Блаженнейший Любомир Гузар: я бы очень хотел, чтобы власть начала на самом деле действовать в духе Майдана
На протяжении последних двух лет наша страна живет в постоянном напряжении, и среди тревожных новостей и запутанных политических схем, среди множества лозунгов и криков как никогда нужен трезвый и мудрый голос. Поэтому многие украинцы внимательно прислушиваются к тихому голосу Блаженнейшего ЛЮБОМИРА (Гузара), который отошел от дел управления Украинской Греко-Католической Церковью, однако остается активным общественным лидером. Хотя он сам отмечает, что из-за проблем со зрением не имеет возможности детально следить, и для многих именно его слова и комментарии часто дают лучшее понимание происходящего.
«То, что происходит в Украине, уже много раз происходило в истории. Я имел возможность читать, чувствовать, быть свидетелем того, что происходило в мире, и я приспосабливаю то, что слышу, к Украине. Мои колонки в «Украинской правде» касаются очень общих дел. Например, мысли о том, каким должен быть депутат – в Украине в 2015-м, или в Германии 100 лет назад, или в Америке 200 лет назад. Оказывается, во все упомянутые эпохи это служение имеет определенные одинаковые черты. Или каким должен быть человек? Это не связано со временем и местом», – говорит Блаженнейший. В разговоре с РИСУ он поделился мыслями относительно ситуации в обществе и Церкви.
– Часто можно услышать, что общество секуляризуется, что авторитет Церкви падает. Но вместе с тем журнал «Новое время» назвал Вас моральным авторитетом Украины. В чем заключается и на чем должен основываться авторитет Церкви?
– В чем заключается авторитет Церкви? Должны, прежде, определить, что такое Церковь. Для очень многих людей Церковь означает иерархию, епископов или духовенство. Однако, если скажем по-богословски: Церковь – это весь Божий народ, то видим, что миряне многочисленнее, чем епископы или священники. Но так уж повелось, что когда люди – популярно, хоть и неправильно – употребляют слово «Церковь», то думают собственно о голосе епископов и священников.
Для многих людей то, что священник сказал на проповеди, означает, что так сказала Церковь. В широком значении мы можем сказать, что это так и есть: священник передает учение Церкви. Но учение Церкви неизменно, всегда одинаково, а то, как люди воспринимают священнослужителей, не меняет учения Божьего в его ширине и глубине. Здесь речь о другом.
Когда говорим об авторитете Церкви, то имеем в виду то, как Церковь реагирует на современные дела. Например, сегодня есть большая проблема коррупции в украинском обществе. Высказалось ли по этому поводу руководство Церкви, а прежде всего епископы, осудили ли коррупцию, обратили ли внимание верных на то, что это грех? То есть, какова их позиция? Позиция, которую занимает Церковь, и есть основанием для авторитета.
Однако есть еще один элемент, о котором нельзя забывать, – поведение священнослужителей. Если в насквозь коррумпированном обществе священники и епископы ни в какой форме не принимают взяток, тогда люди видят, что священнослужители придерживаются того, что проповедуют. Не дай, Боже, если попадется священник или, еще хуже, епископ, который бы принял взятку. Это очень навредило бы Церкви.
Авторитет Церкви заключается в том, что она учит Божьему Слову и исполняет его. Власть принимает законы, создает комиссии, проводит разные мероприятия, чтобы преодолевать коррупцию, но, к сожалению, существует очень много доказанных случаев коррупции во власти на разных уровнях. Так что не удивительно, что нет доверия – говорят о комиссиях, мероприятиях, назначениях и законах, а de facto коррупционные практики не прекращаются.
Авторитет Церкви (не только Католической) утверждается тогда, когда она осуждает грех, а коррупция есть грех, потому что это воровство. Поэтому, к примеру, если во время выборов душпастырь (возможно, не на основании прямого подкупа) не осуждает достаточно какие-то плохие практики, тогда авторитет Церкви снижается.
– А в чем Ваш секрет? Почему Вас слушают?
– Нужно помнить: никто сам себя не делает моральным авторитетом – так кого-то называют люди. А это значит, что такому человеку доверяют и верят, что его слово осуждает зло. Такой человек не будет бояться сделать замечание даже правительству, его поступки будут отвечать тому, что он провозглашает. И люди видят, что этот человек последовательно от всякого зла убегает, старается ничего подобного не делать.
Когда я еще был во Львове, задержки зарплат на разных предприятиях случались часто, и я, цитируя Святое Писание, обратил внимание, что даже правительство не имеет права не выплачивать соответствующей зарплаты людям, потому что тому, кто работает, надлежит получить соответствующую награду. Или более красочный пример: перед Рождеством я напомнил людям, что не нужно уничтожать наши леса, вырубывая елки, – можно взять искусственные. Настоятель собора святого Юра хотел купить красивую живую, но в результате купил искусственную. Я ему говорю: «Отче, теперь это Вам на несколько лет». В любом случае люди увидели: я высказал пожелание – и священник это сделал.
Однако помните, что никто себя не может задекларировать моральным авторитетом (улыбается) – это приходит от людей.
– На местных выборах некоторые священники решили выдвинуть свои кандидатуры. УГКЦ высказалась четко. Владыка Богдан (Дзюрах) довольно остро заявил, что священник должен выбрать – нельзя одновременно быть депутатом и душпастырем. Но ранее священники были в Сейме, и это была гордость для УГКЦ. Сейчас Церковь не поддерживает такой политической активности своих священнослужителей. Каково Ваше мнение по этому поводу: могли бы священники идти в политику?
– Политические позиции выборные, так что нужно быть избранным. И всегда в такой ситуации одна часть избирателей «выиграет», а другая «проиграет». А священник должен быть доступным для всех одинаково, чтобы никто не мог сказать: «Я его не избирал». Священник прежде всего душпастырь и должен быть открытым одинаково для всех.
Существуют особые обстоятельства. Например, о.Августин Волошин проводил акцию на Закарпатье в 1938 году. Были также другие священники, проявившие прямую политическую активность, но таким образом, что это их не отделяло от общины. В истории много таких примеров. Тогда священник становился героем, люди были рады с ним общаться, он не делил людей. Люди знали, что о.Волошин пошел в политику, чтобы проводить установление украинского государства на Закарпатье. Однако, занимаясь политикой или освободительной борьбой, священник пренебрегает пастырскими задачами. Наверно, мало кто шел к отцу Волошину на исповедь, крестить детей или венчать молодых – у него не было на это времени. Но это были обстоятельства особые.
Сегодня священник не должен баллотироваться, потому что это означает делить. Кто «за», тот будет радоваться, а кто «против», тот отбросит священника как душпастыря, и он утратит с людьми духовный контакт. Поэтому Церковь запрещает священникам баллотироваться. Синод Епископов об этом несколько раз напоминал священникам.
Конечно же, могут быть исключительные ситуации, но тогда священник должен просить отдельное разрешение от владыки. Для примера возьмем о. Николая Симкайла (позже епископа). Будучи священником в Ивано-Франковске, он по благословению и с разрешения владык Дмитерка и Мудрого стал депутатом горсовета. Но для такого исключения должна быть важная причина, а не просто желание священника идти в политику.
– После Майдана мы часто слышим о необходимости перемен. Кто-то говорит, что украинцы уже изменились, кто-то – наоборот, что ничего не изменилось, нам нужен новый Майдан. Как Вы это ощущаете? До сих пор не наказаны виновные в расстрелах, как с этим быть?
– Народ проснулся и заманифестировал свое желание что-то менять – в этом нет сомнения. Однако надежды не осуществились так, как этого ожидали. Возможно, ожидания были слишком большими, а может и действительно есть определенная медлительность со стороны власти. Даже ЕС и другие партнеры Украины отмечают, что много разговоров, но мало работы. Принимают законы – даже очень хорошие и нужные, но не исполняют их. Говорят, что недостаточно политической воли. Думаю, упрек, что делается слишком мало, в определенной мере оправдан.
Поэтому создалось определенное напряжение, и я бы очень хотел, чтобы власть на разных уровнях (ведь в таких делах успех зависит от многих людей) начала на самом деле действовать в духе Майдана. Майдан был большим позитивным шагом. Мы, как ни один другой народ в мире, массово показали нашу волю – сотни тысяч стояли на майданах в Киеве и в других городах. Но сейчас и руководители, и сам народ движутся слишком медленно. На Майдане многие задекларировали желание перемен, но, вернувшись с него, все ли живут теме переменами в своих городах, городках и селах?
– Все чаще говорят о третьем Майдане, что людям нужно выходить снова. Выход ли это?
– Думаю, что всем нужно работать, а не болтать. Когда необходимо, то не нужно молчать, нужно сказать ответственным людям, что не так. Но те, кто при власти, и те, кто без власти, то есть гражданское общество, должны очень искренне работать. И каждая сторона может ошибиться. Так, ожидания людей могут быть оправданными, но могут быть и искусственными, неоправданными. С другой стороны, когда власть обещает, но не выполняет, то я не удивляюсь, что народ протестует.
Я бы не был рад тому, что называют третьим Майданом. Я бы скорее хотел видеть людей, взявшихся за работу на всех уровнях. Сейчас есть новая система, хотя она довольно странно звучит – децентрализация, но принцип очень здоровый – передать местным людям ответственность за их жизнь. Этот принцип еще часто называют субсидиарностью. Но тут нужно действительно передать власть, сделать людей ответственными. Чтобы совершалось то, что должно быть, чтобы власть показала настоящую политическую волю, настоящее практическое желание. Когда все возьмутся за работу, то не нужен будет третий Майдан.
– 1 ноября украинцы и поляки вместе традиционно молятся на Лычаковском кладбище на могилах украинских и польских солдат, которые воевали друг против друга. Вы вместе с кардиналом Марьяном Яворским начали эту традицию, сделали первые шаги. Сейчас из-за войны на Донбассе украинцы внутри страны разделены. Россияне когда-то уйдут, и как после этой войны и крови сшивать страну?
– Об этом нужно думать. Не жить эмоциями и лозунгами, но здорово и спокойно оценивать ситуацию. Нужно действовать вместе. Не всегда удается легко и сразу. Но нужно что-то делать. Нельзя спать. Люди должны немного призадуматься, ощутить свою ответственность и делать то, что делать нужно.
– И сможем помириться?
– Если будем хотеть, почему бы нет? Нужно просто хотеть. Не всегда легко, иногда очень тяжело установить согласие – даже между двумя супругами. Есть общины, и они должны задуматься: действительно ли несогласие и враждебность пойдут им на пользу. Не будет ли правильнее для общего блага примириться и сотрудничать, прощать и просить прощение? Но этого нужно хотеть.
Люди очень эмоциональны, и часто не хватает руководителей, которые бы вели людей к примирению. Возможно, Церковь должна сыграть более активную роль. Молитва примирения на Лычаковском кладбище – это церковная инициатива, духовенство там сыграло важную роль, как и Украинский католический университет и общины. Это стало примером, и сознательные люди потянулись, потому что почувствовали, что это хорошо и нужно что-то сообща делать. Поэтому та инициатива получила общественную поддержку.
– В недавнем комментарии один из спикеров УПЦ выступил с опосредованным обвинением против УГКЦ, что те, мол, много говорят о войне, а УПЦ больше о мире. Может ли быть мир любой ценой? Без справедливости?
– Разговор о мире очень хорошо звучит. Мы, может, и много говорим о войне, но стараемся установить мир. Московская Патриархия, напротив, красиво говорит о мире, но осуждает ли действия своего правительства, которое является агрессором? Говорить можно много, но окончательно значение имеют действия. Мы говорим, что идет война, что это не гражданский конфликт, а действительно война, хоть и не задекларированная. Мы призываем волонтеров и поддерживаем армию. Почему? Чтобы войны не было. Мы не отрицаем фактов.
Разговаривала Марьяна КАРАПИНКА
