковь из своей среды выдает эти другие клетки общественному организму. Будут ли это общественные деятели, или политики, ученые и мыслители, или это будут деятели других сфер культуры. Именно так видел место церкви в обществе митрополит Шептицкий. Тогда Церковь останется церковью, но она будет генератором здоровых сил общества.
Я понимаю, что когда сегодня мы видим, что государственные определенные структуры зашатались или просто коррумпированы, то есть уничтожены — все возвращается опять же к базальному слою. Выдайте нам новых людей! Покажите, кто может это сделать! И я вижу таким образом возможность для церкви подставить свое плечо для современного общества. И таких людей есть много. Очевидно, что мы не хотим ни для кого создавать отдельную протекцию, но и в наших сообществах есть очень много хороших христиан, которые действительно могут перебирать много функций в обществе. Без того, чтобы священнослужители или епископы сами брали на себя эти функции. Церковь должна остаться церковью, матерью и учительницей, тем «базальным слоем», фундаментом общества, на котором будет расти крепкое здание, тот дом, о котором писал митрополит.
— По воскресеньям в украинские храмы ходит намного больше верующих, чем в храмы на территории России. Когда Католическая церковь перестанет ориентироваться на мнение России, думать о ее потенциале и обратит внимание на Украину, эту вторую Польшу или даже вторую Германию Европы?
— Я не знаю, можно ли вообще сравнивать Украину с Россией. Возможно, есть такая привычка: смотреть на соседа и видеть, лучше у меня или хуже. Я бы не сказал, что Ватикан смотрит на Россию. Католическая церковь смотрит на себя, смотрит, насколько активна христианская жизнь в той или иной стране.
Если говорить об Украине, то нам не нужно успокаиваться, даже если наши храмы сейчас переполнены и у нас до сих пор недостаточно храмов. Все же не каждый, кто себя считает верующим, каждое воскресенье в храме. Если бы все наши крещеные люди каждое воскресенье приходили в храмы, мы бы увидели, что нам тех храмов, которые сегодня есть, явно не хватает.
У нас в УГКЦ, по самым оптимистичным меркам, где-то одна четвертая крещеных людей приходит в храмы, воцерковлена. Поэтому у нас есть огромная задача, чтобы три четверти охватить своей пастырской активностью, своим служением и сделать их активными христианами. И здесь я говорю не только об УГКЦ. Возможно, в других церквях проценты будут немножко другими. Но мы все в Украине должны полностью по-другому открыть для себя понятие церкви. Ведь для многих людей в постсоветских странах церковь — это храм. И быть верующим означает время от времени свершить какой-то религиозный ритуал. Но такое ритуальное христианство — это только имитация настоящей христианской жизни. Для христианина участие в Божественной литургии становится источником его силы и энергии на целую неделю. Ранние христиане говорили: без воскресной евхаристии мы просто не можем жить. Я бы хотел, чтобы каждый христианин имел свою христианскую жизнь и свое участие в Божественной литургии, участие в святом причастии, именно так, как это понимали первые христиане.
— Когда в храмах УГКЦ в Галичине полностью запретят священникам использовать знаменитое высказывание: «Православный — это москаль»?
— Я не знаю, где вы такое услышали.
— В Галичине на прошлой неделе.
— Это ничего не имеет общего с церковной проповедью. Если что-то подобное происходит в храмах или звучит из церковных амвонов, это позорно.
Порой есть какие-то стереотипы на бытовом уровне, но на уровне церковном это успешно преодолевается. Я бы не сказал, что оно полностью преодолено.
Сегодня сознание наших верующих, в частности духовенства, достигает того, что мы должны искать то, что нас объединяет с нашими братьями, в частности — с православными, а не акцентировать внимание на том, что нас разъединяет, является определенным приоритетом.
Спасибо Богу, что этап противостояния, который был, возможно, на началах свободы, сегодня действительно переходит в такой момент открытости, понимания и сотрудничества. Я надеюсь, что это будет тот процесс, который будет идти дальше. И никто ни с какой стороны — ни с одной, ни с другой — не сделает шаги, которые этот процесс открытости, требующий единения церквей, и то единения снизу, от простых людей, не остановит.
— Когда УГКЦ перестанет быть в Украине и диаспоре провинциальной и хуторянской силой? Когда мы увидим действительно модерн, европейскую, евангельскую церковь?
— Опять же, вы остро судите нашу Церковь.
— Я всех остро сужу.
— Я бы сказал, что наша церковь далеко уже не хуторянская. Очевидно, что на ее жизнь или служение в той или иной стране существующая действительность накладывает определенный отпечаток, и это — нормально. Церковь всегда воплощена в определенные обстоятельства, в которых она живет, ее составляют люди, живущие в определенных культурных рамках. Но, видя нашу Церковь в Аргентине, Бразилии, США, Канаде — она далеко не хуторянская.
И когда мы говорим о модерности церкви, то это весьма деликатное понятие. Ведь модерность можно понимать по-разному, и это понятие может иметь как позитивное, так и негативное значение. Модерность Церкви я лично вижу как ее современную способность эффективно душпастырствовать. Ее модерность не заключается в том, чтобы игнорировать традиционные формы жизни или служения, потому что непрерывность церковной традиции является сокровищем для жизни церкви. Но новые эффективные методы делают ее современной. Модерная Церковь — это Церковь, которая умеет говорить на современном языке с современным человеком. Думаю, что в общем наша Церковь на сегодняшний день довольно успешно использует современные средства душпастырства. Опять же, достаточно ли она сделала? Нет, я бы хотел, чтобы больше и лучше было сделано. Но в современных обстоятельствах, в которых живет наша церковь, она пытается душпастырствовать лучше всего и эффективнее всего.
— В УГКЦ борются две идентичность. На вопрос «кто вы?» в один день кардинал Гузар мне ответил: «Мы — православные в единстве с Римом», а владыка Богдан Дзюрах: «Мы — католики восточного обряда». Когда на этот вопрос услышу ответ: «Мы — христиане, открытые для всех в Украине и мире сущих»? Когда начнем определять себя не с учетом своего прошлого, а учитывая свое евангельское призвание служить Богу и ближним?
— Вопрос идентичности важен. Но я думаю, что на него не нужно сейчас чрезвычайно исключительно обращать внимание. Идентичность формировалась и формируется под воздействием разных обстоятельств — исторических, культурных. Идентичность — это что-то, что делает меня таким, каким я являюсь. Это — мое наследие, тот генетический код, которым я наделен.
При этом важнейшая часть этого генетического кода меня делает христианином прежде всего. Мы должны извлекать пользу из того наследия, знать, кто мы есть, как дети Украинской церкви, как дети церкви киевского христианства.
Но мы должны всегда смотреть вперед. Иначе мы подобны человеку, который идет вперед с головой, которая обращена назад. И тогда всегда есть опасность либо не дойти до цели, либо крепко удариться головой о какое-то препятствие.
Поэтому я думаю, что нам нужно понимать, что мы христиане, которые живут сопричастьем церквей, унаследованным от предшественников. Мы как УГКЦ очень благословенны тем, что, будучи наследниками киевского христианства, живем его во вселенском сопричастье. Поэтому можем чувствовать ту вселенскость Христовой Церкви, которая при папе Францискане на первое место ставит евангелизм, хотя и не очень люблю это слово через «изм». Мы имеем эту евангельскую идентичность. Если мы сегодня каждый день будем лучшими христианами, то мы будем лучшими католиками, лучшими православными, лучшими детьми своих великих предшественников.
— Путинизм — это фашизм? И что должна делать церковь в мире, в Украине, реагируя на путинизм?
— Я бы не хотел комментировать этот термин — «путинизм», так как он для меня является очень модерным, очень новым. Однозначно, что я сказал: для христианина чужда любая человеконенавистническая идеология, под каким бы «измом» она не называлась. Когда кто-то действительно пытается силой унизить другого человека, другой народ или другое государство и таким образом показать свое превосходство над кем-то и получить себе какой-то авторитет, очевидно, что христиане воспринимают это с большим предубеждением или с большим скептицизмом. Но таких «измов» вполне достаточно и на Востоке, и на Западе, и в Азии, и в Латинской Америке. И потому мы как христиане и в Украине, и в России, и в Европе должны сделать все, чтобы новые «измы» не угрожали миру в Европе, миру в мире. Потому что все то, что ведет к конфликту, к противостоянию, к агрессии, никогда не может происходить из Божьего слова, из Евангелии. Потому что наш Бог является Богом мира.
— Патриарх Филарет на прошлой неделе выдал очень резкое и правдивое послание по поводу агрессии в Крыму. Какова ваша реакция?
— Мы реагируем подобным образом. Очевидно, что мы реагируем не только писаным словом. Мы пытаемся реагировать нашей гражданской позицией, в частности, используя наши международные контакты. Так как мы — Церковь, которая живет в разных странах, в целом мире, потому даем оценку с разных позиций.
Сегодня ни для кого не секрет, что аннексия Крыма де-факто поломала всю систему глобальной безопасности в мире. Еще будучи с Патриархом Филаретом месяц назад в США на молитвенном завтраке с президентом Обамой, общаясь с сенаторами, с представителями разных стран, говорили мы: то, что происходит в Украине, зацепит не только Европу, но и целый мир. Тогда на нас, может, еще смотрели как на чудаков. Мол, Майдан в Украине, каким образом это может коснуться Европы или Соединенных Штатов Америки? Но я тогда уже говорил, что вопрос это не только украинский. Сегодня мир настолько связан между собой, что то противостояние, которое тогда переживала Украина и которое есть сегодня, может открыть очень глубокие противоречия, существующие в международном сообществе где-то глубоко, а их, возможно, никто не видит. А вот теперь, когда я опять же об этом говорю и в европейских разных кругах, даже на уровне Соединенных Штатов, уже никто не смеется. Уже все понимают, что действительно эта агрессия чрезвычайно опасна.
И сегодня, думаю, задача всех — и наша в Украине, и Церквей на глобальном уровне, и всего мирового содружества — сделать все, чтобы не допустить новой войны. Не только войны холодной, но также войны, которая была бы тем пожаром, в котором погибают люди.
Патриарх ФИЛАРЕТ: «Бог находится на стороне правды, а поскольку Путин и кремлевское руководство совершили акт неправды, то они будут побеждены Богом»
— Почему можно сказать, что Владимир Путин перешел грань от российского национализма к российскому фашизму?
— Я не хочу сравнивать национализм Путина с фашизмом, но то, что он идет дорогой Гитлера, это видит весь мир. Гитлер тоже начинал с того, что присоединил Австрию под предлогом единения немецкого народа и Судеты под предлогом защиты немцев в Чехословакии. Так же действует и Владимир Путин, когда «защищает» россиян в Крыму, хотя они не нуждаются ни в какой защите, потому что они в Крыму живут свободно в свободном Украинском государстве. Методы, которыми действует Путин, во всем напоминают методы Гитлера. Как Гитлер напал на СССР, совершив агрессию, так и Путин совершил агрессию в Крыму.
Поэтому сегодня правда на стороне Украины, как в 1941-м правда была на стороне СССР. И потому тогда весь мир стал на строну безбожного Советского Союза, потому что он стал жертвой агрессии. Так же сегодня мир стал на сторону Украины как жертвы агрессии.
Чем закончилась агрессия Гитлера? Полным поражением самого Гитлера, а немцы, которые его поддерживали, потом десятки лет ходили с понурыми лицами, им было стыдно за то, что поддерживали фашизм. То же самое будет и с Путиным, и с российским народом, ему тоже будет стыдно. Точнее, это будет с той частью народа, которая сегодня торжественно празднует присоединение Крыма к России.
Почему это произойдет? Потому что Бог не может быть на стороне неправды. Бог беспрекословно находится на стороне правды, а поскольку Путин и кремлевское руководство совершили акт неправды, то они будут побеждены Богом.
— Правильно ли, что Патриарх Кирилл не протестует против агрессии в Крыму и против безумной агрессивной политики России?
— Он, как Патриарх, как служитель Церкви, должен стоять на стороне правды. Осуществлена агрессия в Крыму или не осуществлена? Весь мир свидетельствует, что осуществлена. И поэтому он как Патриарх, хотя и не может повлиять на Путина не совершать агрессию, но должен хотя бы заявить, что ее осуждает, — это он должен делать. Как святой митрополит Филипп Московский изобличал царя Ивана Грозного за несправедливость и жестокость. Но поскольку он этого не делает, то грех на нем лежит.
— Если бы в Украине, предположим, сугубо теоретически, были бы при власти украинские фашисты, то вы бы протестовали?
— Протестовал! Так же, как я протестовал против Януковича — я ему в глаза сказал, что он поступает несправедливо. Он готовил украинский народ к вступлению ассоциированным членом в ЕС, а когда пришло время подписать Соглашение — не подписал, обманул народ. Еще я ему сказал в глаза, что он служит только части, группе украинцев, а не украинскому народу.
— Почему вы дали орден Олегу Тягнибоку? Многие говорят, что его национализм близок к фашизму.
— Я ему дал орден за защиту украинской государственности, а не за его радикализм. За то, что он защищает государственность. И не только ему, а многим давал, не из партии ВО «Свобода», а из других партий. Даже из Партии регионов тем, кто выступает за Украинское государство. Я награждал и тех, кто поддерживает единую Поместную православную церковь.
— Фашистов вы бы не награждали?
— Я не считаю Тягнибока фашистом. Об этом недавно заявил и главный раввин Яков Блайх. Это россияне его таким считают, но он не фашист, а радикальный защитник Украинского государства.
— Но если бы он был фашистом — вы бы его не награждали?
— Если бы он был фашистом, то не награждал бы.
— Если бы в Украине была такая власть, которая нарушала бы права национальных меньшинств и вела бы агрессивную политику против соседей, вы бы протестовали?
— Я уже сказал, что если протестовал в глаза президенту, то и тогда бы это делал. Церковь должна стоять на принципах правды, потому что если Церковь не свидетельствует правду — она не выполняет свою миссию.
— Можно ли ради политических целей использовать неблагородные методы, например физическое насилие?
— Если враг нападает на Родину — мы ее защищаем? Защищаем. И поэтому если речь идет о защите Родины, то Церковь благословляет использование оружия на защиту Родины, так Церковь благословляла народ на защиту во Второй мировой войне против Гитлера.
— А в политической борьбе?
— А там не надо применять оружие и насилие, в политике этого не должно быть. Но если на ваших детей нападут, вы будете применить силу, защищая? Да? Поэтому надо применять и силу, но в исключительных случаях.
— Как вы думаете, может, Бог не благословляет Украину из-за аморальности наших политиков?
— То, что мы грешны, в этом нет никакого сомнения. И поэтому Господь карает народ, карает людей за грехи. Ведь посмотрите — подавляющее большинство считают себя христианами, в том числе политики. Те, кто раньше руководил государством, президент бывший и его окружение, — они считали себя набожным, строили храмы, держали в жилищах святыни. Но действовали не как христиане. И среди всего народа много таких — называются христианами, а живут не по-христиански. Поэтому Бог и карает, но карает людей для того, чтобы исправить их.
Как говорить об украинском обществе, что оно не грешно, когда известно всему миру о коррупции, которая у нас в Украине? Надо карать за эти грехи? По-видимому, надо. Но карать для чего? Для того, чтобы исправить это. И тот Майдан, который был, — это и есть та сила, которая направлена на то, чтобы уничтожить все недостатки, существующие в нашем государстве, обществе, стать на свободный и демократический путь развития, свободы и независимости, путь служения людям. Я на Майдане слышал такие слова, которые поддерживаю: «Если ты хочешь получить богатства — иди в бизнес; а если ты идешь во власть, то ты должен служить людям, а если ты не хочешь служить людям, то не иди во власть».
— Часто думают, что политика — это грязное дело, где всегда люди борются за разные эгоистичные интересы, поэтому, в принципе, политика, которая придерживается определенных идеалов, моральных принципов, — она невозможна.
— Я не могу сказать, что политика, построенная на моральных принципах, — невозможна. Если она невозможна, то тогда для чего мы пытаемся достичь невозможного? Если мы хотим этого, значит, возможна такая моральная политика, и возможно для Украины строить политику на моральных принципах. Разве это не моральный принцип, что Украина отказалась от ядерного оружия во имя того, чтобы оно не распространялось? Политика это? Политика. Моральная? Еще и какая моральная. Жертвенная политика. Поэтому сказать, что у нас в Украине все плохо, — не могу. Потому что тот акт, который осуществился в 1994 году — такой акт, который не совершило какое-либо государство, а Украина, будучи третьей по ядерному оружию в мире, отказалась от него и теперь терпит.
— Возможно ли единство всех православных епископов Украины?
— Возможно. Для этого необходимо одно: воля. Достаточно доброй воли для того, чтобы в этих условиях объединиться в единую Поместную православную церковь.
— Кто должен быть формальным центром объединения?
— Формальным центром должен быть Собор. Должен состояться Собор, который зафиксирует объединение в единую Церковь. Но для этого надо отделиться от Москвы, от агрессора.
— При каких условиях Украина получит автокефалию?
— Автокефалия уже есть, потому что история показывает, что ее не получают, а провозглашают. Получают признание автокефалии. А признание может быть тогда, когда объединятся в единую Поместную церковь. Тогда не будет никаких препятствий для мирового православия признать автокефалию Украинской церкви.
— Готовы ли вы ради единства украинского православия уйти на покой?
— Нет. Для того, чтобы объединиться в единую Церковь, надо много поработать. А для того, чтобы работать, надо знать, как это осуществить, и не всякий архиерей может это сделать. Я отказываюсь идти на покой не потому, что не могу пожертвовать должностью во имя единой Церкви. Я могу уйти на покой, но если найдется человек, который понесет этот груз. Не просто скажет: «Я могу», потому что много таких, которые скажут «Я могу», а не понесут. А такой, который действительно сможет. Тогда во имя единой Поместной церкви я мог бы отказаться от предстоятельства.
Но для этого необходима такая фигура, а я ее не вижу. И не только я не вижу. Ведь когда говорят мне отказаться, то не называют того, кто понесет этот груз. Говорят, что кого-то изберут. Кого-то — это кого? Об этом не говорят, потому что не могут назвать того, кого бы единая Церковь признала действительно достойным. А из-за того, что я не вижу, я и не отказываюсь, и не откажусь, потому что не я сам себя позвал на это служение. Я монах, это мой послух, а от послуха отказываться нельзя.
— Как вы считаете, вас канонизируют после смерти или нет?
— Меня этот вопрос не тревожит, как не тревожит и провозглашенная против меня из Москвы анафема. Меня тревожит вопрос, войду ли я в вечную блаженную жизнь. А все прочее меня не волнует, потому что это временное и земное. Я молюсь и делаю все возможное, чтобы Господь простил все мои грехи вольные и невольные, и когда умру — принял в Царство Небесное. Для меня это — главное.
— Как вы думаете, это морально оправдано — упоминать сегодня Патриарха из соседней страны, которая напала на нас так откровенно и цинично?
— Я думаю, что морально несправедливо, чтобы такого Патриарха, который, по сути, поддерживает агрессию против своей паствы, упоминать во время богослужения. Когда Янукович применил оружие против народа и уничтожил больше ста невинных людей, наша Церковь прекратила молиться за власть. И на второй день после того, как мы прекратили молиться, он убежал.
— Вы думаете, ему тоже следовало бы прекратить молиться за российскую власть?
— Да. Патриарх Алексей прекратил молиться за власть, когда состоялось ГКЧП. Тогда Патриарх в Успенском соборе Кремля служил и объявил, что он прекращает молиться за эту власть. Значит, могли Московские Патриархи прекращать молитву за преступную власть? Могли.
— Некоторые говорят «спасибо, что хоть молчанием поддерживает Украину, а не словом, не делом». Или молчание это тоже преступление?
— Молчание — это соучастие.
— Почему УГКЦ часто была более смелой во время революции? Может, УГКЦ и является единой Поместной церковью для Украины?
— Кто был более или менее смелым во время революции — рассудит народ и история. Главное то, что и наше духовенство, и духовенство УГКЦ, и другие Церкви и религиозные организации поддерживали народ. Не думаю, что УГКЦ сделала больше для Майдана, чем УПЦ КП. Весь мир признает подвиг Михайловского Златоверхого монастыря, и этот подвиг — уникальный. Но сегодня оценивать «больше-меньше» — это делить людей, а народу сейчас особенно необходимо единство. Больше всех сделали те, кто погиб, потому что они проявили наивысшую меру любви — отдали свою жизнь.
— Чувствуете ли вы, что историческое время православия в мире и в Украине уже миновало?
— Нет. Говорить о том, что миновало время православия — это значит говорить, что истина миновала, что ее не существует уже. Православие чем сильно? Оно исповедует неповрежденную истину. Не ввиду того, что в Православной церкви много недостатков и много грешников, но только Православная Церковь сохранила истину неповрежденной. Поэтому говорить, что время православия прошло, это говорить, что время истины прошло. А Сам Бог говорит, что Он является истиной, поэтому мы не можем сказать, что истина миновала.
— Возможно ли новое возрождение православия в Украине? Как во времена святителя Петра Могилы?
— Возможно, потому что если бы возрождение народа и Церкви было невозможно, то эти наши призывы к покаянию и обновлению — бесполезны.
Говоря о возрождении во времена святителя Петра Могилы, мы отмечаем то, что оно состоялось тогда, когда Украинская церковь, Киевская Митрополия, была, по сути, независимой. А когда стала зависимой от Москвы — пришла в упадок, потому что все лучшее забрала себе Русская церковь. И благодаря тому, что взяли от Киева, внедрили у себя и науку, и развитие богословия. Поэтому и сегодня мы говорим, что для церковного возрождения необходима независимость.
Мы призываем и каждого человека каяться в своих грехах, и не только человека, но и народы, если они грешат. Это значит, что возрождение возможно, и примером такого возрождения является возрождение наших народов, которые входили в СССР. Во время Второй мировой и после войны — это было духовное возрождение и украинского народа, и других народов бывшего СССР, которые стали безбожниками.
— Люди вернулись в храмы во время войны, вы это имеете в виду?
— Да. Потому что, если бы не война, я не знаю, были ли бы верующие на наших землях.
— Могло бы быть такое, как в Албании?
— Да, могло бы быть сплошное безбожье, потому что храмов нет, духовенства нет. Литературы нет, антирелигиозная пропаганда забила так умы, что люди бы никогда и не думали о Боге.
— А такое культурное возрождение, как во времена святителя Петра Могилы, возможно сегодня в Украине?
— Возможно. Потому что тем, кто хочет добра, с помощью Божьей все возможно. Но надо каждому много работать — как работал святитель Петр, не покладая рук и настойчиво.
— Если завтра война — священникам можно стрелять во врага?
— Нет. Священник не должен стрелять. Но молиться, призывать, вдохновлять священники не только могут, но и должны.
— Что может спасти Украину?
— Может спасти Бог и обращение людей к Богу. Потому что у Бога хотение превращается в действие мгновенно. Но для этого необходимо обращение людей к Богу, их молитва и покаяние в своих грехах. Бог может сделать черное белым мгновенно, как это Он сделал с разбойником на кресте. Черный стал белым, разбойник первым входит в рай — не Авраам, и не Адам, и не Давид, и никто из пророков. И сегодня Бог может спасти Украину, но необходима покаянная молитва и воплощение покаяния в делах личной жизни, жизни общества и государства.
Юрий Черноморец
