12 марта священника Московского патриархата Игоря Савву лишили парафии при 9-й горбольнице Запорожья из-за проукраинской позиции: он отказывался упоминать в проповедях российского патриарха Кирилла и молился а украинскую армию.
12 марта священника Московского патриархата Игоря Савву лишили парафии при 9-й горбольнице Запорожья из-за проукраинской позиции: он отказывался упоминать в проповедях российского патриарха Кирилла и молился а украинскую армию. 061 пообщался с отцом Игорем и узнал, как развивался этот конфликт, и что его приход собирается делать дальше. В этом интервью всплывают и странные слайды с презентации на Соборе, и внутренняя политика Московского патриархата, и даже истоки "Радомира".
"На службе я сказал последнее слово. Я готовился к этой проповеди, сначала даже думал обращение записать, потому что людям нужно объяснить, ведь они не понимают, в чем дело, - говорит отец Игорь. - У нас существует такое трагическое разделение: “священник - священники и епископы” - это один мир, а “священник и прихожане” - это другой мир. Прихожане видят священника как такой авторитет, покровителя, идут к нему за советом и даже не подозревают, что этот же священник с епископом и своими собратьями становится совершенно другим человеком. Он становится такой бедный, несчастный, боящийся всего - приходится вести двойную жизнь. Я хотел это получше сформулировать и объяснить.
Проще сказать, что изгнание нашей общины связано с тем, что я как священник и люди видели в сегодняшних украинских событиях то, что мы с вами видим - идет процесс восстановления Российской империи или Советского Союза, Россия стала агрессором. И то, что это нападение такое подлое и подспудное, совсем не делает его безобидным.
Мы видим это так, этим живем, об этом говорим с прихожанами, хотя в этом стараемся не участвовать, не поддерживать, не распространять конфликт, а наоборот - осознавая это, осознавая причины, ослабить, уничтожить. Поэтому и молимся за защитников. Но в нашей среде священнической царит другая атмосфера, другое виденье, хотя на публику это и не выносится".
- Церковь заявляет, что она в стороне от политики - действительно, христианство дало десакрализацию власти. Но ведь на самом деле очень часто церковь разными способами влияет на политические события. Так какова должна быть позиция церкви?
- Стоит определиться: есть понятие “политика” как борьба за власть с привлечением любых методов и средств - в таких случаях церковь не должна участвовать по определению. А есть “политика” в смысле “общественная жизнь”, “общественная деятельность” - в такой политике церковь не может не участвовать, потому что она пришла в мир - не в пещеру, не в келью, а в мир, где люди ходят по улицам, в магазины, женятся, растят детей. То есть церковь должна быть в гуще этой политики. Если мы так разделим, то станет понятно, что можно, а чего нельзя.
Такое положение, как сейчас, сложилось, потому что церковь понимает политику как партийную: получается, что она каким-то образом незаметно для священнослужителей и мирян стала на сторону одной политической силы.
То есть дело совсем не в позиции по отношению к государству или по отношению к президенту, а по отношению к конкретным партиям, конкретным лицам. И это один из поводов для того, что жизнь в церкви для меня лично стала невыносима.
В священнической среде совершенно другие оценки: там могут сказать в обычной беседе про ЛНР, ДНР - “наши”, а про Порошенко - “каратели”. Совершенно российские формулировки. Это обычное дело. Поэтому, когда человек имеет другой взгляд, он становиться изгоем в церкви. Так получилось с отцом Анатолием, так получилось и со мной.
Поэтому какие бы причины ни писали в официальных бумагах, все дело в том, что я и моя община стали чужеродным органом именно в этой церкви именно в этих условиях. Очень много зависит от архиерея. Я на своем веку пережил трех архиереев. В 2004 тоже страшное творилось в церкви, начали всех заставлять за Януковича голосовать. Но тогда было более спокойно. Мы существовали в своем приходе, не особо нас этим изгойством доставали - мы 19 лет в этом приходе. А сейчас все намного жестче: вытаскивают на свет всех нас с нашими убеждениями, ставят нас на виду, позорят на собрании. И поэтому это становится невыносимо. Отец Анатолий прослужил 3 года, если не ошибаюсь, и уже не выдержал. Я служу 24 года - и только сейчас не выдержал.
Просто я другого поколения, еще советского. Люди моего поколения привыкли гнуть спину и терпеть.
- Когда ситуация обострилась?
Впервые вопрос резко встал как раз в 2004 году. Я помню момент, когда началась какая-то смута между священниками. Одни искренне восприняли то, что они на стороне Януковича, другие как-то боязливо восприняли (“а надо оно нам, не надо…”), большая часть таких пассивных. А буквально пару человек восприняли с недоумением и в панике. Помню, я по-дружески пожаловался одному священнику (я не привык, что могли так разделиться, что прям гражданская война в церкви). Я высказал ему мысль, что мы же занимаемся другим делом, у нас же есть какой-то базис - мы говорим о Христе, мы его последователи, у нас есть Евангелие, у нас есть такой огромный общий пласт, что, может быть, наши различия политические не должны всю нашу жизнь разделить. Ну, верите вы в Януковича, я буду верить в перемены, но у нас есть и что-то общее. Я помню, что конкретные священники в недоумении воспринимали мои слова: они уходили, старались не разговаривать на эти темы.
А в наше время это был уже 2014 год, когда начался Майдан. У меня есть один друг, правда, виртуальный - киевский священник, мы никогда не встречались. И он написал обращение к Майдану с точки зрения духовного лица, священника об отсутствии агрессии, о ненасильственном сопротивлении и попросил всех подписывать. Подписало священников 20 со всей Украины, и я в том числе. Все это дошло, конечно, до архиерея. Он меня вызывал, ругал и даже отстранял от служения. Но быстро оттаял. Я был в недоумении и публично на собрании спросил: “А вы читали это обращение?”. Он ответил, что не читал и читать не хочет. Я не понимал, так а за что запрещать, за что ругать вообще? Там христианское обращение... И мне ответили: “А вот потому что оно не за Януковича”. И после этого пошли собрания епархиальные, где песочили меня в частности.
Я не один такой был. Немного таких было, четыре человека: один уехал в Киев, один закончил служение недавно, я и еще один остался.
- В статье на сайте епархии написано, что вы изменили свои взгляды после Собора 10 января. Что произошло и что поменялось?
Это было епархиальное собрание - сейчас его делают с присутствием верян. Модель поместного собора, только в епархии. И чтобы веряне все видели - для популярности. Там не было ничего такого особенного, кроме того, что касалось нас с о. Анатолием и еще одним человеком, который пока остался. Собрание сопровождалось презентацией на экране.
А после этого тоже был кадр очень интересный: Верховная Рада, а над ней каких-то два коварных явно семитских силуэта. Я понимаю, что это действует на людей, но это же просто смешно. Я не знаю, что это было, может, повод подтолкнуть нас слегка. Ну, о. Анатолия подтолкнуло. Архиерей, выступил там, начал мне рот затыкать. Для меня это была, наверное, последняя капля.
В конце концов, мне 55 лет. Надо ж будет скоро итоги подводить, а я так и не знаю, в какой я роли.
В приходе мы делали служебные какие-то эксперименты, людей привлекали, но со временем становилось людей все меньше и меньше - пугали их какими-то отщепенцами: оглашают непонятно что, постоянно позорят нас на людях. После этого собрания я не находил вообще в себе сил участвовать в общественной жизни. Формально меня ставили на место - священник должен быть подконтрольным.
Потом приехал ко мне благочинный и предъявил ультиматум. Сказал: пишите объяснительную, приходите на покаяние, возвращайтесь под контроль. Я сказал: “Установите срок, я подумаю”. И через неделю, когда мы начали готовить чаепитие, снова зашел благочинный… То есть срок пришел. Он сказал, что митрополит (наградной сан в этом случае, - 061), если надо подойдет - оказалось, он в машине сидел.
Зашел сначала благочинный, потом “титушки”, или, как их назвали в епархии, “малолетние дети”. Я не могу судить, потому что на них не было опознавательных знаков (раньше “радомировцы” говорили, что они всегда носят значок “радомировца”, сейчас после резонанса они, видимо, презрели свои принципы).
- “Радомир” - это таки "титушки" Московского патриархата?
Я столкнулся впервые с этим понятием достаточно необычно. У меня к православной молодежи давно такое тревожное отношение, потому что я видел, как эта “молодежка” складывалась: это были искренние люди, кстати, многие из них - наши прихожане. А потом столкнулся с тем, что они участвовали, судя по всему (юридических оснований это говорить у меня нет), в избиении участников запорожского Майдана. И это был такой упадок, я старался с ними не контактировать.
Уже после этого был съезд православной молодежи нашей епархии. Я увидел фотографии, а там красные знамена: только вместо Ленина - Христос. И пионерские горны с этими тряпками красными с золотой бахромой и тоже, вместо Ленина, золотом вышит Христос. Было так печально и как-то страшно смотреть на это.
Я начал по привычке комментировать, рассказывать, на епархиальном сайте писать. Но меня затюкали сразу, начали какие-то агрессивные девушки что-то писать. Это тоже интересный момент: все так ценят иерархию, но старого священника может затюкать какая-то девушка. Причем агрессивно, с оскорблениями.
С этого все и началось, это просто как-то почувствовалось интуитивно. Оказывалось, это организовали наши два священника. Вы были на сайте “Радомира”? Там есть фотографии, которые очень хорошо все это передают. При храме (только там крашеные панели, как раньше в Советском Союзе), стоит стол, накрытый красной скатертью, портреты царя Николая ІІ и еще кого-то… Боковым зрением если смотреть, то будто Сталина. Все красные стяги стоят, красные вымпелы, и у них собрание идет: человек возвышается над столом, что-то там вещает. Люди сидят, и вот эти мордовороты все сидят. Точно партсобрание. У них и герб раньше был похож на советский, но после шумихи поменяли - сделали в традициях “человечки радужных цветов по кругу”.
В конце концов, это оказалось военизированной организацией. До меня как до священника доходили слухи, меня даже однажды пытались заставить их выписать себе в охрану храма. Я говорю: “Боже упаси меня от такой охраны. Меня надо охранять от этой охраны”. Я не знаю, подбирают ли их сейчас, но знаю, что один из батюшек, которые их создали - известный в городе шарлатан.
Это длинная история: он когда-то при храме еще в начале 90-х годов создал какое-то полуоккультное вычитывание. Потом ему это запретили, и он начал вычитывать под видом обычного молебна. И вот так он живет все 30 лет. И живет хорошо, все суеверные люди Запорожья его знают. Потом он сменил профиль, стал “духовником “Беркута”. Но так как “Беркут” канул в лету, он стал “духовником “Радомира”.
- Вернемся к ситуации на последнем служении: после благочинного зашли "титушки" или, как их назвали на сайте Епархии, "малолетние дети"...
А люди же в курсе ситуации, говорят: “Кто такие?”. А “малолетние” отвечают: “Мы прихожане, мы друзья о. Олега”. А потом и Лука зашел. Он же епископ, он должен быть ближе к народу, сел за стол. Чаек они не пьют с нами. Никто к чаю не притронулся.
Я сказал, что если меня удаляют, то я принципиально не хочу начинать войну. Знаете, такую, как сейчас на Западной Украине, когда приход решает перейти в Киевский патриархат. Если многолюдный приход, находится часть прихожан, которая ни в какую не хочет. Приходится искать, как из этого конфликта выйти. Сразу предлагается поочередное служение, а тогда то меньшинство, которое за Московский патриархат, не соглашается и начинается война: по телевизору показывают, как бабульки охраняют, потом 200 “семинаристов” приезжает и так далее. Это всегда происходит по одному сценарию, поэтому я сразу сказал, что не хочу в этом участвовать. Если люди хотят оставаться в этой общине, мы найдем себе стены, будем снимать комнату или еще что.
Я сказал это, и беседа закончилась - получился мой монолог. Потом Архиерей сказал: “Отец Игорь, пойдем в алтарь и там поговорим отдельно”. И тут прихожане мои проявили активность, говорят: “Зачем же в алтарь? А мы кто тут?”, - и начали снимать видео на телефон. Лука сказал, чтоб не снимали, мол, это его архиерейское слово: вы же православные - должны слушаться архиерея. А прихожане и говорят: “А если вы скажете убивать кого-то?”. Вот такая была братская атмосфера.
Понятное дело, что без дисциплины никакое дело не проживет. Естественно, есть вещи, которых без архиерея нельзя - должен быть человек, который возьмет на себя ответственность. В конце концов, если он не так руководит, его Господь поменяет. Но есть вещи, которые человек должен сам решать - нельзя же руководить во всем.
Такой нервный момент был. После чего Лука сам пошел в алтарь, вынул антиминс (своеобразный матерчатый платок с изображением иконы, подписью и печатью, знак благословения на службу епископом, - 061) и забрал его - то есть забрал благословение. Меня попросили отдать все ключи - отдал и документы, и ключи. Потом мы собрались, забрали только личные вещи, и прихожане забрали ведра, чайники - то, что нужно для приходской жизни, и ушли. К счастью, прихожане меня не оставили. А иконы и другие вещи, нажитые общиной благодаря пожертвованиям мы не забирали - чтоб не начинать дележку.
- А как теперь, без патриархата?
Дело в том, что я не был уверен, насколько будет многочисленный приход, который чувствует себя отдельной единицей и семьей и пойдет за мной. Поэтому я подумывал о том, куда мне самому деваться. Но сейчас немного дело изменилось, потому что люди таки пошли. Сейчас такой план: на этой неделе найти помещение, чтобы просто собраться вместе, посмотреть, сколько нас, поделиться переживаниями и посоветоваться, что делать дальше, в какой церкви служить.
У нас сейчас создалась такая интересная атмосфера: церквей христианских много, они разные и по духу, и по богослужению. Но в то же время они сейчас чувствуют необыкновенное сближение. Это кстати тоже одна из причин невыносимости, которая удалила нас от церкви - после 2014 года, ввиду внешней опасности, все христианские отцы начали сближаться: они вместе молятся, вместе отпевают солдат. При разнообразии всех местных обрядов они почувствовали, что принадлежат к единой вере.
Единственная церковь, которая этого не ощутила, а наоборот еще больше ощетинилась - это Московский патриархат.