Классическое различие для украинского и российского православия основывается на схеме двух народных ментальностей Николая Костомарова. Украинцы – индивидуалисты, россияне – коллективисты, а потому украинец любит в религии персональную мистику, а россиянин – коллективный обряд. Для украинца в христианстве главное – моральная сущность, для россиянина – внешняя форма
Для украинца православие должно легитимизировать его народный способ жизни, для россиянина – государственную машину и безвольную покорность государю, помещику, «общине».
Украинское православие характеризуется открытостью к культурным достижениям собственного и других народов, поскольку способность к инкультурации вообще существенное свойство христианства как мировой религии. Российское православие отступает от христианской культурной открытости и в стремлении сберечь внешние формы собственной религиозности переходит к утверждению религиозной культуры закрытого типа. Отсюда – жизнетворчество украинского христианства и мертвечина казарменного российского православия (о чем еще много писал Тарас Шевченко в своем «Дневнике»). Эта схема Н.Костомарова попала на страницы богословских[1], религиоведческих[2] и даже политологических[3] работ.
Согласно такой схеме получалось, что наилучшие достижения российского православия были плодом не его внутреннего развития, а результатом украинского влияния. Например, неслучайными казались те факты, что «старчество» Оптинской пустыни началось с киевлянина Паисия Величковского, российская религиозная философия – с Григория Сковороды (и расцвела во времена Серебряного века усилиями киевлян). Третье важное влияние – киевской теологии в начале ХХ века с ее социально значимой теологией о.П.Светлова, о.С.Кислякова и о.И.Жураковского (этих неизвестных широкой аудитории украинских «киркегоров») – не произошло только из-за исторических катастроф подсоветского бытия.
За годы независимости было несколько попыток утвердить в общественном сознании дихтомию украинского и российского православия. Религиоведы пытались развивать схему Николая Костомарова. Философы в украинском христианстве пытались найти особенную любовь к миру, учение о всепрощении и экуменизм. Богословы предложили кое-что новое. В их утопических мечтах Киев предстал как второй Иерусалим – особая духовная столица православного мира. Мир, внутреннее самоуглубление, духовный синтез – все это проповедовалось как призвание Киева. Прямым текстом Киев описывался как антитеза Москве. Третий Рим оказался в этих рефлексиях имперским городом, который променял внутреннее богатство на внешнее величие, духовность на великодержавность, мир евангельский на насилие захватчика.
Но разговоры об украинском и российском православии уже не имеют значительного резонанса. И для этого есть важная причина в общей исторической тенденции модерного вытеснения религии из центра общественной жизни. В домодерных обществах религия была одним из социальных институтов. Экономика обеспечивала продуктами потребления, функцией политики было управление, семья и образование отвечали за физическое и культурное самовоспроизведение общества, а религия дарила ощущение единства.
О призвании религии давать для социальной жизни единство еще пишется в учебниках. Но реально религия уже давно не выполняет этой функции в обществе. Социальным институтом, который дарит ощущение единства, сегодня являются массовая культура, СМИ, в последние годы – телевидение и Интернет.
Единство разнообразия в обществе, сопереживание, ощущение солидарности – все это уже не сфера религии, а, скорее, ТВ. И поэтому важнее для выживания нации вопрос про «ящик» с его продуктом «массового поражения», чем вопрос про храм с его прививанием чужой ментальности. Российское по духу ТВ влияет на формирование неукраинской формы единства у 90% населения, приводит к мировоззренческому кризису, к культурному украинскому «концу света».
Российское православие формирует ощущение причастности к соседнему народу лишь у нескольких процентов населения. Можно спорить есть ли российскоформирующее влияние московского православия на порядок или на два порядка меньшим влияния ТВ. Но в любом случае, не церковь должна стоять в центре культурной работы украинской элиты. Государственная власть, образование, ТВ – вот что главное для выживания украинского общества сегодня. Церковь, язык, искусство – все это в структуре сегодняшнего социума второстепенно и само по себе не может спасти нацию. Если не иметь национальной государственной власти, образования и ТВ, то в сегодняшних условиях лучшие украинские Церковь, язык и искусство ничего не решат в культурной войне с народом, которая, к сожалению, реальна.
Однако представим себе, что украинизация власти, образования и ТВ когда-то состоится. Тогда на повестке дня окажутся вопросы украинизации в церковной, языковой и культурной сферах. И тогда проблема различия между украинским и российским православием станет действительно актуальной задачей.
Не преувеличивая значения нового осмысления разницы между современными украинским и российским православными менталитетами, попробуем провести несколько важных новых отличий, которые возникают уже в нашу постмодерную эру.
Для современного российского православия характерна «идеялатрия», то есть поклонение идеям. Если российский православный задается вопросом, какими должны быть Церковь, государство, он сам – то его ответ прост: все должно отвечать идеальному образцу. Церковная реальность должна быть отображением небесной. Государство должно наследовать или небесную монархию Бога, или идеалы «Святой Руси». Сегодняшний православный христианин должен напоминать верующего времен «тишайшего» Александра Михайловича: благочестие, выстаивание многочасовых богослужений, фанатизм в защите «своего» и вечная борьба с «чужим».
Для современного украинского православия характерна «законолатрия», то есть поклонение законам, обычаям, долгу. Украинский христианин, попадая в регистр религиозного поведения, задается вопросом: что я должен делать, согласно закону и обычаям. Все должно быть сделано правильно – от обряда до собственной жизни. В привычке поступать согласно религиозному обычаю или закону огромный потенциал, который, к сожалению, не используется украинскими Церквами.
Если украинскому христианину объяснить христианское социальное учение, то он будет жить согласно этому закону – будет жить тогда, когда будет попадать в регистр религиозного поведения. Если бы Церковь объяснила собственное видение обязанностей христианина относительно всех аспектов его социальной деятельности, то, возможно, в Украине это имело бы большой резонанс.
Это для российского православного все равно, каким является социальное учение его Церкви о государстве, нации, культуре, глобализации, образовании, политике, медицине и т.д. Российский православный живет идеями, идеальными парадигмами. Социальное учение, в котором изложены обязанности современного христианина – его не интересуют.
Украинский христианин готов как услышать современное учение Церкви про свои социальные обязанности, так и подумать над возможностью жить согласно с ними. Но украинские Церкви (даже УГКЦ!) крайне мало делают для распространения соответствующих знаний среди собственных верующих. В конце концов, все это приводит к упадку: христианин не знает собственных обязанностей относительно государства и нации, культуры и языка, политики и медицины – и все бросается им на произвол. Но он не знает и социального учения Церкви о своих обязанностях относительно прихода, относительно своей собственной религиозной общины.
Лишь признаки внутреннего разрушения приходской жизни заставили Церкви задуматься над необходимостью разработать Стратегии и воплотить их в жизнь. Тогда как общая стратегия могла бы быть очень простой: чтобы каждый верующий знал, какие именно обязанности на него возлагает социальное учение Церкви. И жил бы согласно этим обязанностям, среди которых первая: творить с помощью христианской солидарности и любви всю общественную вертикаль – от прихода до общеукраинского христианского гражданского общества. Вторая – «внешняя» и «внутренняя» евангелизация. Под «внешней» евангелизацией понимается проповедь Христа тем, кто Его не знает. Под «внутренней» – возвращение христианского морально-ценностного элемента во все сферы общественной жизни. Такое возвращение может стать одним из важнейших процессов в украинском социуме в ХХI веке.
Европа и весь мир стоят на пороге нового средневековья. Весь ХХ век деятели культуры жили предчувствием этой реальности. И вот время Модерна подходит к концу. Варварство и цивилизационные катастрофы, новые религиозные войны, новая эра влияния религиозного мировоззрения (не обязательно христианского!) – все это таки начинается. Человечество, как всегда, к новой эпохе не готово, потому что ответственность – это тяжелая ноша, которую никто не хочет взваливать на свои плечи. «Как-то оно будет», – думают политики, а между тем христиан уже сегодня убивают больше, чем когда-либо в предыдущей истории. Вся европейская модель, основанная на правовом государстве с демократической процедурой и защитой прав человека, претерпевает от внутренней эрозии.
В христианской теологии наступление нового средневековья – это снова модная тема, которая последний раз громко прозвучала лишь во время Серебряного века в российской культуре. Современные теологи возлагают большие надежды на новую, постсекулярную эпоху.
Три интересные тенденции в современной культуре привели к повороту в мышлении теологов, к переходу от «стратегии самосохранения теологии» до попыток «завоевать заново господствующие позиции» среди наук, в университете и в общественной мысли. Во-первых, методолог науки П.Фейерабенд провозгласил, что вненаучное имеет столько же прав на существование, как и наука. Во-вторых, Ж.Деррида легитимизировал занятия такими нерациональными темами, как дар, благодарность (между прочим, и благодарность за смерть), мир как книга. Сами теологи уже настолько антропологизировали собственную теологию, что сказанное Ж.Деррида было для них возвращением к средневековым темам и соответствующему способу мышления: культ, евхаристия, ощущение единства мира, библейская история – все это начало оживать как для самих теологов, так и для читателей их работ. В-третьих, социология религии открыла феномен сохранения религиозности в современном обществе. Религия стала более личностной, церкви утратили институциональное влияние. Но религиозное мировоззрение само по себе прекрасно продолжает существовать и оказывает большое влияние на людей. Прогноз про секуляризацию, которая должна была нарастать с развитием цивилизации, – не оправдался. Жить с религией, ощущать ее влияние – такая судьба человечества вообще и Европы в частности.
Новая ситуация постсекуляризма выдвигает новые требования к христианству в Украине. Общество будет интересоваться христианской индивидуальной общественной этикой. Но если этот запрос не будет удовлетворен, люди уже по привычке будут обращаться к неорелигиозным теориям и практикам.
Университетское сообщество радо было бы видеть теологию в стенах собственной альма-матер. Но способны ли христиане Украины предложить теологическую мысль университетского уровня? Социологи фиксируют заинтересованность христианскими СМИ и популярной религиозной литературой. Но способны ли христиане создать качественный продукт и дойти с ним до потребителя?
Проблема не только в неумении христиан работать на качественное удовлетворение запросов постсекулярного общества. Современная общественная мысль очень серьезно относится к императиву Иисуса Христа: познавайте людей по плодам их деятельности! Каждое расхождение между прекрасным словом и позорным делом епископов или простых христиан становится поводом для разочарования. Шансы на христианскую Украину в постсекулярную эпоху теряются, и новое варварство уже тут как тут.
Еще не успело новое средневековье наступить, как волны антиклерикализма уже ощущаются в обществе. Интересно, что журналисты не критикуют христианство, но обращают внимание на поведение христиан, которое противоречит высоким нормам евангельской морали. На последних выборах в Польше лишь на критике епископов одна партия получила 10% голосов. В России РПЦ теряет общественный авторитет из-за чересчур сильного сближения с властью. Патриарх боится новой революции и ее последствий для Церкви, а поэтому заигрывает и с националистами и с нацистами противопутинского лагеря.
Церковь окажется в центре общественных дискуссий и в Украине. Все больше журналистов и обычных граждан интересует не только тема взаимовлияния Церкви и политической власти. Церковь и общество – вот главный фокус для ближайшего будущего.
В украинских условиях Церковь – наибольший институт гражданского общества. И проблема взаимодействия ее как части со всем целым гражданского общества – это не просто порядок дня ближайшего будущего. От взаимодействия Церкви и гражданского общества во многом зависит украинская судьба и первой, и второго.
Сегодня перед украинским христианством открываются новые возможности. Во-первых, утверждение в собственной идентичности, отличной от российской. Но не ради проведения цивилизационной границы между «Украинским свитом» и «Русским миром». А ради возвращения к христианскому аспекту европейской идентичности. Во-вторых, возвращение богословия в университет – ради открытия нового измерения в интеллектуальных дискуссиях современности. В-третьих, актуализация христианского социального учения – ради цивилизованного варианта необходимой сейчас модернизации украинского общества, государства, культуры.
[1] Преимущественно в работах митр.Иллариона Огиенко.
[2] Наиболее презентабельно – в работах Александра Сагана.
[3] Лучше всего в: Донченко О., Романенко Ю. Архетипи соціального життя і політика (Глибинні регулятиви психологічного повсякдення). Київ: Либідь, 2001.