Сафинар ДЖЕМИЛЕВА о ссылке, возвращении на Родину и предстоящем выборе.
Николай СЕМЕНА. — «День», 5 февраля 2010 года (рос.)
Сафинар ДЖЕМИЛЕВА о ссылке, возвращении на Родину и предстоящем выборе.
Джемилевы вернулись в Крым уже в 1986 году. Сафинар создала «Лигу крымскотатарских женщин», которая сегодня стала опорой для многих женщин-репатрианток. В январе 2010 года «за большой личный вклад в дело консолидации украинского общества, строительство демократического, социального и правового государства по случаю Дня Соборности Украины» Президент Украины Виктор Ющенко наградил Сафинар Джемилеву орденом княгини Ольги III степени. В эти стандартные слова вместилась женская судьба, полная лишений и ежедневного подвига, сознательно посвященная жертвенному служению своему народу и человеку, которого все считают героем. Рядом с героическим мужчиной должна быть героическая женщина — таков закон жизни.
— Сафинар-ханум, коллектив редакции газеты «День» сердечно поздравляет вас с высокой наградой! Скажите, как в Крыму восприняли ваше награждение?
— Наши женщины, крымские татарки, правление Лиги очень рады этому награждению. Мы полагаем, что это достойная оценка государством того факта, что наша «Лига крымскотатарских женщин» вот уже 15 лет помогает и женщинам-репатриантам, и другим крымчанкам, и крымским детям. Меня поздравили все руководители Крыма, общественность.
— Сафинар-ханум, в одной книге о крымскотатарских женщинах вас называют «декабристкой». Вас вдохновлял пример Марии Волконской и Екатерины Трубецкой?..
— Ну что вы?! Я тогда не думала об этом. Мной руководило стремление помочь всем близким людям, живущим в Узбекистане рядом со мной, помнящим и любящим Крым и участвующим в национальном движении. Познав тяжелый путь советских диссидентов, я должна сказать, что декабристок в царской России так не преследовали, как нас. Они ехали в ссылку со своими нарядами, модными шляпками, а за нами следила целая свора кагебешников, милиции, нам многое запрещалось. Это все морально очень тяжело, если человек не подготовлен. Советский Союз не отменил преследование и унижение человека, в том числе и по национальному признаку, но довел систему наказаний, основанную еще в Российской империи, до иезуитского совершенства.
— Вы сознательно отказались от спокойной жизни, успешной карьеры, которая открывалась перед выпускницей иняза, и взвалили на свои плечи ношу спутницы репрессированного лидера национального движения, гонимого спецслужбами и правоохранительной системой. Что повлияло на ваш выбор судьбы?
— Мне было 32 года, и это осознанное решение. В Янгиюле я оставила работу, сына, родителей и поехала к Мустафе. Он уже тогда был легендой в нашем народе. Все наши соотечественники одобряли мой поступок потому, что наш народ жил Крымом, жил мечтой о возвращении на родину. Я гордилась своим поступком. Я знала, что будет нелегко, но в сознании нашего народа и в сознании каждого крымского татарина это был лучший выбор. Мусульмане часто жертвуют собой, но это не трагедия, это осознанный долг перед самим собой...
На Колыму мне пришлось добираться больше недели. Сначала в Якутск, потом самолетом в Верхнеколымск, а потом в поселок Зырянка на почтовом «кукурузнике», прямо над тундрой. Это был 1980 год. Наша жизнь на Колыме начиналась тогда, когда в Москве проходила Олимпиада. Весь мир соревновался и праздновал победы в Москве, и это было оскорбительным для нас. Мы жили у черта на куличках в старом деревянном общежитии, сразу перешли на национальную кухню. Я часто готовила Мустафе чебуреки. Вот на фотографии как раз это видно. Это наша комната, электрическая печка. Мустафа сам сделал вот этот сервант из деревянных реек и фанеры, стол.
Поселок Зырянка — это бывший сталинский лагерь. Везде еще остались зоны, бараки с номерами, пропускные пункты, сторожевые вышки. Мне было страшно и дико. Там мы были первой семьей ссыльных крымских татар. Позже к Александру Подрабинеку, который отбывал ссылку в поселке Усть-Нера, приехала Алла, и мы стали дружить семьями. Во всем помогали друг другу. Через год у нас родился сын Хайсер, а у Подрабинеков — сын Марк. Я в шутку говорю: появился косяк советских ссыльных детей...
Мустафа работал на кислородной станции. Люди там его уважали, как всех политических, они знали, кто он и за что борется. Невысокий, он научился мастерски справляться с кислородными баллонами, которые были высотой в его рост. Когда он дежурил сутками, я носила ему обеды и ужины. Выезжать мы никуда не имели права. Мустафе необходимо было ежемесячно являться в милицию — подтверждать, что вот, мол, я, не убежал еще...
Наша жизнь была интеллектуально насыщенной. Мы обсуждали проблемы политики, перспективы Крыма, перспективы возвращения народа на родину, и уже там, на Колыме, мы верили, что рано или поздно наш народ этого добьется. Мы получали много писем со всего мира, слушали радио. Вот на одной фотографии видно наш радиоприемник. Мы слушали «Голос Америки», «Свободу», другие радиостанции. В то время передачи «Голоса Америки» начинались информациями о ссылке Мустафы Джемилева. Нам казалось, что, находясь в Зырянке, мы были в центре всего мира.
В Якутии особенно трудно было зимой, стояли морозы до 50 градусов. Даже выйти на улицу было сложно. Прежде, чем покинуть дом, надо было тепло одеться: ноги в валенки, платком закрыть лицо, руки плотно сжать в кулаки и сверху надеть плотные рукавицы. Мы передвигались перебежками: пробежишь метров сто, потом надо заскочить в какой-либо магазин или дом и постоять, согреться, потом выскакиваешь — и опять перебежка к следующему теплому месту...
— Вы радовались, когда ссылка закончилась и вы уехали из Якутии? Что вас ожидало «на воле»?
— В Якутии мы прожили больше двух лет. И сейчас мы храним не только как документ, но и как реликвию наше свидетельство о браке и метрику Хайсера, выданные в Зырянке, месте ссылки бывших советских политических заключенных. В 1983 году, после освобождения Мустафы, мы попытались приехать на Родину. Нам выписали предписание в Крым, не зная, что крымским татарам было запрещено сюда возвращаться. Сперва мы поселились у знакомых в Саках, но нас там быстро арестовали за «нарушение паспортного режима» и незаконное пребывание, посадили в «воронок» и перевезли в Тамань. Сначала в Крымск, потом в Обинск, недалеко от Новороссийска. Но там крымские татары узнали, что местная милиция держит взаперти Мустафу Джемилева, и устроили пикет с требованием освободить нас. Нас выпустили. Мы еще некоторое время пожили в Обинске. Мустафа встречался с людьми, расспрашивал, как живут там крымские татары, какие проблемы, к чему стремятся. За эти разговоры и собрания нас опять стали преследовать, обвинять в том, что мы нарушаем общественный порядок, и тогда мы приняли решение выехать в Узбекистан, где жил практически весь наш народ...
— Колыма познакомила и связала вас с российскими диссидентами, которые поддерживали борьбу крымских татар, в частности с Александром и Аллой Подрабинеками. Это на всю жизнь?
— Да, оказалось, это очень важно. Было даже некоторое время, когда казалось, что эта борьба есть наша общая судьба навсегда. В истории национального движения огромную роль сыграл выход «Хроники текущих событий», руководимой Подрабинеком. Но после падения Советского Союза поле деятельности российских и крымскотатарских диссидентов как бы несколько разделилось. У них своя страна и своя борьба, у нас — свои проблемы, хотя мы и не отказываемся от дальнейшей поддержки друг друга, но контакты наши стали не столь частыми. Так, когда в прошлом году в Москве власти преследовали Александра Подрабинека за статью «Как антисоветчик антисоветчикам», меджлис крымских татар выступил с публичным заявлением в его поддержку, и, думаю, эта поддержка была для Саши очень важна. Мы с ними дружим семьями, и Александр, и Алла бывают в Крыму, гостят у нас. Однако естественно, что совместной публичной деятельности у нас сейчас практически нет. Александр сосредоточился на журналистской работе, Мустафа — на политической деятельности...
— Известно, что ни ссылка, ни заключения в тюрьмы и лагеря не прервали участие Мустафы Джемилева в национальном движении. Какую работу вы проводили после возвращения с Колымы? Вам хотелось покоя? Или вы были готовы к дальнейшей борьбе?
— Конечно, готовы. Мы знали, что покой нас не ожидает. Всего Мустафе пришлось пережить семь заключений и ссылку. По возвращению в Узбекистан мы поселились в Янгиюле, именно в том домике, который я предлагала продать. Он нам сильно пригодился. Мустафа стал активно участвовать в национальном движении. Было много встреч, он готовил документы, я помогала ему их распространять. Именно тогда они задумали и готовили поездку крымских татар в Москву, публичные акции в столице, которые и состоялись в 1987 году.
Но в целом эта работа была конспиративная, меня в нее глубоко не вовлекали, чтобы не подвергать опасности. Конечно, он все время был в поле зрения КГБ, но конспирация инициативных групп в движении была так совершенна, что спецслужбы не могли сразу накопить на него компрометирующий материал. Они знали это, поэтому цеплялись за любую возможность обвинить его и посадить.
Тяжелыми событиями были для нас обыски. Милиция и кагебешники приходили, как правило, рано утром, шмон продолжался весь день. Помню, однажды звонят в дверь. Спрашиваем, кто, говорят — почта. Смотрим в окно, а там милиции полная улица. А у нас, кроме документов Мустафы, еще запрещенные книги. Среди них книга Александра Некрича «Наказанные народы». Я надеваю большой махровый халат, прижимаю книгу к груди, закрываю ее поверх халатом, сверху на руки беру плачущего Хайсера, и только тогда открываем дверь. Они вваливаются в обуви, все разбрасывают, все выворачивают, потом начинается самое нудное — составление описи изъятых рукописей Мустафы. Он их изводил этой процедурой. Заставлял каждый лист записывать отдельно, причем записывалось, какими словами каждый лист начинался и какими заканчивался, чтобы потом не было подлога на суде. А рукописей были всегда горы...
Я лично очень тяжело это переживала. Человеку невозможно привыкнуть к обыскам. Каждый раз этот шмон, унижения, издевательства переживаешь как трагедию, как надругательство над своим достоинством. Это был подвиг даже со стороны Хайсера, телом которого я прикрывала запрещенную книгу, — попробуй высидеть целый день у матери на руках!
Во время одного обыска у нас оказался известный диссидент Синавер Кадыров. Вместе с Мустафой они сделали этот день для кагебешников мучением. Они навязали им дискуссию о сущности национальной политики в СССР и о задачах нашего национального движения, причем ежеминутно ставили их в тупик своими вопросами и логическими доводами. Те не знали не только как ответить, но и куда деваться...
А когда умер отец Мустафы, то он и его сестры, которые были также участниками национального движения, решили выполнить его завещание и похоронить отца в Крыму. Только они пересекли Керченский пролив, как всю процессию арестовали, а Мустафу за «незаконное» появление в Крыму судили, и отправили отбывать срок в Магадан. Его обвинили даже в том, что он якобы «похороны собственного отца превратил в политическое мероприятие». В этот раз он отбывал срок в Магадане, в лагере, и я уже не могла быть с ним, но регулярно ездила на свидания, возила передачи...
— Вы участвовали в передаче информации о диссидентском движении в СССР за границу. Можете сейчас рассказать, как это было?
— Да, существовала целая система конспиративных каналов и способов. Например, если у нас была новая информация, мы из обычно неприметного переговорного пункта звонили связному в Голландию. Информация заканчивалась словами — «передайте это сестре». Закончив передачу, мы быстро убегали из переговорного пункта, а туда вскоре являлись милиционеры и расспрашивали свидетелей, кто из какой кабинки звонил. Но нас уже и след простыл. А на том конце провода знали, что кодовое имя «Сестра» — это Айше Сейтмуратова на «Голосе Америки», и информация попадала к ней, а потом в эфир. Так о нашей жизни узнавал весь мир.
— Переломным моментом в национальном движении были демонстрации крымских татар в Москве в 1987 году. Вы участвовали в этих событиях? Как вы оцениваете их результаты?
— Демонстрациями в июне и июле 1987 года в Москве мы хотели не только привлечь внимание мировой общественности к судьбе крымскотатарского народа, но, как бы сегодня сказали в России, «понудить» руководство КПСС к решению проблемы крымских татар. Первое нам удалось лучше, второе — только частично. Первая демонстрация состоялась 6 июня 1987 года, в ней приняли участие около 600 крымских татар. А всего для демонстраций в Москву приехало больше 2,5 тысяч наших людей. Мустафа Джемилев был под надзором в Узбекистане, поэтому выехать не мог, но он на месте организовывал обеспечение наших людей в Москве, массовые мероприятия, подготовку информации для мировой общественности. Мы приехали в Москву накануне, остановились на квартире Александра Павловича Лавута, и до завтра нужно было изготовить лозунги, но не было из чего. Тогда Сима, жена Лавута, вытащила нам все свои простыни, мы достали краски и написали на простынях первые лозунги «Демократия и гласность и для крымских татар!», «Верните родину крымским татарам!», а наутро уже на демонстрациях держали их и до хрипоты кричали: «Родину! Родину!»
Кроме демонстраций на улицах Москвы, большие группы крымских татар добивались приема в ЦК КПСС, В Верховном Совете СССР, во многих других органах власти, в посольствах, в общественных организациях, например, в Союзе писателей, в Союзе журналистов, — и везде говорили о нарушении права крымских татар жить на своей родине, об истории репрессий. Кончилось тем, что нашу делегацию принял Андрей Громыко, под его руководством была создана специальная комиссия, однако потом вышло лживое «Заявление ТАСС», в котором все наши требования были извращены и подвергнуты критике. Кончилось тем, что нас всех стали арестовывать, силой набивать в поезда и самолеты и отправлять домой в Узбекистан. Но результат был налицо: нам удалось прорвать завесу молчания, о нас снова заговорили в мире, а комиссия Громыко приняла хотя и половинчатые, но все же меры, которыми было признаны факты нарушения прав крымских татар...
— Борьбу Мустафы Джемилева, всех крымских татар поддерживал Андрей Сахаров. Он сыграл значительную роль в развитии движения и в освобождении Мустафы из последнего заключения.
— Когда Михаил Горбачев освободил Андрея Сахарова, Андрей Дмитриевич обратился к нему и сказал, что если быть последовательным, то нужно освободить не только его, но и остальных политических заключенных, и передал ему список. В числе первых в списке Сахарова стояла фамилия Мустафы Джемилева. А в Магадане как раз шел суд, по которому Мустафу хотели упрятать еще раз. Но нас с Мустафой выпустили прямо из зала суда.
Из Магадана мы приехали в Москву. Остановились у Ларисы Богораз, а потом поехали к Сахарову, чтобы поблагодарить его за освобождение. Андрей Дмитриевич провел пресс-конференцию, было много журналистов. Мустафа был давно знаком с Сахаровым по переписке, по общественной деятельности, но до этого они ни разу не встречались. Сахаров и Елена Боннер встречали нас очень тепло, предложили нам остаться, чтобы поговорить. Они накрыли стол, Мустафа и Сахаров долго говорили о ходе и перспективах перестройки, о правозащитном движении, о пребывании в заключении, о перспективах национального движения крымских татар, о том, как информировать народы Советского Союза о развитии демократии в мире, о нарушениях прав человека. Тогда вот и был сделан этот снимок...
— Вы видели близко этого выдающегося человека, были знакомы с ним. Какое впечатление он произвел на вас?
— Знаете, величие этого человека было неброским, внутренним, но очень заметным. Он был с виду очень скромным, говорил очень тихо, несколько заикаясь, но сила его слов была такая, что к ним нельзя было не прислушиваться. В нем была внутренняя сила, но внешне он казался очень открытым и каким-то беззащитным, все время хотелось его закрыть, защитить. И Елена Боннэр с успехом выполняла эту роль, постоянно закрывала его своими «крыльями» помощи и заступничества!
— Насколько известно, Мустафа Джемилев был в ссылке недалеко от места заключения Вячеслава Чорновила, они активно переписывались...
— Да, Вячеслав Чорновил отбывал срок в лагере в Большой Мархе в Якутии, это сравнительно недалеко от Зырянки. И однажды мы должны были ехать на суд к Подрабинеку в Усть-Неру, это район Оймякон на Индигирке, и как раз к этому времени из Москвы приехала Алла Подрабинек, привезла продукты. Мы решили съездить к Чорновилу. Оформили передачу и поехали в Большую Марху, передали ему продукты. Мустафа и Чорновил все это время в ссылке поддерживали контакты, переписывались, обсуждали будущее Украины и Крыма...
А вот на суд к Подрабинеку мы тогда так и не попали. Когда мы были уже в аэропорту в Якутске, видимо, поступило указание из Москвы не пускать Джемилева на суд к Подрабинеку, и нас с Мустафой затолкали в самолет и отправили обратно в Зырянку...
— Вы встречались с Атеной Пашко?
— Да, мы встречались с ней не в ссылке, а уже здесь, в Украине. Мы познакомились на международной женской конференции. Она возглавляла Союз украинок, и мы много сотрудничали, когда создавали «Лигу крымскотатарских женщин». Она приглашала нас на свои конференции, начиная с 1994 года, щедро делилась опытом, интересовалась жизнью крымских татар, ситуацией в Крыму. Мы дружили, очень хорошо относились друг к другу. Но гибель Вячеслава Чорновила, видимо, сильно подорвала ее здоровье, и сейчас Атена как-то отошла от дел, она сейчас не на виду...
Мустафа Джемилев и Атена Пашко раньше встречались часто. Они как-то в одной делегации ездили в Турцию, много работали вместе, встречались в Крыму и Киеве, обсуждали многие проблемы женского движения...
— Очевидно, что ваши и Мустафы Джемилева отношения с диссидентами из Украины были не поверхностными. Вы понимали, что нас теперь будет объединять одна страна? Как это сказывалось на человеческих отношениях?
— Да, Мустафа Джемилев и Вячеслав Чорновил в переписке, насколько я знаю, часто обсуждали, как может быть решена судьба крымскотатарского народа в свободной Украине. Мустафа Джемилев и сейчас придерживается тех концептуальных позиций, которые были заложены ими в той переписке: в свободной Украине должно быть обеспечено право крымскотатарского народа на национальную автономию.
А я всегда очень трепетно относилась к диссидентам и участникам правозащитного движения из Украины потому, что я понимала — как у украинцев, так и у крымских татар в Советском Союзе одинаково незавидное положение и одинаковая судьба. Я понимала, что каждый из нас борется за права своего народа, и эта борьба у нас общая. И уже в независимой Украине эта борьба превратилась в сотрудничество, которое тоже оказалось непростым, потому что к реальной власти в Украине так и не пришли национал-демократы, — а перекрасившиеся коммунисты так и не выпустили из своих рук рули власти. И в этом беда Украины, причина нынешних сложностей...
Кстати, мы, крымские татары, наши женщины всегда стремились быть активными участницами реформ и демократических преобразований в Украине. В 2004 году мы были активными участницами Майдана. Я была на Крещатике от начала до конца. Мне впоследствии даже присвоили звание «Гвардеец майдана». Да, от Ющенко ждали очень много. От одного человека так много нельзя ожидать. Тем более в стране с такой сложной историей. Несомненно, мы в Украине живем свободнее, чем многие в странах СНГ. Для нас неприемлемы, например, порядки Узбекистана, где рта невозможно раскрыть. Но того, к чему стремились, мы еще не достигли. Да и народ должен еще понять, какое именно будущее ему нужно и как его нужно созидать...
— Кстати, вы были участницей первой встречи Виктора Ющенко с членами Совета представителей при Президенте в 2004 году в Хан-сарае. Какие выводы вы сделали после этого общения?
— Да, мы все очень ожидали этой встречи. И ожидали от нового Президента Украины решения наших проблем — определения статуса языка, статуса депортированных, развития национального образования, наделения репатриантов землей, решения проблемы топонимики, реформ крымской автономии. К сожалению, Виктор Ющенко явился в Бахчисарай с фотоаппаратом на груди, как турист. Он осмотрел дворец, фотографировал разных бабочек на цветках, пока члены меджлиса в костюмах и галстуках изнывали от жары. И только после того, как Президент удовлетворил свое любопытство, насладился фотографическим искусством, он обратил внимание и на членов Совета представителей. Это, кажется, вызвало у него легкую досаду. Президент предложил меджлису отменить декларацию о национальном суверенитете крымскотатарского народа, принятую в 1991 году. Мы поняли, что новый Президент просто неглубоко знает наши проблемы. И больше с Советом представителей он не встречался...
А когда мы пригласили гостей на обед, Виктор Андреевич однажды склонился к супруге и оперся на ее плечи. Мне показалось, что он был не уверен в себе, почему-то опасался крымских татар, все время искал в ком-то, хотя бы и в лице жены, опору из-за своей неуверенности...
— Теперь уже не могу не спросить о вашей позиции на выборах. У многих крымчан пессимистические взгляды на второй тур. Вы, как видно, излучаете оптимизм. На чем он основывается?
— Выборы — это постоянная наша боль. На предыдущих выборах мы голосовали за Виктора Ющенко. Но перед этими выборами меджлис впервые воздержался от рекомендации нашим соотечественникам, за кого следует голосовать в первом туре. Во втором туре меджлис рекомендует крымским татарам отдать свои голоса за Юлию Тимошенко. Нас, крымских татарок, питает женская солидарность, и мы думаем, что женщина-украинка будет последовательно демократичной и справедливой в своей политике. Мы надеемся на принятие мер по решению проблем нашего народа. В то же время мы понимаем, что один человек, хоть и Президент, не сможет решить весь узел проблем такой сложной многонациональной страны, поэтому мы надеемся на то, что после следующих выборов Верховной Рады и местных советов система представительных органов Украины станет качественно иной. Новая Верховная Рада сможет наверстать упущенное, в законодательной системе заполнить пропуски и исправить недочеты, допущенные Радой этого созыва. Поэтому мы считаем, что решающими будут те будущие выборы, и готовимся принять в них самое активное участие. В частности, крымские татары в советах всех уровней в Крыму уже составляют более 15% от их состава. Это, как правило, демократичные и компетентные представители народа. Многие из них — женщины. Поэтому мы думаем, что после следующих выборов нас среди депутатов в Крыму должно быть больше...
Об общественной деятельности Сафинар Джемилевой в рамках «Лиги крымскотатарских женщин» читайте во второй половине интервью в одном из следующих номеров «Дня»