Вера – это камертон для моих личных решений, – Юлий Морозов

Подпись к фото (автор Павел Ботанов): «Когда надо сказать жесткую правду даже на фоне прекрасного и эстетичного – не сдерживаюсь», – Юлий Морозов

Среди его активностей есть одна довольно интересная – президент Христианского футбольного клуба «Пенуэл». А недавно, во время Олимпийских игр во Франции, Юлий в соцсетях активно рассказывал о религиозных взглядах спортсменов, в частности, призеров в различных видах соревнований.

А на День Независимости он опубликовал в соцсети очень знаковое сообщение:

«Христос освободил нас, чтобы мы могли жить свободно. Будьте непоколебимы и не позволяйте снова впрячь себя в рабское ярмо…
…Вы же, братья, были призваны Богом, чтобы жить свободными. Однако пусть свобода не станет для вас поводом удовлетворять свою греховную природу! Вместо того служите друг другу с любовью. Ибо весь закон сводится к одному утверждению, которое гласит: „Возлюби ближнего, как самого себя” (Библия, Послание Павла к Галатам, 5 глава).
И даже если вы не верите Богу или библейским текстам, держитесь Воли! Но помните, что без Любви – все бесполезно».

Себя Юлий Морозов считает христианином, однако не связывает с конкретной церковной организацией. И в то же время в его публичной жизни религиозные взгляды очевидны, однако не ради показухи.

О значении веры в общественной и профессиональной жизни, о ценностях и общественных отношениях мы говорим с Юлием Морозовым. И начнем наш разговор со спорта...

– Юлий, а почему в названии футбольного клуба, который вы возглавляете, есть слово «христианский»?

– Клуб основал мой друг Андрей Трипольский. Я был рядом почти с самого начала, и постепенно траектории наших движений сближались.

У Андрея просто фантастическая история – как спортивная, так и христианская. С детства он считался очень перспективным футболистом, и другой судьбы для себя не рассматривал. Но, хотя в 19 лет фактически начал профессиональную карьеру, подписав контракт с клубом высшей лиги, очень быстро ее завершил. Это было начало 2000-х, в футболе царствовала тотальная дичь – мир без правил и принципов. Еще добавились травмы, непонимание юридических тонкостей... Так он оказался и без футбола, и без плана Б.

Но, очевидно, у Бога были определенные планы на Андрея. Потому что он очень серьезно пришел к вере и, присоединившись к одной из протестантских церквей города, начал Христианский футбольный клуб «Пенуэл». Собрал команду из нескольких церковных ребят и своих старых друзей «с района», заявился в чемпионаты города и области. Сначала они всем разгромно проигрывали, но откуда-то в Трипольском взялся безумный лидерский потенциал и большое сердце, чтобы служить этим хлопцам, поэтому команда удержалась. А потом еще добавилось несколько детей, которых Андрей в буквальном смысле слова подобрал на улице.

Для него всегда принципиально было открыто делиться своей верой со всеми вокруг, поэтому, когда я активнее включался, чтобы помочь сделать «Пенуэл» более устойчивым и системным, это была красная линия: «Мы всегда должны быть христианским клубом». Потом у нас было много дискуссий по поводу того, что именно стоит за этим дисклеймером. Но сейчас я вижу огромный потенциал, если «Пенуэл» будет мощной спортивной академией с профессиональной командой на верхушке и при этом будет базироваться на христианских принципах и работать, в первую очередь, для христианской аудитории. Не только Кривого Рога, но и всей страны.

– Ваши комментарии в соцсети относительно религиозных ценностей в жизни спортсменов также были знаковыми. Почему вы обращали на это внимание?

– Когда-то в молодости я был очень близок к тому, чтобы с головой окунуться в спортивную журналистику. Сегодня следить за спортом, причем преимущественно не просто в формате голов-секунд-метров, а скорее смыслов, месседжей, тенденций – один из моих основных способов отдохнуть и немного переключиться от сверхсложных задач, которых как-то становится все больше. Ну и поделиться этим с друзьями в соцсетях – это продолжение этого процесса релаксации. Сейчас, во время полномасштабной войны, на это времени, возможностей и энергии еще меньше, но немного удается.

Я так понимаю, ваш вопрос преимущественно об Олимпиаде? Там мне очень не понравились нездоровые процессы, когда многие религиозные деятели, в пылу борьбы с «либеральными тенденциями», которые их так пугают, начали передергивать факты, наваливать некорректные утверждения и, что самое страшное, делать это совершенно без любви к людям и истине. И я видел, как части моих друзей и знакомых такая риторика заходит. Особенно людям, далеким от спорта, но Олимпиада – знаковое и важное событие, поэтому она не проходила мимо них.

Вот я и хотел показать им немного другую сторону, что можно бороться за свои ценности, не пытаясь утопить и унизить других, а будучи собой. Если ты действительно настоящий и тебе есть что показать, чтобы другие сказали «Ух ты, я тоже так хочу!». Как это делают многие топовые спортсмены, которые понимают свою ответственность и стараются нести правильные послания. Но ведь для этого надо очень много работать над собой, заслужить право быть услышанным, завоевать авторитет. Гораздо проще сидеть где-то на диване и выписывать в интернетах: «Ууууу, мужик-трансгендер избил женщину на Олимпиаде, куда катится этот мир, срочно верните инквизицию/крестовые походы или что-то там еще!»

– В этом случае отношение к явлениям инквизиции или крестовых походов – это повторение стереотипов, которые были заложены в т. н. прогрессивные времена, когда унижалось вообще право проявлять свою религиозность или ею руководствоваться. Что часто можно встретить и сейчас. Например, перед началом Олимпиады от французского Олимпийского комитета прозвучало указание, что их спортсмены не имеют права вообще проявлять свои религиозные взгляды во время турниров. В то же время атлеты разных стран, в том числе и украинские, иногда проявляли свои взгляды. Пожалуй, наиболее ярко это делала серебряный призер прыжков в высоту среди женщин.

А где граница между секулярностью и правом на свободу публичного проявления собственных религиозных взглядов, по вашему мнению?

– Если говорить о том конкретном запрете, то я бы внимательно изучил, что там действительно было заявлено, ведь иногда подобные эксцессы оказываются далеко не столь страшными и категоричными. Так, например, некоторые люди мне убедительно рассказывали, что запрет на проявления религиозных взглядов зафиксирован в Олимпийской хартии. Пришлось сходить и почитать. На самом деле там речь идет о запрете религиозной пропаганды, а это, согласитесь, разные вещи. Поэтому я видел много проявлений религиозных убеждений со стороны спортсменов даже на последних Олимпийских играх и не слышал ни о каких проблемах, которые бы это им принесло.

Что касается французов, то у них, похоже, все непросто преимущественно с мусульманским населением. И это действительно непростая для них история, где простых и безболезненных выходов не будет... Я, кстати, иностранным друзьям часто рассказываю, что в Украине мы имеем едва ли не лучшую ситуацию в плане взаимодействия христиан и мусульман. В первую очередь, я о наших кырымлы. И этим взаимодействием стоит гордиться и надо лелеять этот позитив, потому что в дальнейшем может быть не так просто. И здесь нам стоит изучать негативный опыт тех же европейцев, чтобы не повторять ошибок.

Если же вернуться к свободе публичного проявления собственных взглядов, в том числе религиозных, то за это я готов сражаться со всеми, кто выступает за ограничения. Даже если я эти взгляды не разделяю. Но здесь часто на поверхность выходит классическая ситуация, когда на самом деле люди хотят не просто защитить свою свободу, а свою свободу не ограничивать и притеснять других. Вот это меня, честно, раздражает.

– А приходилось ли вам испытывать какое-то пренебрежительное отношение из-за публичного проявления религиозности? Если да, то при каких обстоятельствах?

– Если честно, даже не вспомню ничего подобного. Это при том, что я более 5 лет своей жизни очень активно посвятил развитию либеральной партии «Сила людей» (смеется). И активно взаимодействую с различными международными структурами, кем некоторые религиозные люди пугают своих последователей.

Ну, то есть, я почти уверен, что есть персонажи, которые презирают меня и, возможно, считают мракобесом, но я очень спокойно к этому отношусь.

– Что для вас вера в общественной, профессиональной жизни?

– С одной стороны, это некий камертон для моих личных решений. То есть у меня есть определенные принципы, через которые я не переступлю, чего бы это ни стоило. И сегодня уже могу достаточно уверенно сказать, что иногда это в краткосрочной перспективе ведет к, казалось бы, потерям, но в более долгосрочной – почти всегда оборачивается к лучшему.

С другой стороны, это в основном и является причиной того, что я делаю. Если проанализировать все общественные проекты, в которые я был или есть серьезно вовлечен, то они тесно связаны с моей верой. И здесь можно говорить о чем угодно. Возьмем, например, экологические вопросы, в которые я на определенный период достаточно глубоко был погружен. Заботу об окружающей среде большинство украинских христиан не считает серьезным «духовным» делом. А я твердо верю, что Всевышний, поселив нас на этой земле, дал нам задачу максимально заботиться об этой планете.

Я имею счастье, хотя это мне и довольно дорого стоило, преимущественно не разделять свою жизнь на условные работу – служение – хобби. Обычно я делаю то, что, верю, является сверхважным, и, как правило, оно приносит мне удовольствие. Ну и, как правило, еще обеспечивает базовые потребности моей семьи. Сейчас, когда наша страна в войне, эта красивая модель немного меняется и приходится делать много того, о чем я никогда не мечтал. Но эти мои неудобства – абсолютные мелочи по сравнению с тем, через что проходят сотни тысяч украинцев, которые в рядах Вооруженных сил приближают нашу победу.

– Вы соучредитель культурно-общественного центра ШELTER+ и инициатор создания Объединения Ответственных Граждан. Уже первое знакомство с ними подтверждает ваши слова о вере в действии. А ваше окружение, коллеги разделяют ваши взгляды?

– Шелтер+ по сути рождался в протестантской среде, поэтому костяк его основателей органично близок к моим взглядам. Но мы почти сразу начали активно привлекать в команду молодых людей, которые не имели никакого отношения к религиозным структурам. Это, в принципе, и стало одной из причин наших осложнений с христианским миром. Тогда, в начале 2000-х, ему трудно было понять, как так можно. Тогда еще слово «зрада» не было настолько распространенным, но, думаю, именно его бы к нам применяли (улыбается).

Что касается Объединения, то здесь основная команда основателей была совершенно нерелигиозная. Да, мы достаточно успешно объединились с ответственными агностиками и атеистами в том числе (улыбается). Потом, когда с кем-то перезнакомились ближе, то иногда выяснялось много интересного по поводу духовных поисков или убеждений тех или иных коллег. Это был и, в принципе, он до сих пор продолжается – достаточно успешный опыт, когда люди очень разных взглядов могут прекрасно объединять усилия ради общих целей. И очень сильно обогащать друг друга при этом.

– Город Кривой Рог, и регион в целом, как индустриальный центр подвергся сильной атеизации во времена ссср. Изменились ли они сейчас, влияют ли как-то церковные институции на общественные взгляды, ценности, мировоззрение?

– К сожалению, я бы не сказал, что христианские институты заметны и имеют серьезное влияние. Да, есть отдельные священники, которые честно тихо служат людям и являются авторитетом для своих небольших общин. В некоторых сферах отдельные христиане и организации на определенном этапе были чуть ли не единственными, кто брался за сложные задачи и честно пытался, как говорят носители английского, сделать разницу. Я, в первую очередь, о работе с детьми-сиротами в соответствующих учреждениях и с зависимыми людьми. К сожалению, подавляющему большинству потенциала не хватило, чтобы вывести эту деятельность на уровень устойчивых действенных институтов. Хотя надо отдать должное тем героям, ведь много жизней благодаря их самоотверженности было изменено.

А так, если говорить о чем-то, что действенно влияло бы на широкие массы или хотя бы точечно на тех, кто может потенциально стать мультипликаторами идей, то вряд ли можно увидеть заметные примеры работающих институтов или лидеров мнений.

Но верю, что шансы в будущем еще есть. Особенно учитывая то, что война очень сильно меняет расклады сил в обществе, поэтому те, кто не сломается и кто реально будет готов долгосрочно служить обществу, будут обречены на то, чтобы быть замеченными и услышанными.

– Можете детализировать, что вы имеете в виду? О каких шансах говорите?

– Вот как раз о тех шансах «влиять на общественные взгляды и ценности», о которых вы спрашивали. Могу объяснить на достаточно простом примере футбольного клуба, если мы уже с него начали. «Пенуэл» всегда был далеко не самым богатым клубом в нашем регионе. Но несмотря на это, у нас была едва ли не самая многочисленная детская академия. Потому что для других клубов академия часто была просто дополнительной проблемой, ведь владельцам интересно было просто потешить свое эго, когда их нанятые взрослые футболисты прибивают нанятых футболистов из команды соседнего местного олигарха. С детьми же – это долгосрочно и сложно. А для нас развивать детей на здоровых ценностях было самоценностью. И инструмент футбола здесь прекрасно ложился в канву, при этом естественно сочетался с задачей воспитывать еще и хороших конкурентных футболистов. И вот сегодня, когда война отбрасывает футбол в Украине на много шагов назад, все то, что не имело серьезной ценностной основы, разрушается. По нам она, разумеется, тоже бьет жестоко, но мы не останавливаемся. В первую очередь потому, что получаем сообщения от родителей наших детей, которые на фронте: «Вы же не закрывайтесь, потому что мы же и воюем, чтобы наши дети могли продолжать». И таким образом, если в ближайшем будущем ситуация в Украине будет развиваться по не худшему сценарию, вполне вероятно, получится так, что «Пенуэл» в условном рейтинге клубов окажется значительно выше, чем был до полномасштабной войны. И это будет не только потому, что даже в этих сверхсложных условиях мы потихоньку растем, а потому, что многие другие или вообще перестанут существовать, или значительно просядут.

И здесь можно говорить не только о футболе, но и о различных сферах, в первую очередь тех, которые актуализировались с войной. Многие религиозные организации, например, начали активно работать с переселенцами. Некоторые из них делали это очень некорректно, в стиле «хотите гуманитарную помощь – отсидите на служении и потом получите». Но многие очень искренне включились и находят честные и полезные подходы. Ведь часто переселенцам больше гуманитарки нужна включенность в сообщества, потому что социальные связи разорвались и часто не у кого попросить перфоратор одолжить или расспросить, в какую школу лучше вести ребенка. И здесь здоровая религиозная община может быть очень полезной. И если она будет демонстрировать эффективность, то с ней будут с радостью сотрудничать и международные партнеры, и местные администрации.

Многие церковные организации, в том числе и в Кривом Роге, пробуют быть полезными, помогая военным на восстановлении или ветеранам. И это огромная достаточно новая для нашего общества сфера, где будет все больше людей, которым нужна помощь. Опыт тех же Соединенных Штатов показывает, что религиозные структуры здесь могут быть эффективными. Но это точно очень непростая аудитория, и простой перенос заокеанского опыта здесь, уже очевидно, совсем не работает, ведь у нас совершенно другая война, чем те, что вблизи видели американцы. Поэтому нам приходится искать свой путь, а религиозным структурам, если они хотят что-то делать в этой области не для галочки, очень тщательно и честно пересматривать свою теологию и практики.

– Сейчас вы координируете масштабный проект комплексного Пространства восстановления военных и гражданских «Гарт». Расскажите немного о нем.

– О, это почти космическая история. Если коротко, то мы имели согласованное достаточно серьезное финансирование из Европы для ревитализации индустриального здания в Кривом Роге и превращения его в художественный центр. И 22 февраля 2022 года этот проект должен был выйти в публичную плоскость, с визитом высоких европейских партнеров, подписанием меморандумов и т. п. Полномасштабное вторжение все остановило.

И через какое-то время, погрузившись в поддержку различных военных подразделений, мы четко поняли две вещи. Первая – что мы точно не будем сейчас заниматься долгосрочными художественными проектами. Вторая – у нас в стране, а тем более в нашем несчастном городе, будет катастрофа с реабилитацией, как физической, так и психологической. Хотя бы потому, что система эта плохо работала и в условно мирное время, а к вызовам крупнейшей войны XXI века оказалась совсем не готова.

И вот дальше было много тяжелых переговоров, когда партнеры шли на очень нелегкие для них решения, а мы брали на себя сверхсложные обязательства. Например, купить другое здание, которое потом превратим в Пространство восстановления. Потому что прошлое, которое было в проекте, на тот момент было недоступно. Это точно промысел Всевышнего, что все удалось свести в одно. И сейчас у нас продолжается глобальное восстановление старинного – как для Кривого Рога – здания 1931 года постройки. Оно находится в едва ли не самом фешенебельном (если для нашего города можно употреблять такие слова) районе города, там почти 2000 квадратных метров и куча работы. Ведь здание почти 20 лет стояло заброшенным.

Но еще больший вызов – это определиться с тем, что же именно мы будем делать, и превратить это в долгосрочную систему, подобрать правильных людей для этого. С кадрами в сфере реабилитации у нас в стране беда, но мы не сдаемся. Параллельно выстраиваем свою систему, пытаясь применить к нашим реалиям лучшие практики других стран – а мы умудрились совершить короткие, но очень интенсивные визиты в Израиль и США.

Если говорить коротко, то мы хотим выстроить качественную базовую физическую реабилитацию, тесно связав ее с психологической. И добавить к ней социальную. Здесь имеется в виду довольно широкий спектр вопросов, который должно уже решать не конкретное заведение, а более широкое общество – ведь речь идет и о профориентации, когда кому-то придется искать новую профессию, и о вписывании в сообщества, потому что у человека может быть тотально утерян и разрушен старый круг общения, и о поисках смыслов – и здесь мы верим в качественное сотрудничество и с общественным сектором, и с религиозными организациями в том числе.

– Уже с 2022 года в разных средах начали говорить об Украине, которую мы должны развивать после нашей победы. Сейчас оптимизма стало меньше относительно времени, когда эта победа будет, но стратегии развивать нужно. Какими вы видите стратегии нашей победы?

– Здесь вообще нам надо между собой договориться, что же такое победа. Я пока принял определение своего друга Валерия Пекаря: «Победа – это мир, лучше предыдущего, мир, когда Россия больше не угрожает Украине».

Что же касается стратегий, то здесь я немножко скептичен. Ведь в этой драме, разворачивающейся на мировом уровне, очень много актеров, которые или непосредственно влияют на развитие событий, или имеют в них свои интересы. Любителям конспирологии проще, они верят, что есть несколько центров принятия решений. И тогда все просчитать проще. Условно, надо, чтобы масоны с рептилоидами договорились (улыбается). Но все гораздо сложнее, и для разных стейкхолдеров могут быть свои черные лебеди.

Поэтому мои стратегии достаточно просты. Надо максимально держаться вместе со своими людьми. И по возможности расширять этот круг. Становиться максимально субъектными и способными на том уровне, где мы сейчас находимся. Я реально насмотрелся и наслушался людей, которые рассказывают, как надо принимать сложные законы в ВР, и при этом не способны договориться, как они в ОСМД будут менять трубу в подвале. Или рассказывают, как надо было защитить Бахмут от орды, а не могут защитить свой дом от нескольких часов без электричества... Поэтому начинаем с того уровня, где мы сейчас, крепнем и пробуем брать немного больше ответственности. Каждый раз четче формируясь институционально. Потому что это, кроме всего прочего, создает возможность для переговоров, поисков того, что может нас объединить и, соответственно, для координации усилий.

Это сейчас очень непросто. Я иногда чувствую себя как тот эквилибрист в цирке, который мечется между тарелочками, крутящимися на палочках. Трудно поддерживать стабильность институции, когда ты постоянно теряешь людей. И когда партнеры могут постоянно менять правила игры, аргументированно ссылаясь на форс-мажоры. Но другого пути у нас нет.

– И какую роль вере, ценностям вы отводите в этом процессе? Какую роль уже сейчас церковная среда разных конфессий должна играть для развития после победы общества, в котором хочется жить?

– Я не настолько в контексте конфессиональной жизни, чтобы уверенно раздавать советы. Но если уж спрашиваете, то я считаю, что религиозным общинам надо сконцентрироваться в первую очередь на своих недостатках, вместо того чтобы пытаться изменить всех вокруг (потому что Новый Завет преимущественно об этом), честно смотреть правде в глаза и постепенно, с Божьей помощью становиться более похожими на то, что описывается в Библии. И тогда не будет проблем с тем, чтобы люди прислушивались. Потому что любовь и принятие нужно всем. Ибо когда человек действительно опирается на ценности, он более устойчив и стабилен. А самоотверженные компетентные люди, которые идут в самоуправление, чтобы служить, а не решать свои проблемы, нужны всегда. Я считаю, что церковная среда должна сконцентрироваться на том, чтобы таких людей выращивать и делегировать на различные ответственные роли в обществе. А потом поддерживать и, в хорошем смысле, контролировать, помогая справляться с проблемами и с искушениями.

Еще я думаю, что религиозным людям важно успокоиться и понять, что, если мы хотим жить в свободном демократическом обществе, то у нас один-единственный путь – интеграция в западный мир. И да, в этом есть обратная сторона – ведь свобода в нем должна быть обеспечена не только нам, но и тем, кто нам, возможно, не очень нравится. Но стоит помнить, что убивают нас сейчас не западные либералы, а очень скрепные россияне, чьи вожди так много рассказывали о христианских и семейных ценностях.

Я с удовольствием наблюдаю, как очень сильно меняется ситуация в большинстве религиозных структур: уходит нездоровый пацифизм, патриотизм становится нормой, рвутся связи со всем, связанным с Россией, церкви – и отдельные поместные, и разного рода объединения – становятся значительно более открытыми к взаимодействию с обществом. Конечно, хотелось бы, чтобы это произошло раньше и без платы такой высокой цены, но, учитывая, что мы говорим о структурах априори традиционных, то было, пожалуй, невозможно.

Так давайте делать все, что можем, с нашей стороны, чтобы выиграть эту войну, и дальше, уверен, мы будем иметь огромное окно возможностей для изменений.