Андрей Баумейстер. Теология и справедливость

1. Теология и практические принципы.

Если смотреть на события истории конца I – начал II века глазами людей, слушавших живые проповеди апостолов или читавших их послания, то нельзя не понимать, какой глубокий кризис должны были переживать те, кто в то время называл себя христианами. Действительность постепенно, но неумолимо опровергала все возможные ожидания и перечеркивала все возможные перспективы. Ранняя Церковь не стала реформаторским движением в рамках иудаизма. Уже после 70-го года (разрушения Храма) между иудейскими и христианскими общинами произошло непреодолимое разделение: иудео-христинаство доживало последние времена. Но христианство не стало и аполитическим сообществом в рамках Империи, лояльным по отношению к политической власти Рима. Частые гонения на христиан, сонмы мучеников, отсутствие вплоть до начала III века какого-либо юридического статуса – все это свидетельствовало о явном конфликте христианской Церкви с теми, кто «по праву носит свой меч». Наконец, не оправдались надежды на скорое пришествие Господа: готовность выйти за пределы истории сменилась необходимостью поселиться и жить в этих пределах.

Ситуация неожиданно поменялась в самом начале IV века. Эдикты Константина возложили на христианство тяжелое бремя политической ответственности. Это событие поставило христиан перед задачами, которые в Новом Завете даже не упоминались. Вслед за сложной системой церковной власти теперь необходимо было вырабатывать то, что позднее стали называть христианской политикой и христианским правом. Концепцию римской политической власти и традицию римского права теперь следовало модифицировать исходя из этих новых задач. То, что император Юстиниан в 528 году инициировал собрание и упорядочение текстов римского права, явилось одним из свидетельств возрастающей потребности в новом политико-правовом порядке для новой, теперь уже христианской империи. Когда 500 лет спустя (в 1080 году) в Болонье были открыты «Дигесты», «Институции» и кодекс Юстиниана (Corpus juris civilis), то эти тексты становятся уже для латинского Запада новым началом юридической науки.

Все моральные, политические и правовые принципы европейской жизни, все главные институции нашей традиции, сформировались в процессе взаимодействия и взаимовлияния евангельского духа и идеи римской политической власти. Сегодня эту определяющую роль христианства необходимо внимательно исследовать и активно показывать (особенно после многих пропагандистских мифов, созданных Просвещением). Но никто не станет отрицать, что за последние два столетия взаимоотношения христианства и мира претерпели глубокие изменения.

Многие сегодня спрашивают: то, что теперь христианство уже не является политической силой (на уровне государственной власти) – это хорошо или плохо? Это угроза или благо? Люди со стойкими либеральными  убеждениями, отвечают: конечно, это благо. То, что Церковь отделена от государства, освобождает человека от груза требований и обязательств, которые в современном мире уже не кажутся рационально оправданными. Понятие греха и посмертного воздаяния, представления о всевозможных запретах и ограничениях, имеющих религиозный характер, уже не могут навязываться Церковью как что-то универсально-значимое или поддерживаемое политико-правовым авторитетом государства. Да и возможно ли принуждать к добру? Можно ли силой оружия и страхом правовых санкций гарантировать конфессиональную лояльность собственных граждан? Оправдано ли желание навязывать веру с помощью политических институций? Сегодня христианские ценности – это ценности только части общества. Только там, где человек сам может выбирать свои жизненные цели и стратегии, только там и возможна подлинная свобода.

С такой позицией соглашается и значительная часть христиан. Уже Лютер видел в отделении Церкви от государства важное событие, позволяющее вернуть христианству его первоначальный облик. Христианство должно передать бремя политической власти светским правителям. Такая передача полномочий ведет к высвобождению духа Евангелия из «египетского плена» языческих идей. С другой стороны, отделение Церкви от государства, конечно, еще не означает, что Церковь должна отказаться от влияния на современную общественную жизнь. Во многих странах в парламенты приходят христианские политические партии, представители Церкви все время активно высказываются на актуальные темы современной жизни. Но, конечно, речь идет лишь о выражении одной из позиций, не больше.

Сегодня много говорят о кризисе легитимационных ресурсов: современные политико-правовые практики опираются на принципы, которые они не в состоянии рационально оправдать, а иногда даже объяснить. Немецкий теоретик права Эрнст-Вольфганг Бёкенфёрде в своей ранней статье «Происхождение государства как процесс секуляризации» (1964 года) нашел удачную формулу для описания сложившейся ситуации: «Свободное, секулярное государство опирается на предпосылки, которые оно само уже не в состоянии гарантировать» [Böckenförde 2006, S.71]. Упрощая, можно сказать так: фундаментальные идеи права и справедливости формировались под влиянием религиозных воззрений на мир и человека. Религиозные основания главных принципов и ценностей обеспечивали им силу и легитимность на протяжении нескольких тысячелетий. Начиная с эпохи Просвещения, эти принципы и ценности постепенно выводятся из религиозного контекста. Вместо Бога в качестве легитимационных ресурсов используются такие концепты, как человеческая природа, человеческий разум и т.п. Но ХХ век показал, что это лишь суррогаты, пустые абстракции, которые не способны оправдать наши принципы и ценности в ситуации современных вызовов и проблем. Иными словами, перед нами жесткая дихотомия: или возврат к теологическим легитимационным схемам при активной критике Просвещения и Модерна, или медленное продвижение по пути все большей релятивизации, когда единственной стратегией может быть лишь ситуативное решение тех или иных актуальных проблем. Первый вариант не может претендовать на всеобщее признание, а второй вариант предлагает слишком ненадежные средства (ведь как же быть, например, с правами человека или с идеей демократии?). Существует и третья стратегия, которую можно назвать словами Хабермаса «Модерн – незавершенный проект». Эта стратегия исповедует универсализм базовых принципов и ценностей и стремится их обосновать, развивая наследие мыслителей Модерна (например, таких как Кант) на основании новейших достижений в сфере практической рациональности. Слабости этой стратегии я описал в статье «Апории модерной легитимации».

2. Возможно ли оправдание права и справедливости вне теологии? Исторический экскурс.

Но действительно ли справедливость и право изначально имели религиозное значение? Например, Хёффе, как и большинство исследователей, в этом не сомневается. В своем исследовании о справедливости он утверждает: «Обожествление или теологизация справедливости является общим свойством всех архаических культур» [Höffe 2003, S.13]. Тем самым Хёффе выражает распространенный взгляд на происхождение права. Против такого понимания в последние десятилетия решительно выступает немецкий египтолог и культуролог Ян Ассман. Позволю себе кратко изложить его позицию.

Рождение монотеизма сопровождается появлением и развитием религиозной нетолерантности: возникает идея истинной религии, которая противопоставляет себя ложным («языческим») суевериям. Такое радикальное противопоставление и разделение Ассман называет «Моисеевым различением» (die Mosaische Unterscheidung). «Моисеево различение вводит новый тип истины: абсолютную, откровенную, метафизическую или фидеистическую истину» [Assmann 2003: S.28]. Здесь мы имеем дело с революционным переворотом в истории человечества. Сила отрицания и разграничения, присущая монотеизму, позволяет назвать его контр-религией (Gegenreligion). Тогда как первичными религиями были культовые религии (Primäre oder Kultreligionen).     

Важным следствием возникновения монотеизма является теологизация этики, справедливости и свободы. Религия Моисея основана на убеждении, что именно единый Бог приносит в мир мораль и право. «Впервые в религиозной истории справедливость, закон и свобода становятся центральными темами религии, провозглашаются главным делом Бога» [Assmann 2003: S.66]. Божественный закон рассматривается как принцип, который освобождает от государства. Египет истолковывается как воплощение государственной идеи, как дом рабства. Но именно в таком толковании содержится своеобразная подмена понятий. Ведь сами египтяне рассматривали свое государство как инструмент и институт освобождения. В египетском мире справедливость была центральной идеей, но она понималась в свете теологии, а в перспективе земной справедливости. Конечно, боги были своеобразными гарантами и даже судьями. Но справедливости требовали люди. Боги требовали жертв. Ассман пытается обосновать тезис о секулярном происхождении идеи права. «В Египте справедливость была божественной идеей, но право и законы представляли собой земные институции. Поэтому они были делом короля… В этом король не составлял конкуренции богам, но представлял божественную идею справедливости и репрезентировал божественное на земле. Он был суверенен в своей законодательной деятельности. Как раз на этот правовой суверенитет и стал претендовать библейский Бог, когда Он выступает в качестве Законодателя» [Assmann 2003: S.75]. Монотеизм не изобретает право и справедливость, но теологизирует их, помещает их в священную Книгу («библеизирует»). Это позволяет толковать политеизм как выражение бесправия, аморальности и разврата. Именно так поступали христиане и по отношению к римским добродетелям. Собственно, когда Лосев в «Эллинистической римской эстетике» повторяет старые слова о развращенном языческом Риме, то он использует ту же стратегию «обращения ценностей». Римляне платили христианам тою же монетой (достаточно прочесть высказывания Порфирия или Цельса).

Ассман утверждает: «Справедливость была рождена не в лоне религии, но проникла в религию извне» [Assmann 2003: S.78]. Теологизация права и справедливости – это результат влияния монотеизма. Теперь не ритуалы поддерживают мировой порядок, а воля и деяния трансцендентного Бога. Мне кажется, что выводы Ассмана имеют большое значения для современной ситуации. В статье «Евангелие и политическая власть» я писал о том, что в Новом Завете мы не находим четко выраженных идей права и социального порядка. Замысел Бога можно понимать так, что обустройство мира на основаниях христианского учения было передано всецело в ведение самых людей. Главные институции, основные формы социальной жизни, сформированные под влиянием христианства, — все это образы человеческого творчества с ориентацией на евангельские образцы и с опорой на помощь и милосердие Божье. Но сказанное одновременно означает, что ни одну из этих форм нельзя абсолютизировать. Христиане прошлых веков сделали очень много хорошего: построили европейские институты (правовые, политические и образовательные), создали прекрасные произведения искусства, разработали сложные и глубокие учения (теологию с ее дисциплинами). Все это мы называем нашей традицией. Но они, также, совершили и много ошибок, что свойственно людям. И когда мы сегодня оказываемся перед лицом новых вызовов и угроз, нам следует вспомнить эту простую истину. Наша традиция содержит много хорошего и важного, но ее не стоит отождествлять с самим Евангелием. Подобные отождествления как раз и создают те ситуации, которые я назвал кризисом легитимации. А выходы могут быть совсем непредвиденные и неожиданные. Ведь в Евангелиях сказано о победе над миром.

Литература

Assmann Jan. Die Mosaische Unterscheidung oder Preis des Monotheismus. – München: Carl Hanser Verlag. — 2003.

Böckenförde Ernst-Wolfgang. Der säkularisierte Staat. Sein Charakter, seine Rechtfertigung und seine Probleme im 21. Jahrhundert. – München: Carl Friedrich von Siemens Stiftung. – 2006.

Höffe Otfried. Gerechtigkeit. Eine philosophische Einführung. – München: Verlag C.H.Beck. – 2001.

Giertych Wojciech OP. Bóg żródłem prawa. Ewangelia, Izrael, Natura, Islam. — Kraków: M. – 2008.

Джерело: Сайт Андрія Баумейстера