Каждый капеллан принял добровольное решение умереть. Игорь Шторм о Первом батальоне военных капелланов

В капелланское движение вовлечены не только УГКЦ и УПЦ Киевского Патриархата. Немало служителей других церквей организовываются, чтобы помочь местным жителям Востока и бойцам на передовой. Так, в июле в Украине появилась новая организация – Первый батальон военных капелланов, объединивший представителей разных конфессий и принявший на себя служение в самых горячих точках. Сейчас организация насчитывает до 50 служителей со всех регионов Украины, которые работают с военными в самых тяжелых условиях. Об их службе, готовности каждого капеллана умереть и особенностях помощи бойцам РИСУ пообщалась с руководителем батальона Игорем Штормом ("Шуликом").

– Когда Первый батальон военных капелланов начал свое служение?

– Создавался он скорее из нужды в получении ответа от Бога о том, что делать дальше. Сидеть дома, листать Фейсбук, читать и быть в непонятном состоянии, потому что нет ответа, или начинать что-то делать. Толчок пришел, когда я сам искал ответ на вопрос, как я себя вижу в этой ситуации. Я встретился со своим другом Олегом Хоменко, который начинал Медицинский Автомайдан. Мы с ним поговорили, и пришла интересная мысль начать служение прямо в зоне АТО. Естественно, такого раньше вообще не было, это новое и для страны, и для каждого. Мы начали собирать единомышленников, людей, которые не боялись таких решений.

Теперь мы официально называемся Первым батальоном военных капелланов, получили официальную регистрацию как общественная организация. Мы существуем с июля месяца, когда уже были первые поездки на фронт. Потом пришло понимание, как это правильно делать, исходя из того, что мы видели. Возить еду и вещи – это не проблема, это может делать каждый. Но есть поступки, которые влияют и на будущее людей. И Бог может через верующих людей дать надежду на то, что это рано или поздно закончится. За пять месяцев мы насмотрелись и на смерть, и на трупы, на все.

Добавлю, что как таковых военных капелланов сейчас нет, нет законодательной базы и другого. Есть только люди, которые пытаются стать капелланами. Есть понятие тюремного капеллана, я был им на протяжении многих лет.

– Раньше работали в тюрьмах?

– Да, достаточно долго. И потому у человека, который хочет стать капелланом, должно быть понимание, как работать со спецконтингентом. Я бывал в более неординарных условиях. Но именно военных капелланов у нас сейчас нет.

– Но ведь есть служители, которые официально служат священниками при некоторых военных частях.

– Да, они записаны формально, но все на добровольческих основаниях. Потому громко заявлять, что мы капелланы я не буду. Мы просто делаем все, что можем. И мы приняли решение ездить в самые тяжелые точки, чтобы помогать людям.

– Кто стоял у истоков создания батальона?

– Это был я, Олег Хоменко, МедАвтомайдан. Мы его и начинали, сделали регистрацию. Постепенно к нам присоединялись другие люди.

– То есть вы начинали с привлечения пасторов и христиан веры евангельской?

– По сути да. Но это не была инициатива Союза церквей христиан веры евангельской.

– А до своей миссии капеллана каким именно служением занимались? Служили при какой-то церкви?

– Я служил по тюрьмам и лагерям, работал со спецконтингентом. Последний раз работал с пожизненными заключенными в тюрьме №8 на Житомирке. Параллельно работал с детдомовскими детьми и последние 5–6 лет с малолетними преступниками. Я просто люблю работать с тяжелыми детьми. А основными местами служения стали три тюрьмы – Лукьяновская, Черниговская и Житомирская. 

– Как приходили первые люди в батальон?

– Все происходило через друзей, которые были в разных городах и областях.

– Но вы брали не просто христиан, были какие-то критерии отбора?

– Да, это были пасторы, у которых есть опыт работы в душепопечении. Они постепенно собирались, возникла идея сделать батальон свободным от принадлежности к определенной деноминации.

– Почему?

– Потому что начали звонить люди разных конфессий. Со временем у нас получилось создать три уровня работы: люди, которые ездят по фронтам трое суток, в основном по блокпостам; поездки по две недели, объезд частей, в основном Волноваха, Дебальцево, Станица Луганская; и служение с киборгами в Донецком аэропорту, от двух до трех недель.

– А как решали вопрос с законностью своих действий, ведь просто оставаться в Донецком аэропорту невозможно?

– Я ходил в Министерство обороны, Генштаб, встречался с представителями командования. Разговаривал с главнокомандующим Генштаба, обсуждал эти аспекты. То есть они знали, что мы существуем, знали, чем хотим заниматься. Когда мы изначально ездили в Пески и Аэропорт, они отказывались помочь официально, так как не могли обеспечить безопасность и сохранность наших жизней. Но я просто говорил им, что если человек решил стать капелланом – он принял добровольное решение умереть. Это негласный закон, иначе у него каждая поездка пойдет насмарку. Он должен быть с ребятами везде. Если он попал в аэропорт и началась атака, он должен быть там до конца, до ротации парней. И понятно, что мы стараемся мальчиков не брать в служение, хотя бы не до 30 лет. Но у нас есть и молодой служитель Саша, который был с киборгами, это исключение.

– Расскажите о Саше. Насколько мне известно, он лежит в госпитале с ранением.

– Он прошел Майдан в свое время, служил в церкви. Нашему Александру Марченко недавно исполнилось всего 27 лет. Он практически один из первых отправился в горячую точку на постоянной основе, раньше служил при батальоне «Донбасс». По приезду он попросился в Пески и, когда была ротация в аэропорт, согласился поехать и туда.

– Как он был ранен?

– Это была одна из атак на ДА, он пострадал при обстреле. Быстро вытащить его оттуда не удалось, он сутки валялся в помещении с двумя трупами бойцов. Некоторых убило сразу, наповал, а он чуть ли не единственный из тех, кто остался в живых. Потом его вывезли в Красноармейск, Днепропетровск и уже в Киев, это было действительно тяжело сделать. Сейчас он восстанавливается, все хорошо.

– Как построена ваша организация, есть ли какая-то иерархия?

– У нас работает совет батальона, потому что каждая церковь, которая в него входит, действует как отдельное подразделение.

– То есть все деноминации работают отдельно?

– Да, чтобы не перемешивать людей. А общие цели мы проговариваем и определяем вместе. Но все знают, что на совете нужно свои амбиции поубавить, послушать других. Я вот могу перекреститься, если есть православный, для меня это не проблема.

Важна искренняя вера, потому что когда ты попадаешь под «грады» или обстрел, ты не думаешь ни о чем. Есть только ты и Бог, и больше ничего. И это самое важное. Людям, которые не были в АТО – им это сложно понять. Там ты просто превращаешься в тлю, которую могут растереть в одну секунду.

– Какие Вы чувствуете изменения в себе после такого служения?

– Первое время была очень сильная ненависть и к тем, кто там живет, и к тем, кто воюет с нашей армией. Ты понимаешь, что это проблема, и начинаешь ее решать.

– Каким образом?

– Наверное, все происходит по благодати. Этот механизм действует вне нашего понимания. Нередко можем услышать: «Вот, я не верю в Бога». И может прозвучать ответ: «Знаешь, а ведь это Бог не верит в тебя». В этом и вся разница восприятия. Если ты видишь в этом проблему и хочешь продолжать свое служение – ты должен ее решить. Так же и с озлобленностью, которая обязательно возникает.

– Как вы относитесь к служителям, которые подписали контракт и пошли воевать?

– В Писании говорится, что каждый поступает по распоряжению своего ума. Это не то чтобы оправдывает их поступки. Но это их выбор защищать землю с оружием в руках. Я не осуждаю их, абсолютно. Аэропорт сильно поменял людей, они не то чтобы стали более злыми, они просто посмотрели на эту жизнь в другой плоскости. И то прочтение Евангелия, которое есть в обычной жизни, совсем не похоже на понимание Святого Письма там. Оно реально спасает жизни, и этому есть много подтверждений. Историй можно рассказывать море.

– Расскажите, пожалуйста.

– Наш брат Леонид был капелланом при батальоне. Как-то пошел с командиром что-то проверять на местности и прозвучал взрыв. Леонид прикрыл командира во время взрыва, спас таким образом. Он живой, и сохранил целым бойца. А потеря командира была бы очень серьезным ударом для батальона. Он смог это сделать благодаря своей вере и убеждениям.

– А кто присутствует в батальоне из других конфессий?

– В основном, это баптисты, пятидесятники, харизматы. Сейчас работаем с православными, Киевским Патриархатом. К нам обратился парень, еще даже не священник, он должен получить разрешение от своего настоятеля. И наши партнеры – церковь Голгофа, которая существует вне союзов, наш друг, пастор Алексей Сатенко.

– Может ли к вам обратиться верующий человек, который не священник и не служитель, но чувствует призыв к такому служению? Вы его готовы принять?

– В принципе, да, но на определенных условиях. Все равно он должен быть членом какой-то церкви. Тогда мы созваниваемся с пастором и спрашиваем о нем. Потом можем взять в короткие поездки.  Если мы понимаем, что он нормальный, подходит, тогда он должен пройти обучение.

– Какое?

– Первым делом, это тактическая медицина, мы проходим очень серьезный курс по стандартам НАТО. Нам его проводят специалисты из Генштаба, преподаватели – люди, которые прошли ряд войн, они работают с серьезными организациями. И наш Олег Хоменко с ними договорился об обучении.

– В Фейсбуке вы назывались просто Батальоном военных капелланов. Есть ли разница?

– На данный момент есть два батальона: наш Первый и просто Батальон военных капелланов. Его организовали люди из пятидесятнической церкви, отдельно от нас.  Нам пришлось добавить приписку «первый», чтобы не было юридических проблем с регистрацией.

– Вы с ними как-то контактируете?

– Сейчас нет, у них есть свое объединение, но которое не подходит для нас. Это из-за определенных требований религиозного характера. А с нами остались люди, которым наше общество ближе. Тут нет ничего конфликтного. Чем больше будет людей, которые готовы ехать в АТО, тем лучше. Здесь не бизнес, и вопрос конкуренции, в принципе, не стоит, потому что ехать под пули и «грады» готовы не все. Мы помогли им как батальону документально, подтолкнули, и они сейчас трудятся независимо.

– Можно ли сказать, что бойцы привыкли к тому, что капелланы находятся рядом?

– Человек, который не был под «градами» и пулями – он еще не понимает всей важности такой должности. А те, которые служат на передке, просят нас приехать и остаться с ними. Мы ведь еще и парамедики, можем оказать первую экстремальную помощь, восстановить человека. Мы делаем серьезный упор на медицину. Мы были и при Правом секторе, были и там капелланы – они очень серьезно себя показали, потому нас везде просят приехать. Но это только волонтерство, люди увольняются с работ, бросают все, чтобы помочь другим.

– Откуда берутся деньги на эту деятельность?

– А где найдут. Кто-то сдает свою квартиру, кто-то бизнес ведет. На всех пожертвований не хватит. Могу сказать, что протестанты выкручиваются сами.

– Но вы ведь собираете деньги?

– Да, но не на себя. Единственное, что мы можем позволить себе купить, – это бронежилеты и каски, это не преступление. Я часто отдавал свои броники и каски бойцам, а потом попал под обстрел без ничего. После этого понял, что нужно и про свою защиту думать.

С деньгами на солдат помогают хорошо, тут претензий нет. Бывает, что мне звонят и спрашивают, что нужно сейчас, а я не могу даже навскидку сказать, что именно.

– Какая сейчас ситуация на передовой?

– Чуть меньше стали стрелять, типа «перемирие». Но не было такого, чтобы не стреляли вообще. Думаю, что и этот период закончится и опять начнется война.

– Не могу не задать вопрос, который все задают друг другу. Когда все это закончится?

– Никто не знает. Но я чувствую, что не скоро. Не в ближайшие месяцы, еще год, как минимум. Это все очень непросто. Мы даже не задаемся вопросами, какое у нас командование и как все происходит. Самый главный вопрос – как помочь людям. Все остальное – мусор. Был один министр, стал другой, это неважно. Но если мы на это будем обращать внимание, то мы не выполним главного. Для нас важно знать – как помочь ребятам.

Беседовала Татьяна КАЛЕНИЧЕНКО-МУХОМОРОВА