На деньги бюджета и громады на главной площади Хмельницкого сооружен монумент "Вера. Надежда. Любовь", являющийся скорее воплощением язычества, чем образом христианских мучениц.
Конфликтов монумент "Вера. Надежда. Любовь" вызвал уже немало. Но конфликты забываются. Теперь, когда он почти готов - в прошлом остаются все неприятные обстоятельства, связанные с его сооружением. Дискутируя об этом сооружении, теперь спорят лишь о "красиво-некрасиво". Многие, как наивысший критерий эстетики, приводят аргумент "да возле этой красоты же будут свадьбы фотографироваться"; другие называют его "взрывом на птицефабрике".
Те, кто всматриваются в детали, отмечают безжизненные, лишенные одухотворенности лица трех женских фигур, которые летят где-то в вышине, сливаясь с общим нагромождением форм. В них не заметна ни теплота любви, ни искра надежды.
У меня вся эта композиция вызывает подсознательную тревогу - даже когда вижу, что она не так громоздка, как на эскизных фотомонтажах - все равно не могу преодолеть антипатию к ней. В чем причина?
Вспоминаю, что, когда появились в публикации первые эскизы, я случайно (случайно ли?..) прочел отрывок из письма выдающегося Ле Корбюзье начинающему тогда архитектору Виктору Некрасову. Речь шла о скульптуре в городском ландшафте. Следуя мысли Ле Корбюзье - скульптура на площади ставится в "месте силы", на котором хочется встать и произнести речь перед людьми. Монумент как раз и вяляется такой речью. Речь несет послание, имеет смысл. И этот смысл я пытался услышать в "Вере. Надежде. Любви".
А видится он таким: Вера, Надежда и Любовь, несмотря на название скульптуры, не являются главной мыслью, главными действующими лицами композиции. И без присутствия матери их Софии, Мудрости, невозможно говорить о том, что авторы своим творением отдали дань христианской традиции. Главное действующее лицо в ней, замещающее Святую Софию - это яркое и какое-то жесткое Солнце, имеющее форму гигантского всевидящего ока. А "Вера, Надежда, Любовь" вместе со всей остальной атрибутикой - лишь его свита? прислуга, окружающая и поклоняющаяся ему.
В этом - источник смыслового конфликта: противоречие между названием и сущностью, христианская символика в словах и языческое воплощение в камне. Да и в камне прообраз святых совершенно не читается в образах Веры, Надежды, Любви.
Меня могут осадить: "Зачем ты говоришь за авторов скульптуры то, чего они, возможно, в нее не вкладывали?" Но я только передаю то, что я вижу в этом монументе, слышу в "произнесенной нею речи". А часто бывает так: ты сказал то, что ты сказал - а не то, что тебе казалось, как будто говоришь. И, независимо от намерений авторов, в "Вере. Надежде. Любви" мотивы языческого прошлого настолько явны, что открывать ее к христианскому дню святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи, а тем более освящать скульптуру - будет выглядеть кощунством.