Андрей Баумейстер. Евангелие и политический порядок: постановка вопроса
Читая Новый Завет, мы замечаем почти полное отсутствие тем, связанных с социальной, правовой и политической жизнью человека. Эта особенность бросалась в глаза уже тем, кто непосредственно видел и слышал Иисуса. Нормативная регламентация социальной жизни была одной из главных тем Торы и одной из главных задач израильских учителей («книжников и фарисеев», как их называют авторы Евангелий). Но когда Иисуса спрашивают о семейных отношениях, Он говорит о Воскресении и о том, что в Царствии Небесном люди будут жить ангельской жизнью.
Читая Новый Завет, мы замечаем почти полное отсутствие тем, связанных с социальной, правовой и политической жизнью человека. Эта особенность бросалась в глаза уже тем, кто непосредственно видел и слышал Иисуса. Нормативная регламентация социальной жизни была одной из главных тем Торы и одной из главных задач израильских учителей («книжников и фарисеев», как их называют авторы Евангелий). Но когда Иисуса спрашивают о семейных отношениях, Он говорит о Воскресении и о том, что в Царствии Небесном люди будут жить ангельской жизнью. Когда Его спрашивают о налогах (актуальный сегодня вопрос!), Он отвечает загадками о Боге и кесаре. О почитании субботы и почитании родителей даже не стоит упоминать – резкие высказывания Иисуса на эти темы неизменно вызывали ропот в народе и в среде религиозной элиты.
Кажется, что Иисус совершенно не интересуется вопросами социальной жизни и задачами построения нового Царства (что и ожидалось от Мессии). Его проповеди и притчи вращаются больше вокруг вопросов духовной жизни личности, индивидуального совершенства и непосредственного общения человека с Богом. Неужели социальные и правовые обязанности Иисус считает маловажными и недостойными упоминания? Его слова подчас звучат слишком вызывающе, порождают удивление и возмущение, иногда даже граничат с откровенной провокацией. Ничего от Булгаковского «Йешуа Га-Ноцри» с его «добрыми людьми»!
Неизменно возникает вопрос: как такая стратегия проповеди может рассчитывать «на успех», на признания со стороны израильских учителей и значительного числа народа? Не была ли эта стратегия изначально направлена на конфронтацию («не мир, но меч»)? С позиции традиционной, но сегодня совершенно неприемлемой христианской экзегезы, рассматривавшей израильский народ в качестве народа-отступника, такая конфронтация кажется естественной и даже необходимой. Но, исходя из перспективы благочестивых евреев I века, их отношения к Торе и единому Богу, указанная конфронтация непонятна и даже загадочна. Нация (национальное избранничество) и семья – два столпа Моисеевого Завета – колеблются и падают под напором проповеди Мессии. Это почти второй Исход – из привычного круга национальных и семейственных представлений, которые имеют устоявшееся религиозное значение.
Наконец Иисус проповедует идею особого избранничества. Если Тора объявляет избранниками весь народ, то Иисус говорит о том, что открывает Отца только своим ученикам, узкому кругу людей, которые избраны самим Учителем. Слова Мессии обращены не к Израилю, а к тем, кто решился следовать за Иисусом, кто решил стать учеником. Семья, общество, суббота (шабат) – все это перемещается совершенно в иную перспективу, перспективу воплотившегося Слова и нового Союза.
Но здесь как раз и возникает главный для нашей темы вопрос: где же четкие нормативные регламентации нового сообщества? Вообще подразумевалось ли в Евангелиях что-нибудь подобное? Какое место предназначалось христианским общинам в политической и правовой структуре современного им мира?
Во всяком случае, Иисус не использует революционную риторику, когда говорит о римском политическом порядке. Даже Пилат не видит в странствующем Учителе никакой политической угрозы. Мессия гораздо более критичен по отношению к израильским учителям, книжникам и фарисеям, но никак не к политической власти Рима. Апостол Павел произносит даже что-то похожее на апологию политической власти, мол, она «недаром носит свой меч». Силу этого меча испытает вскоре и сам апостол язычников…
Так чем же должно было стать новое сообщество? Избранной малой группой, «малым стадом» в структуре универсального политического тела римской империи? Или частью религиозного мира иудаизма, его «истинным» воплощением и развитием? Возможно и третье объяснение (которое разделяют многие библеисты и историки): напряженное ожидание конца истории обесценило в глазах первых христиан всякие вопросы о правовом и политическом обустройстве повседневной жизни. Ведь этот мир побежден! Он скоро придет к концу. Даже у Павла отчетливо слышны эсхатологические интонации. Иисус много говорил о Царстве небесном, но слишком мало (или почти ничего) – о царстве земном.
Интересно, что первые века христианской истории опровергли все три допущения. Христианство с большим трудом уживалось с Римом. Мученичество за веру – один из главных феноменов молодой Церкви. Христианству не удалось ужиться с иудаизмом (иудео-христинаство остается лишь кратковременным периодом церковной истории, после которого наступил окончательный разрыв). Наконец, ожидаемое второе пришествие так и не произошло. Это обстоятельство породило ряд важных последствий. Осознается необходимость письменной фиксации слов Господа и первых шагов истории Церкви (скорее всего первоначальная традиция в основном была устной – речения и деяния Господа передавались из уст в уста). Так возникает корпус текстов Нового Завета и постепенно формируется новозаветный канон. Развивается и усложняется церковная структура (особенно – церковное управление). Эсхатологические настроения не исчезают, но отодвигаются в неопределенную историческую перспективу. Вместе с тем встает вопрос о том, как должны жить христианские общины в этом мире, какие стратегии взаимодействия с миром (с его политическими и правовыми порядками) могут быть наиболее приемлемы.
Вначале это были по преимуществу стратегии выживания и самосохранения перед лицом преследований и гонений. С начала IV века ситуация кардинально меняется и христианство вплотную приближается к политической власти римских императоров, — оно становится государственной религией. Начинается новая история. Религиозный диктат императоров на Востоке, споры императоров и пап на Западе, конфессиональный раздел Европы после Вестфальского договора, потрясения Французской революции и тоталитарных режимов ХХ века – это были вызовы и испытания, на которые Церковь должна была давать новые ответы. Но во всех этих ситуациях, в различных формах существования христианства в мире, всегда присутствовала та недосказанность и сокровенность Замысла. Новый Завет не предлагает никаких политических и правовых проектов. Выработка форм социального бытия, творческие ответы на новые вызовы – все это возложено на каждое новое поколение христиан. Здесь нет окончательных ответов, нет готовых рецептов. Но мне кажется в этом – жизненная сила и актуальность христианства. В нескольких очерках я попробую набросать линии возможного сотрудничества и творческого взаимодействия христианской теологии с философско-практическими дисциплинами и социальными науками. Мне кажется, что в этой сфере в ближайшие десятилетия предстоит сделать очень много.
Джерело: Сайт Андрія Баумейстера
