Михаил Черенков. Будущее теологии и теология будущего
Вполне в духе своего времени теология будущего, возникшая с ощущением «после», не имела собственно конфессионального окраса, была секулярно-экуменической. Еще в шестидесятые годы католические и протестантские теологи «смерти Бога» переформулировали задачи теологии в условиях разрушения традиционной религиозности. Причем говорили не только об уходе трансцендентного и соответствующей переориентации теологии, не исключался и вопрос о «конце теологии» как таковой.
Интерес отечественных религиоведов и философов к теологии не стоит считать случайным или эпизодическим. Обращаясь к опыту теологии, философские науки реконструируют себя как целое, дополняют свою привычную структуру исторически и дисциплинарно. Демаркация наук и восстановление прерванной истории междисциплинарных отношений были и будут актуальны еще долгое время. Но возникает и новый спрос - на перспективное рассмотрение теологии в ее вероятностных, прогностических, эволюционных модусах. Иными словами, теология интересна философским наукам не только тем, чем она была, в том числе по отношению к философии, но и тем, чем она может стать или должна стать; интересен потенциал теологии, ее перспектива.
В частности правомерен вопрос о будущем теологии «после современности», о ее статусе в том будущем, которое задается постсовременностью и постисторией - в постмодернистской культуре, постнеклассической науке и постхристианском обществе. В свою очередь именно самокритичная теология «…позволяет ощутить вопрос о Боге как открытый вопрос, то есть как приключение, поиск, путешествие» [Хаутепен, 2008: c. 452]. Так вопрос теологии о себе и своем будущем транспонируется в вопрос о Боге и о судьбе мира без Бога, о пострелигиозном и постхристианском вызовах urbi et orbi.
Ниже будет представлен набросок к не всякой будущей теологии будущего, а лишь к той, которая в своей интенции на актуальность понимает условность конфессиональных традиций перед лицом радикально постхристианской эпохи, но при этом сохраняет библейские основания, соотнесенность с архитектоникой теологии-Слова.
Вполне в духе своего времени теология будущего, возникшая с ощущением «после», не имела собственно конфессионального окраса, была секулярно-экуменической. Еще в шестидесятые годы католические и протестантские теологи «смерти Бога» переформулировали задачи теологии в условиях разрушения традиционной религиозности. Причем говорили не только об уходе трансцендентного и соответствующей переориентации теологии, не исключался и вопрос о «конце теологии» как таковой.
Изнутри иной традиции прочувствовал этот вопрос протоиерей Шмеман, сказав тридцать лет назад в память о Николае Зернове слова, на сегодня ставшие общим местом, почти очевидностью: «Мы живем, молимся и богословствуем в мире, который полностью порвал с нашей христианской верой; культура и общество, в которых мы живем, находят в состоянии глубокого разрыва не только с Церковью, но и с христианским мировоззрением вообще» [Шмеман, 2005: c. 112]. Но затем он добавил и поныне важное и радикальное: «Это – не тема современного богословия, это один из его источников. Нам важно попытаться понять этот опыт разрыва» [Там же]. Т.е. разрыв истории не должен мыслиться теологией как конец, но как начало, как отправной опыт.
Современный протестантский теолог Джеймс Смит идет еще дальше, и предлагает освоить логику постмодернизма, чтобы пересмотреть свою церковную традицию и сделать ее контркультурной по отношению к современности: «Церковь будет нести это контркультурное пророческое свидетельство только тогда, когда она отвергнет свой собственный модерн; в этом отношении постмодернизм может быть другим катализатором, чтобы церковь была церковью» [Смит, 2012: c. 36].
В русле такой логики возникает понятие о “появляющейся Церкви”, а следовательно и понятие о “появляющейся теологии”, “теологии будущего”.
Интерес теологии к будущему был задан впечатляющими социальными трансформациями двух последних столетий. Известный марксистский тезис призывал изменить мир, вместо того, чтобы объяснять его. Революционное визионерство упраздняло философию, противопоставляя интеллектуальным традициям разрушительную энергию класса-гегемона, а богатой и сложной истории – смутный, но завораживающий образ будущего. Вместо того, чтобы изучать историю, предлагалось изменить ее – ее структуру и ход, движущие силы и цель. Вместо догматики истории выстраивалась проективная догматика будущего.
Многие идеи марксистской исторической диалектики нашли продолжение в творчестве выдающихся теологов XX века. Мир, в котором теологам довелось жить, и Бог, которого они должны были защищать перед этим миром, перестали объясняться друг через друга. Возникал новый мир, новый порядок, который теологи предсказать не могли, так же как не могли его понять, так же как не могли понять свое место в нем и возможность Бога в нем. Все более увеличивался разрыв между созданным Богом миром прошлого и между новым революционным творением человека. Революции социально-политические переходили в научно-технические, их дополняли культурные, религиозные, виртуальные, биотехнологические.
Современные теологи силятся синтезировать мудрость традиции, чтобы понять возникающий новый мир изнутри своего религиозного контекста, но вместить, вписать будущее в историю становится все труднее. И здесь возникают идеи деконструкции истории, традиции и основных концептов теологии; попытки использовать технику деконструкции для переосмысления Церкви и ее теологии под знаком грядущего Царства. Как уверяет Джон Капуто, «Царство Божье провозглашается исключительно в деконструктивистских тонах, или иначе: деконструкция разворачивается под знаком Царства» [Caputo, 2007: p. 118].
Когда-то евангельские слова Христа о ветхих мехах и молодом вине (Марк. 2:22) должны были проиллюстрировать радикально новый характер возникающей христианской традиции по отношению к религиозной истории уходящего мира, «нового завета» по отношению к «ветхому». Теперь они напоминают о том, что за две тысячи лет и само христианство повзрослело и даже постарело, а мир стоит на пороге новой эры, христианскость которой под большим вопросом.
Связано ли надвигающееся будущее с христианской традицией – этот вопрос зависит не только от конструкторов будущего, но и от христианской теологии, насколько она способна предложить свое участие в созидании будущего, отстоять собственную необходимость, реализовать альтернативные сценарии.
Какой может и должна быть теология будущего, изменяющая это будущее, вносящая в него свои цели и ценности, воплощающая в нем свое видение? Вот лишь несколько тезисов, отражающих современные подходы конфессиональных и экуменических теологий, и их равнодействующие интенции, их общие проекции будущего.
Тезис первый: будущее теологии может быть помыслено как теология будущего. Теология имеет будущее только тогда, когда способна стать теологией будущего, представить теологически продуманный и оправданный образ будущего, помыслить будущее с собственным участием, т.е. продумать будущее себя и мира в изначально допущенной или провоцирующе недопущенной связи, чтобы затем разгадать природу этой связи, а через нее и свою собственную природу.
Изначально допущенная связь теологии и мира предполагает общность судьбы, синхронность трансформаций, ответственность за общее будущее. Провоцирующе недопущенная – непреодолимую особость теологии и мира, последний из которых будущего не имеет, а соответственно, предметом осмысления и ответственности быть не может.
До XIX века теология была слишком увлечена собой, изучением своей истории и своей природы, чтобы обращать внимание на историю мира и логику его эволюции. Под влиянием либеральной волны возникает теология социальных перемен, а затем и перемен политических, научных, технологических, экологических, культурных. Так помимо вечных и неподвижных истин догматики теологи открыли для себя со-временные объекты исследования. Сегодня этого мало, ощутима все более возрастающая потребность не только в теологии истории или теологии современности (рефлексии перемен), но и в теологии будущего.
Тезис второй: теология будущего, которая хочет оставаться догматически обоснованной, должна быть эсхатологической; но эсхатология, которая хочет стать актуальной, не может быть только символической эсхатологией и не может жить только буквой догматики; следовательно, теология будущего должна связать духовно-символическое и социальное. Эсхатология может стать всеобъемлющей перспективой, в которой найдут свое место все происходящие перемены. Эсхатология вызревает внутри истории, это будущее не какого-то иного, а все же нашего мира.
Тезис третий: теология не принадлежит церкви, Церковь сама принадлежит теологии будущего, следует Слову Бога о будущем Церкви и мира. Теология будущего должна быть теологией доисторической, бывшей до христианской истории, и эту историю судящей; должна быть изначальной, каковой она рождалась в словах Христа. Пусть не это не будет игрой слов, но теология может пониматься не только как слово о Боге, но и как Слово Бога, как Слово-Бог, вызывающее затем к жизни и ответу человеческие слова о Боге. Теология и теологии различаются как Слово и слова, как Божий зов и человеческий ответ.
Со временем теология как слово Бога стала словами о Боге, утратила личностную связь. Источником теологии стала Церковь как институт легитимации, герменевтическое сообщество, духовная традиция. Но строго догматически, слова о Боге не предшествуют, а отвечают Божьему Слову. Теология не принадлежит Церкви, как не принадлежит и истории в целом. Теология-Слово свободна от наших слов, она верна лишь своему Автору, и до того, как наши теологии-слова возникнут, должно быть Слово, нами слышимое и принимаемое.
Чтобы стать теологией будущего, исторические и современные теологии должна осмыслить свою непринадлежность, себя незнание, в себе необоснованность. Теология не есть уже, а возникает тогда, когда судьба Бога и судьба мира сближаются в одном времени, когда проявляется Божественный план в истории, когда в умах и сердцах теологов рождаются слова, передающие их ощущение, восприятие происходящего в мире с Божьим участием.
Теологическое вдохновение сродни вдохновению поэтическому, теолог слышит Слово и подбирает его аналоги. Так сочетаются Божественная инспирация и научный труд. Именно в этом смысле Джон Капуто говорит о «поэтике» «Божьего Царства», о теопоэтике Нового завета (не политике, этике или «церковной догматике»!), но также о задаче перевода этой поэтики в реальность нашими усилиями [Caputo, 2007: p. 134].
Подобно поэтам и пророкам, теология (как сообщество теологов) не может знать и формировать свой образ грядущего мира, но может ответственно вслушиваться в ожидании откровенного Слова, будучи готовой понять и передать его самые неожиданные звучания.
В том, что теологи лишь подбирают слова в ответ на Слово, в том, что «теоретики веры» не конструируют будущее своими теологиями, но смиренно полагаются на Откровение и Его присутствие в будущем, есть место Богу среди человеческих слов, есть место неустранимой личностной специфичности теологии как науки, есть место эпифании и чуду.
Перспективы теологии в постсовременном ландшафте (т.е. в ландшафте возникающего будущего) зависят не только от научности, внешней убедительности слов о Боге, гораздо важнее вернуть в них жизнь, сделать их действующими, «говорящими», передающими опытное знание и личностное послание. Сделать свои слова живыми, связать слова и вещи, говоримое и Говорящего, Говорящего и Слушающего, теология не может, собственной алхимией слов она не владеет. Что может сделать теолог, так это выбрать верное отношение, найти некую тонкую настройку, при которых его научное творчество открывается жизни и наполняется ей.
Тезис четвертый: теология будущего не мыслит постмодерн как то, что осталось (после истории и ее современной части), но как то, что приходит после и вводит разрыв с тем, что было, что может стать началом, вестником нового. Сам концепт постмодерна понятен и созвучен теологии будущего, они вместе рас-полагаются на новом месте, т.е. полагают себя, свои основания и интересы в возникающем мире будущего. Настало время мыслить о постмодерне перспективно: это вовсе не «поминки по Просвещению» и не «закат метанарраций», это предчувствие нового и попытка его предваряющего наброска.
Тезис пятый, теология, обращенная в будущее, видит в нем воплощение Божьего Царства. Будущее откровенно, т.е. открывает то, во что верили и на что надеялись, делает явью чаяния, подтверждает рискованную уверенность в невидимом. «Видя как сквозь тусклое стекло» (1 Кор. 13:12), теолог хочет большего, хочет видеть ясно, хочет радоваться исполнению веры. Будущее открывает всю полноту реальности, в нем начало получает завершение, так что в конце будет Божественное «все во всем».
Будущее не только принадлежит Богу, оно и есть Бог, поскольку в Нем встречаются Альфа и Омега истории (Откр. 1:10). Согласно верному замечанию нидерландского теолога Антона Хаутепена, «История как повествование о цели и смысле может существовать лишь с оглядкой на Бога… Без этого пункта Омега цепь событий от А до Я – лишь человеческое исчисление, алфавит для языка и грамматики нашего стремления к власти, а не внутренне взаимосвязанная historia. Лишь когда драма действительно приподнимает завесу тьмы над тем, кто мы и для чего мы здесь, когда она именуется Откровением или Апокалипсисом, вот тогда это - история» [Хаутепен, 2008: c. 450].
Тезис шестой: будущее, которое занимает теологов, есть часть истории, ее продолжение в будущее, но также ее конец и суд. Теология будущего должна внимательно изучать логику истории, распознавая в ней провиденциальные смыслы. В то же время предметом изучения должны стать и следы того нового, которого возникает в будущем не как продолжение истории, а как встречное движение вопреки ходу истории. В структуре и природе будущего есть не только то, что продолжает историю, но и то, что сталкивается с ней, что ее оспаривает, изменяет, отменяет, прекращает, судит, эту частично историческую, но большей частью неисторическую реальность теологи именуют Царством Божьим. Весь христианский мир молится «Да приидет Царстве Твое», ожидая наступления «нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2 Петр. 3:13), вступления этого будущего в полные права. В Апостольском символе веры встречаем перечисление исторических и богословских фактов, но в конце - утверждения будущего «оттуда придет судить» и «верую в воскресение тела, жизнь вечную». Будущее не только изучают по намекам и пророчествам, но встречают как избавление от истории, воздаяние по справедливости, воссоединение души с Богом.
Тезис седьмой: теология будущего находится под знаком Триединства и совмещает в себе универсализм откровения Бога-Отца, воплощение и церковное откровение Бога-Сына, всеобъемлющее присутствие Бога-Духа и возникающее Царство.
Универсальное знание о Боге-Творце сохраняет свое значение, рациональные аргументы в пользу бытия Бога все еще убедительны, «звездное небо над головой и нравственный закон внутри» еще напоминают о Нем. Вместе с тем, окружающий нас мир трудно назвать «лучшим из миров», и еще труднее вывести из общего откровения личностное знание о Боге. В круге естественной теологии Бог остается лишь гипотезой.
Воплощение Сына в истории и Церкви продолжает удивлять наших современников, Христос и христианство остаются осью мировой истории. Наша история до сих пор делится на эру до Христа и после Него. Церковь до сих пор объединяет большинство верующих и манифестирует этим сообществом Тело Божье. Но все больше верующих сознательно остаются вне церкви, возникает и растет отчуждение между образами Христа и христианства, Церкви и церкви. Христианство без Христа становится пустым, сохраняет историю, но не имеет будущего. Без присутствия и водительства Духа буква хранимого церковью Писания становится мертвым знаком, а сама Церковь – опустевшим домом.
Продолжая интуиции средневековых и современных теологов, можно гипостазировать будущее теологии под знаком Духа Святого. Новая эпоха не может продолжать ныне кажущийся наивным универсализм естественной теологии, как не может отстаивать и церковный эксклюзивизм догматики. Третья ипостась Божества символизирует новизну эпохи и ее завершающее значение. Можно ожидать, что «эпоха Духа Святого» продолжит связь с историей христианства, но придаст ей радикальное новое прочтение, преодолеет «христианство для христиан» и выразит теологию в универсальных языках культуры, науки, творчества.
В «эпоху Духа Святого» придется понять, что без Церкви жить нельзя и только внутри Церкви тоже нельзя. Христианам придется смириться с тем, что Церковь и ее традиции не исчерпывают всей теологии. Никому больше не дано написать «сумму теологии» или «церковной догматики», и не потому что Фома Аквинский или Карл Барт уникальны, а потому что такие задачи перед теологами больше не стоят, ни современность, ни будущее их не выдвигают. Пришло время скромных очерков, набросков, эссе, историй. Сам жанр должен говорить о скромности и при этом щедрости теологии.
В будущем «теология Церкви» вступит в обостряющееся напряжение с «теологией Царства». Территория Царства включает Церковь, расширяется от нее, охватывая все новые пределы, претендуя на все, все покоряя, согласно древнейшему христианскому исповеданию Иисуса Господом всего (Kurios). В конечном итоге истории наступит Царство, и Церковь лишь часть и предварение его. В ближайшее же время теологию ожидают болезни и конфликты, в которых столкнутся люди части и люди целого, мышление партикулярное и универсалистское, теология корпоративного эксклюзивизма и теология щедрости. По мнению теологов-экуменистов, лишь Дух Святой и соответственная Ему теология все это примиряет, соединяет, освящает, теология будущего будет теологией Духа Святого par excellence, иначе не будет ни будущего, ни его теологии.
Итак, будущее теологии зависит от того, сможет ли теология истории (традиции) и современности (социальных перемен) стать также теологией будущего. Появляющаяся теология будущего должна представить теологически оправданный образ будущего, ответить на вопросы о связи эсхатологии с социально-историческим измерением, переосмыслить отношения исторической церкви и грядущего Царства. Работа над таким проектом потребует интеграции вокруг теологии целого комплекса смежных философских и гуманитарных наук. Результатом объединенной работы христианских интеллектуалов может стать новая парадигма теологии, целостная и актуальна в том будущем, которое открывается «после современности», и которое уже поспешили назвать постхристианским. Таким образом, теология будущего может быть концептуальным ответом на подчеркнуто сильный и провокативный тезис о постхристианской эпохе и конце теологии.
Литература
1. Смит Д. Церковь и постмодернизм. Как найти место в Церкви Лиотару, Фуко и Деррида? / Джеймс Смит. – Черкассы: Коллоквиум, 2012. – 214 с.
2. Хаутепен А. Бог: открытый вопрос. Богословские перспективы современной культуры. – М.: ББИ, 2008. – 517 с.
3. Шмеман А., протопресвитер. Литургия и эсхатология // Шмеман А., протопресвитер. Литургия и предание / Александр Шмеман. – К.: Пролог, 2005. – С. 11-124.
4. Caputo J.D. What would Jesus deconstruct? The Good News of Postmodernism for the Church / John Caputo. – Grand Rapids: Baker Academic, 2007. – 160 p.
