К вирусной пандемии, - несмотря на долгие предисловия в худлите и игровом кино, - оказался не готов никто. Ни власти, ни медики, ни научное сообщество. На этом фоне неготовность церквей кажется не самой выдающейся и опасной. Но драматизма этой части истории не занимать. Вирус и карантинные меры проникают в святая святых церкви - и в Чашу со Святыми Дарами, и в ключевой вопрос о том, причащаться ли из нее, как и кому.
Особенной выразительности сюжету добавляет также тот факт, что все это происходит в период Великого поста. Особо экзальтированные уже успели увидеть в этом знак - искушение, страх, кары за грехи и пр. сыплются из тематических пабликов. Уже есть готовые ответы на вопросы "кто виноват?" и "за что это нам?". Никого не смущает, что Бог в этих контекстах выглядит прапорщиком из советских анекдотов - разберусь, мол, как следует и накажу кого попало.
Но и без кликушества проблем хватает. Карантинные меры, которые вводят власти в странах, задетых эпидемией, непосредственно касаются обычных религиозных практик. От рекомендации воздерживаться без крайней нужды от посещения людных мест - является ли посещение богослужения крайней нуждой? - до прямого недовольства потенциально опасными с точки зрения эпидемиологии религиозными практиками. Такими, в частности, как православное причастие. Во время которого верующие причащаются из общей чаши общей ложкой. Ее, вопреки общему гласу, уже давно никто не "облизывает", но риск заражения все равно остается высоким.
В связи с первым инцидентом "разгона" православного богослужения - в Италии карабинеры попросили верующих и священника соблюдать карантинные меры и разойтись - вопрос о христианском ответе на угрозу коронавируса созрел. Церкви одна за другой - официально и частным образом - отвечают.
Ватикан закрылся и полным составом ушел на карантин. Папа Римский Франциск отменил традиционные аудиенции и обращается к верующим посредством интернет-трансляции. Злые языки утверждают, что понтифика вынудили к таким мерам власти Италии. Однако в самом Ватикане уже есть подтвержденные случаи заражения, в том числе среди высокопоставленных представителей церкви.
В православном же мире в ответ на угрозу эпидемии церковные лидеры заняли оборонительную позицию: они ничего не имеют против повышенных санитарных мер, но практика причастия остается неприкосновенной. Один за другим, с разной степенью резкости, православные лидеры заявляют: Святые Дары вне подозрений. Грешно даже подумать о том, что через Святое Причастие можно чем-то заразиться. В обращении Вселенской церкви так и сказано: Святое Причастие - это антидот от смерти. А не наоборот.
Проблема разве что в том, что между смертью в христианской доктрине и смертью как медицинским фактом есть некоторая разница. О которой владыки церкви почему-то умалчивают. Отчего от их уверений в том, что чаша несет спасение от смерти, для светского уха разит магизмом - в смысле тот, кто причащается, от коронавируса не умрет? Даже с общей ложкой и прочими предметами общего целования?
В точке "санитарным мерам - да, отказу или даже коррекции практики причастия - нет" сошлись почти все, в том числе непримиримые оппоненты. Элладская и Константинопольская церковь в один голос с Синодом РПЦ заявляют, что причастие - вне подозрений. В РПЦ предлагают также ввести обработку антисептиками киотов и икон, к которым прикладываются верующие. По всей видимости, объяснить верующим, что стоит воздержаться от прикладывания на время эпидемии, - выше их сил. В конце концов, чудотворные иконы, мощи и прочие артефакты неплохо продаются. Ограничить потребление подобных "духовных услуг" - это же прямой убыток. Потратиться на антисептики менее разорительно. Тем более что в большинстве случаев никто и тратиться не будет.
Реакция в ПЦУ также вполне в православном тренде: митрополит Димитрий Рудюк объявил любые сомнения по поводу заражения от причастия богохульством и святотатством. Вот так просто и прямо, без околичностей - чувствуется школа патриарха Филарета. Владыка, так же как и прочие коллеги, не оспаривает мнения медиков по поводу необходимости мыть руки и все вот это вот, но что касается чаши - тут последнее слово должно остаться за ним, а не за медиками.
В целом создается впечатление, что дело именно в этом - за кем останется это самое последнее слово в вопросе об угрозах для верующего, который посещает богослужения и подходит к причастию. Тут даже немного сманипулировать понятием "смерть" незазорно.
На первый взгляд, это просто очередное лобовое столкновение здравого смысла, основанного на лабораторных данных, и религиозной веры. Отчасти так оно и есть, это метафизическая проблема: вирусы и связанные с ними заболевания - это "нечистота", которая не может, не имеет ни права, ни богословских оснований ассоциироваться со Святыми Дарами. Но этим медико-религиозным противоречием дело не исчерпывается. И если вы думаете, что это только очередной раунд битвы "научное мировоззрение против религиозного", то вы все-таки чуточку ошибаетесь. Это вопрос не столько о том, от чего умрут или не умрут православные, сколько о том, как распределяются сферы власти, права и ответственности между церковью и секулярными институтами - научными, медицинскими, государственными. Церковь и светские институты сошлись над чашей в споре о том, кому решать, что можно и что нельзя верующему в церкви.
Если государство может запретить верующим собираться ради чаши, тем более принимать причастие - оно имеет полную власть над церковью и ставит под собственный контроль религию и саму веру. В конце концов, христианство имеет огромный опыт противостояния подобным запретам - пускай они строились на совсем других основаниях. И да, христианин имеет и право, и даже обязанность практиковать свою веру независимо, - а если придется, то и вопреки, - тем указам, которые принимает власть по каким-либо своим соображениям.
Но, оказывается, картина религиозного сопротивления очень сильно зависит от контекста. Одно дело - гонения на веру из-за самодурства власти, ее заангажированности, страха, ошибки или просто чистой злобы. Совсем другое дело - карантин. Который всегда сопряжен с ограничением свободы граждан - не только религиозной, но даже просто физической. Либеральная максима о том, что свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого, вполне применима к карантинным мерам. Верующий христианин может положить живот на алтарь веры. Но он не может при этом рисковать жизнями других людей - коллег, соседей, домочадцев, которые и в мыслях не имели жертвовать здоровьем или жизнью из-за чьей-то веры.
Можно понять церковь, которая отстаивает свое право самой решать, причащать или не причащать и как именно - общей ложкой, одноразовыми или принесенными с собой. Чаша - это ее святая святых, и только ей решать, "водятся в ней вирусы" или нет. Это ее территория. И они ее, как могут, защищают.
Вопрос только о цене, которую они готовы заплатить за свою полную уверенность, а также небольшую манипуляцию с разночтениями касательно жизни и смерти. Готовы ли священники, собирающие свою паству в храме вокруг чаши, взять ответственность за возможные жертвы, причем не только среди верующих, которые, возможно, ничего не имеют против, но и среди тех, кого они могут заразить?
Вопрос о том, причащаться ли и как (для верующего человека это на самом деле вовсе не вопрос), оказывается не совсем вопросом веры, каким он кажется издалека. Для церкви вопросом веры подменяется вопрос о власти - власти решать, что и как делать на своей территории. Это борьба за сферы влияния, в которой, вполне возможно, не обойдется без жертв.