Нынешние мужество и патриотизм – это фундамент нашего будущего, и он закладывается сейчас, – рассказ капеллана из зоны АТО

Если раньше слово «капеллан» казалось чем-то далеким и чужим, то теперь оно на устах у каждого. Это те военные священники, которые рядом с бойцами в любое время, в полевых условиях и под свистом пуль. Именно они подвозили немалую часть гуманитарной помощи, закупая все, кроме оружия. О работе служителей в зоне АТО мы поговорили с капелланом от УГКЦ о. Любомиром ЯВОРСКИМ, который в очередной раз только что вернулся оттуда.

– Отче, Вы только что вернулись из зоны АТО. Расскажите, где побывали и что отвезли для капелланов.

– Не могу давать точных координат, но я был в Харьковской, Луганской и Донецкой областях. Я посетил наших капелланов (сейчас их всего 10), которые работают в зоне АТО. В целом, там побывало уже 12 капелланов, потому что мы провели две ротации.

– Вы их регулярно меняете?

– Да, они отправляются туда на месяц, но есть те, кто остается уже на протяжении четырех месяцев. Другие капелланы тоже поехали без временного ограничения, но, думаю, они будут там до конца. Хотелось бы, чтобы все закончилось как можно скорее, но ситуация постоянно меняется, и если это затянется, мы будем вынуждены их менять. Служители должны и морально, и физически подготовиться к таким условиям. Они не делают работу более тяжелую, чем военные, но священники истощаются, потому что приходится особо тяжело служить.

– Привыкли ли уже военные, что возле них есть капеллан?

– Я не могу сказать, что у 100% военных есть капеллан. Это лишь от УГКЦ есть 10 капелланов, но этого очень мало. Нам постоянно звонят командиры и их заместители и просят прислать священников. Мы прилагаем все усилия, чтобы найти этих мужественных служителей, которые бы отвечали требованиям и могли там работать. Также желательно, чтобы они когда-то служили в армии. У нас есть еще несколько таких священников, но они пойдут на ротацию. Месяц заканчивается, и их нужно на кого-то менять, а нам постоянно приходят новые запросы. Поэтому необходимо, чтобы там были разные конфессии и помощь шла от разных церквей.

– А Вы видели капелланов других конфессий?

– Мне повстречался только один, он раньше служил в УПЦ (МП), а сейчас подписал контракт и сам стал военным. Он – бывший офицер и решил вернуться в армию. Я с ним общался, и он оказался единственным, кто мне встретился за эту поездку.

Здесь все вопросы конкуренции между конфессиями просто исчезают. Смешно спекулировать подобными вещами, наоборот, нужно содействовать тому, чтобы все могли помочь армии. Но нужны те служители, которые умеют и готовы толерантно работать в поликонфессиональной среде. Минобороны или Нацгвардия должны очень тщательно подбирать священников, потому что, если они не готовы морально – их нельзя туда направлять. Там никогда не встает вопрос конфессиональности, бойцы тебя не спрашивают от кого ты, для них это не важно. Главное, что капеллан рядом.

Бывали случаи, когда ко мне обращался командир и говорил, что у него хлопцы снова отправляются на выполнение боевого задания. Они уже видели смерти, им сложно выезжать, и поэтому они хотят, чтобы к ним пришел священник. Командир просил православного служителя, но его рядом не было, и к бойцам отправились мы. Приходим, а это оказалась часть из Львова, там было очень много греко-католиков. Так мы начали с ними общаться, и стало понятно, что для них это не важно. Нужно просто быть рядом с ними и быть для них. Нужно слушать. Потому что иногда задают такие вопросы, которые нас не касаются.

– Например?

– Вначале было очень много вопросов об оснащении, после массового уничтожения солдат в первый период. Спрашивали об амуниции, технике, спрашивали «с чем нас отправляют». Но мы не могли ответить им, мы же не компетентны в этом. Нужно было их просто слушать и постепенно открывать для них мир духовный. Очень часто встречаются солдаты, кто никогда не общался со священником, не ходил в церковь, просто был крещен в детстве. О какой конфессии тут можно говорить, если они никогда в самой церкви не были? И боец приходил и спрашивал: а у меня тут бородавка выскочила… Оказывалось, что речь шла вовсе не о том – его мучил глобальный внутренний конфликт, и его нужно было проговаривать.

– Но можно ли сказать, что они привыкли к самому присутствию капелланов?

– Да они не хотят их отпускать. Бойцы так привыкают к ним, что когда нам нужно проводить ротацию, они просто отвечают: мы не отдаем священника. И у нас были служители, которые остались там, потому что в них очень сильно нуждались.

– В чем состоит миссия капеллана сегодня? Возможно, кроме ежедневных служб.

– Служба – это большое дело. Бывает, что они служат, когда никого нет, когда все на заданиях. Капеллан молится за мир, за каждого солдата. У него в сердце каждый из них, кого видел, кого благословлял и кто сейчас там исполняет свои обязанности. Есть такие офицеры, которые каждый день приходят на 06:30 на утреннюю службу и тем очень дорожат. Там нет правила, нет установленного распорядка дня или расписания. Разве что при больших штабах еще можно спланировать свой день, составить приблизительный график. А тут все очень живое, очень настоящее.

Как-то приехали хлопцы после боя, попросили сразу отслужить об умерших друзьях. Они очень дорожат понятием дружба, как никто. Это единственная профессия, которая так сильно привязывается к дружбе. И речь идет лишь о вооруженных силах, о самой армии. Это те люди, которые никогда не оставят товарища на поле боя. Они его будут забирать оттуда любой ценой. И вот они приходят и просят молиться о друзьях погибших, их это очень тревожит. В них зарождаются после этого определенные сомнения, поэтому нужно и служить, и постоянно общаться с ними.

Или бывало так, что ночью отец уже спит, а его ищут по палаткам другие бойцы, потому что слышали, что тут есть батюшка. Приходят, подымают его и говорят: «Мы сейчас выезжаем, вы должны нас окропить водой». Священник вышел, помолился, благословил их и уже до утра не спал, молился за них, чтобы вернулись благополучно. Все идет очень хаотично, каждую секунду что-то меняется. Бывает такое, что капелланы попадают в засады, когда начинается обстрел. Иногда они не знают, где прислониться для молитвы.

– Это же очень опасно…

– Да. Но они знают, что блокпосты обстреливают и не всегда их туда пускают. Может, это вопрос безопасности, но священники туда рвутся. Это нельзя объяснить, я тоже не могу аргументировать желание снова туда поехать. Я только два дня как вернулся и уже хочу назад. Ты едешь и слышишь, что там кого-то обстреляли – ты ничем не поможешь, но просто должен быть там. Наши священники хотят идти туда, где они нужны. Самая страшная мука – когда бойцы пошли, а ты сидишь и должен их ждать. Подобные случаи у нас были в Косово, в миротворческой миссии, когда весь день священник должен был сидеть и ждать своих военных.

– А какая вообще действует форма доступа капеллана в зону АТО? Он прикреплен к каким-то определенным военным формированиям? Как служителя допускают туда в первый раз?

– Мы делаем согласование. Пишем письмо в Генштаб, но это касается только вооруженных сил. Мы пишем письмо, нам дают ответ и разрешение на въезд. При этом мы указываем там, куда конкретный священник должен идти, где в нем есть потребность и от какого командира. У нас нет списка свободных священников. Удивительно, как это происходит. Только появляется запрос на капеллана, только кто-то позвонит – и в тот самый день или миг появляется и нужный священник. Он откликается и уже через неделю отправляется к ним.

– А что относительно узаконивания капелланства? Потому что Кабмин инициировал рассмотрение закона об этом институте при Минобороне, но вопрос так и не сдвинулся с места.

– Я не чиновник, и мне тяжело понять эти бюрократические процедуры. Принципиально то, что чиновники, имеющие возможность ввести капелланство, зависят от подписей людей старшего поколения. А те не понимают, что это уже вопрос не на завтра, это уже нужно на вчера. Что капелланство желаемо среди военных, среди тех молодых парней 18, 20, 25 лет. Они хотят иметь рядом священника, они не могут себе представить службу без него. И служители всегда рядом с ними. Поэтому отказ от подобных людей вызывает мое сочувствие. Возможно, этот чиновник воспитывался в атеистическом духе и переживает из-за собственных страхов. К сожалению, сегодня много таких людей.

– То есть, они просто тормозят процесс принятия решения из-за собственного непонимания?

– Да. Я знаю многих генералов, которые очень толерантны, открыты. И если бы не они, то вообще ничего бы не было сейчас, мы бы не дали и тех 10 священников. Просто есть очень ответственные люди, которые нам помогают. Хотя на месте может перезвонить командир той части, куда мы направили служителя, и сказать, что больше не давайте греко-католика. Что это за объяснение, когда там был наш священник и к нему очереди были? Попадаются такие командиры, которые не знают сами, чем руководствуются.

– Всем руководит человеческий фактор?

– Да. И я никогда не буду это замалчивать. Дай Бог, чтобы все скорее закончилось, и я буду называть конкретные фамилии, не хочу просто сейчас их говорить. Потому что это не ответственность конкретного человека. Ты заботься о себе, а солдаты прямо говорят, что священник им нужен. Если ты не хочешь – это твои проблемы, но никогда не становись преградой, тем более в условиях вопроса жизни и смерти.

– Как Вы можете оценить моральное состояние войска?

– Оно чрезвычайно сильное морально. В начале борьбы это было другое дело. Сейчас бойцы уже совсем другие, они нашли в себе неимоверные силы и мобилизовались. Но с тем, с чем они шли в бой сначала, – я вообще удивляюсь, почему они туда шли.

– Фактически голые…

– Голые, босые. Но сейчас они замечают то, что происходит. Они очень высокоморальные люди. Первый раз, когда я завозил священника в зону АТО, меня отвозили люди из Харькова. По дороге они говорили, что вот придет украинская армия и Бог знает, что понаделывает с теми людьми, якобы у них низкая культура. И я приезжаю на блокпост, а десантник, который там стоял, просто берет и целует руку женщине, говорившей это. Я не знаю, почему он это сделал, он не слышал нашего разговора, он просто так поздоровался. Она тогда сказала, что не могла представить, что такие мальчики есть. А я ей тогда ответил, что у нас вся такая армия, украинская, наша.

Еще один пример. В киевском госпитале как-то я проведывал раненого парня. Неизвестно, будет ли он когда-то снова ходить, но в палате висит знамя десантника, под которым он шел в бой. Мама с болью смотрит на знамя, не понимает, как ребенок может вот так отдаваться до конца, не понимает этого героизма. А я стою сбоку и думаю, как женщине удалось воспитать такого мужественного патриота. Она этого не осознает просто. Он может закончить свою жизнь инвалидом, но то знамя всегда держит при себе.

У многих чиновников из Минобороны, достаточно высокого ранга, вообще нет такого патриотизма. Но если примеры героев показывать, если о них рассказывать – нам бы не хватило и дня. Нам нужно закрывать вчерашний день, и это будет первый шаг в нашей борьбе за новое общество. Мы как заново родились. Имеем то, что имеем, но мы идем вперед, мы становимся лучше. И есть примеры таких сильных, красивых людей, на которых мы будем воспитывать наших детей и о которых будем читать проповеди в церквах. Нынешние мужество и патриотизм – это фундамент нашего будущего, и он закладывается сейчас. Безусловно, он очень болезненный, но это фундамент нашей новой, мужественной и искренней страны.

Разговаривала Татьяна МУХОМОРОВА