Передо мной сидит симпатичный мужчина, с неспешными манерами, спокойным, даже тихим голосом и серьезным, внимательным взглядом. Он трудится в регионе, который называется теперь «Новороссия». Естественно, мне хочется узнать от него всю правду. Если она вообще возможна на войне.
По причинам, которые еще два года назад показались бы нелепыми и нереальными, я не могу назвать ни имени, ни фамилии, ни места проживания моего собеседника, ни даже места нашей встречи. О фотографии тоже не может быть речи. Передо мной сидит симпатичный мужчина, с неспешными манерами, спокойным, даже тихим голосом и серьезным, внимательным взглядом. Он трудится в регионе, который называется теперь «Новороссия». Естественно, мне хочется узнать от него всю правду. Если она вообще возможна на войне. Начинаю с провокационного вопроса.
– Вы уже чувствуете себя гражданином новой республики?
– Нет, конечно!
– Почему?!
– Во-первых, потому, что идея, которую нам пытаются навязать, – бессмысленна и совершенно бесперспективна. Начну с того, что те дипломы, аттестаты, которые получают сейчас наши дети, – это просто какие-то бумажки, которые никто нигде в мире никогда не признает. Представьте: у вас, например, трое детей. Они посещают школу. Но кто там теперь преподает? Многие учителя уехали, уровень преподавания очень низкий. Некоторые учителя, которые давно вышли на пенсию (им по 65-70 лет), из-за недостатка в преподавателях вынуждены опять вернуться в школы. У кого дочь-подросток, еще должен переживать о том, чтобы какой-нибудь пьяный военный ничего с ней не сделал...
Паспорта выдают сейчас новые. Их не признаёт даже Россия. Реальный случай: три недели назад, 27 января один брат поехал в Москву на конференцию и с ними ехал человек с паспортом нашей новой республики; российские правоохранители его попросту высадили из автобуса.
Вторая причина – атмосфера и политической фон нашей жизни. В них всё говорит об огромном желании вернуться в коммунистическое прошлое, мы живем сегодня под охраной полицейских батальонов, в названии которых фигурирует аббревиатура «СССР». Добавьте к этому пропаганду идей коммунизма, у которых нет будущего. Думаю, каждый разумный человек не может соотносить себя с гражданством новых республик.
– Другие верующие, оставшиеся в зоне, тоже так думают?
– Люди пенсионного возраста, которые приноровились получать две пенсии: одну от Украины...
– Подождите, ваши пенсионеры получают две пенсии?
– Да. Вторая пенсия выплачивается российскими рублями, а кто именно платит, остается только догадываться... Так вот, пенсионеры, получающие две пенсии, говорят, что они хотели бы, чтобы такое положение вещей сохранилось еще лет пять, семь или даже 10. Цены на продукты, конечно, высокие, но зато им хватает.
– А непенсионеры на что живут? Работа есть?
– Как таковой – нет. Из всех существовавших некогда предприятий работает максимум процентов 30. Пытаются возобновить работу на шахтах, но не знают, куда девать уголь. Есть у нас завод. Он работает и отправляет всю продукцию в Украину. Интересно, что выходные и праздничные дни этот завод отмечает вместе с Украиной. Даже такие праздники как День защитника Украины. А вообще, работающих предприятий – единицы. Поэтому с работой очень сложно. Особенно молодым людям.
– Как же они выживают?
– Часть молодых мужчин идут служить в армию, потому что там самая в настоящий момент высокая зарплата (до 14 тыс. рублей в месяц, при том, что шахтер получает всего 7 тыс. руб.), другие живут за счет родителей-пенсионеров. Остальные уезжают на заработки в Россию или Украину. Самая большая сложность нашей жизни в том, что города теперь большей частью населены женщинами. Работоспособные мужчины либо воюют в армии, либо пьют, либо где-то на заработках.
– Обстрелы ведут обе воюющие стороны?
– Да, обе. Причем, обе из тяжелого вооружения.
– Куда смотрит ОБСЕ? Какой-то толк есть от них вообще?
– Честно сказать, не знаю. Допустим, я такой человек, который не очень обращает на это внимание. Но даже я вижу передвижение военной техники по городу, знаю, где стоят войска, где располагается тяжелая артиллерия. Даже по следам на асфальте видно, что только что прошла тяжелая техника. Не замечать это очень сложно...
– Много верующих уехало из ваших мест?
– Из разных церквей по-разному. В зависимости от близости к линии фронта. Из мест, непосредственно расположенных на линии фронта, уехало больше половины, кое-где до 80%. Другое дело, что уехала в основном молодежь, костяк церквей – дьяконы, проповедники, учителя воскресных школ, музыканты, помощники в реабилитационном служении. В других церквах тоже уехало где-то 20, где-то 30 или 40 процентов.
– В какую сторону, в основном, ехали?
– В разные. Из нашего региона практически все уехали в сторону Украины. Из других регионов кто-то уезжал в Россию. Словом, у кого где были родственники, хоть какая-то возможность «зацепиться», туда и ехали.
– Главная причина выезда – страх?
– Первично – страх, конечно. Было две стадии отъезда. Первая стадия – боевые действия и страх, связанный с позицией человека. Например, если человек не скрывал свою проукраинскую позицию, то теперь он думает: если я вернусь, меня накажут. Вторая стадия – переезд, обусловленный отсутствием будущего (о чем я вам сказал в самом начале разговора). Детям нужно образование; элементарно, света на первых порах не было, а с водой проблема не решена до сих пор. Попробуйте пожить без воды, когда у вас семья и дети.
– Как строятся отношения евангельских церквей с существующей на данный момент властью?
– Никак не строятся. Более того, мы чувствуем себя использованными. Когда были активные боевые действия, многие церкви откликнулись на призыв и открыли благотворительные столовые, кормили людей, делились водой (в некоторых церквах есть собственные скважины) до 12 тысяч литров воды в день. Мы помогали больницам продуктами питания, принадлежностями, в частности, для инвалидов, школам помогали... Например, нашли средства и пробурили скважину в общеобразовательной школе. До этого техничкам приходилось носить воду из озера.
Новая власть в ответ на нашу жертвенность обещала нам оплатить свет и газ. Через год нам заявили, что поскольку у нас нет регистрации церкви в новой республике, долги нам списать на могут. О скважине в школе была показана передача на местном телевидении – нас в ней даже не упомянули.
– Но притеснений, по крайней мере, нет?
– У нас нет. Думаю, прежде всего, их нет по причине нашей активной деятельности. В одном из городов нашего региона из пяти существующих церквей в четырех работают благотворительные столовые, а в трех из них дается еще и вода для города. Притеснять такие церкви или закрыть их – в каком-то смысле смерти подобно.
Церкви других городов, которые, например, находятся больше под властью казачества, испытывают на себе давление. У них отбирали дома молитвы «на нужды республики», часть впоследствии вернули, но и сейчас они ощущают на себе недружелюбие власти. Хотя церкви тоже очень активно помогали населению с продуктами и водой.
– За счет чего формируется фонд благотворительности? Откуда продукты и средства у церквей?
– Мы получаем помощь от верующих, евангельских христиан из разных стран. Некоторые контакты завязались давно, еще до войны, а некоторые появились недавно – как реакция на трагические события в регионе.
Например, с французами – миссия «Надежда и жизнь» – мы дружим уже лет 18. Они активно оказывали и продолжают оказывать как продуктовую, так и финансовую помощь. Когда начались боевые действия, нас разыскала еще одна французская миссия – «La gerbe», или «Снопы» в переводе. Потом немецкая миссия «Табеа» тоже несколько раз сильно помогла. Первые полгода очень много помогала Западная Украина – везли продукты питания, консервацию. Вплоть до мая 2015 года они могли завозить сюда продукты в любом количестве. Затем Украина ввела жесткий контроль, и стало очень сложно что-то провозить. Но подключились российские братья, в частности Владимир Николаевич Дрок.
– Из России без проблем можно завозить?
– С проблемами.
– Тоже?
– Да. Но братья умудряются провозить помощь, приезжая на нескольких машинах. Распределяют багаж по автомобилям и таким образом провозят.
– Чрезвычайно важная помощь, не так ли? Не только, наверное, даже помощь как таковая, а просто контакт, поддержка братских отношений...
– Согласен. Ведь существует проблема – люди питаются из разных источников информации. В зависимости от того, откуда она черпается, формируется мировоззрение, понимание того, что происходит, строятся взаимоотношения между братьями. Правдивая информация – это то, что помогает созидать. Сегодня, к сожалению, потеряны доверительные братские отношения. Звонят, например, нам братья, спрашивают: ну, что там у вас? Мы отвечаем, а они возражают: да что вы нам рассказываете, у нас тут по телевизору совсем другое говорят...
Общение с ростовскими братьями послужило в нашем случае во благо отношениям. В наших сердцах была рана, боль. Когда происходили события в Крыму, было такое ощущение, что обижают твою жену, детей, на твоих глазах их ущемляют, а ты ничего не можешь сделать. Поэтому, когда стали приезжать российские братья, то мы к некоторым из них поначалу относились настороженно. Но потом, по мере общения убедились, что это наши братья (слава Богу, те братья, которые к нам приезжали, были в большинстве своем адекватны; во всяком случае, старались не выражать своих политических убеждений) и их посещения послужили тому, что были, как сказано в послании к Филимону, «успокоены сердца святых» (7 ст.).
– Какой основной источник информации у населения «Новороссии»?
– Российское телевидение и очень активное местное радио. Все другие радиостанции заглушаются, работает только местное или казачье радио. Они вещают голосом Левитана примерно в таком стиле: «Фашистские каратели обстреляли населенный пункт...»
– Какие настроения преобладают в среде невоцерковленного, так скажем, населения?
– Я могу говорить только о тех, кто остался. Все же нужно учесть, что основная масса предприимчивых, думающих людей, которые работали или давали работу, имели свои фирмы, предприятия, – давно уехала. О причинах я уже говорил – отсутствие перспектив.
Радуются существованию «Новороссии» в основном люди с криминальным прошлым (вчера был никем, а сегодня он – герой), далее, люди, пропитанные коммунистическими идеями, ну, и пенсионеры-коммунисты, получающие теперь двойную пенсию.
Есть разочарованные граждане, которые помогали захватить власть, чего-то от этого ожидали, что-то им обещали, но когда прошло время, ожидания не оправдались, они поняли, что были использованы в чьей-то политической игре, а сейчас стали отработанным материалом, до них дошло, что никакой «Новоросии» нет, а есть чьи-то интересы.
– Какова основная функция церкви в данной ситуации?
– Мы вообще называем допущенное Богом как «время Церкви». Время, когда церковь может активно проявить себя. В плане служения населению, в плане консолидации, единства. Почему мы столь активно включились в благотворительность? Потому что поняли: если не церковь, то кто? Начали помогать с самого первого дня. Тогда у нас не было ни поддержки, ни спонсоров. Это нас, тем не менее, не остановило, мы использовали свой церковный бюджет, начали кормить людей – сначала 60 человек, потом 100, в конечном итоге раздавали в день 330 порций. За полтора года мы потратили на благотворительность более 220 тысяч гривен. У поместной церкви таких средств не было. Мы увидели в этом силу церкви вообще.
Часто мы не знали, откуда придет помощь. Денег нет, выходят на нас чехи – жертвуют. Потом звонит женщина из Швейцарии, я ее не знаю, никогда не видел, она мне говорит: «Нам дали ваш телефон, мы узнали, что у вас есть нужда». Прислали нам в общей сложности примерно две тысячи евро. Россияне со своей стороны много привозили, Украина привезла много средств и продуктов питания, румыны (Василий Партика) одними из первых оказали нам колоссальную помощь, братья из Германии, упомянутая уже миссия «Табеа» присылала нам продуктовые наборы и детские рождественские подарки.
В этом и заключается функция церкви. Мы здесь активизировались в плане раздачи помощи, а те, кто живет на мирной территории, хоть со стороны Украины, хоть со стороны России, увидели в этом «время Церкви» для приема беженцев. Известно, например, что в Киеве открылось много новых церквей из числа людей, которые были вынуждены выехать, искать помощь. И церковь во всех этих обстоятельствах правильно отреагировала, проявила единство...
– Не везде и не всегда, к сожалению. Не секрет, что в некоторых случаях, как минимум, консолидация была подорвана и даже нарушено единство...
– Я вообще считаю, что самый большой враг церкви – это разделение, отсутствие понимания. На чем нас ловил сатана? Помню, в самом начале, когда начались боевые действия, я должен был уехать с семьей на три недели. И вот, возвращаюсь в свой город, вижу на дороге (только-только кончился бой): дымятся танки, подбитые БТРы, украинская армия потерпела поражение. И вот прихожу в церковь и не верю своим глазам и ушам: не богослужение, а какое-то партийное собрание, на котором отчитывают провинившихся перед партией людей. Я был вынужден остановить собрание: «Братья и сестры, что вы делаете? Вы осуждаете тех, кто выехал? Вы, по-вашему, – крепкие орешки, а они – слабаки?» Словом, попытался сбить эту агрессию, осуждение всех тех, кто уехал.
По прошествии времени, анализируя ситуацию, я понял, что таким образом сатана пытался вбить клин между служителями и рядовыми членами церкви. Были случаи, когда служители, вернувшись домой, не были приняты церковью и вынуждены были снова уехать. Во всем этом я увидел непонимание, дух разрозненности. Знаю, что некоторые служители и хотели бы вернуться, но не могут, потому что чувствуют за собой вину в том, что они бросили церковь.
С другой стороны тоже звучат упреки: что вы сидите там? Поддерживаете безбожную власть? Выезжайте оттуда... Мы отвечаем им напоминанием одной библейской истории. Когда перевел ассирийский царь людей из Вавилона и поселил их в городах самарийских вместо сынов Израилевых, то вначале своего там жительства они не чтили Господа. Господь посылал на них львов, которые умерщвляли их. «И донесли царю Ассирийскому, и сказали: народы, которых ты переселил и поселил в городах Самарийских, не знают закона Бога той земли, и за то Он посылает на них львов, и вот они умерщвляют их, потому что они не знают закона Бога той земли. И повелел царь Ассирийский, и сказал: отправьте туда одного из священников, которых вы выселили оттуда; пусть пойдет и живет там, и он научит их закону Бога той земли» (4 Царств 17:24-27). Мы тоже думаем, что если выедут отсюда все верующие, то кто будет сохранять хоть какой-то баланс, кто будет солью и светом в этих местах?
Со стороны российской и частично от тех служителей, которые не уехали, остались здесь, наоборот звучат поощрения: «Братья, молодцы, что остались! Вот другие выехали, они, наверное, были не настоящими пастырями…» На одной пасторской конференции даже прозвучала мысль с кафедры, что надо быть служителем до конца, что в хорошие времена проповедовали о верности, а тут струсили, убежали. Мудрые братья осадили: ты не умничай, тебе проще, потому что твои взрослые дети все выехали сами, а ты, пенсионер, остался. А были бы у тебя в семье несовершеннолетние, возможно, и ты рассуждал бы по-другому.
Очень сложный вопрос взаимопонимания. Да, нам нелегко. Со стороны Украины мы слышим поддевки: ну, что вы там, сепаратисты? С другой стороны нам говорят: ну, что вы ездите на Украину? Стучите, что ли? Таким образом, мы находимся не в очень завидном положении. Хотя это разделение мы и пытаемся преодолеть, но иногда оно огорчает нас, гложет. Мне очень бы хотелось, чтобы между братьями было больше понимания того, что наши церкви пытаются оставаться верными Господу в рамках того, что происходит...
– Что ожидает впереди лично Вас, как считаете?
– Рано или поздно мне, конечно, нужно будет сделать выбор. Либо мне придется уехать из родного города, либо раствориться в нем, скрыть свое отношение к происходящему и молчать. Стараюсь быть аполитичным и учить, что любовь к земной родине не должна превосходить любовь к родине Небесной. Пока что Бог дает силы оставаться здесь, как будет дальше – не знаю. Одно знаю: Господь не оставит, как не оставлял Он нас и до сих пор. Надеюсь, обстоятельства хоть немного научили меня доверяться Ему...