"Сегодня идет война за наследство святого князя Владимира между Россией и Украиной", — Антуан Аржаковский
В рамках работы Открытого Православного Университета Святой Софии-Премудрости в октябре 2016 г. в Киеве состоялась лекция «Переосмысление православной традиции и доверия к будущему» французского историка и богослова, профессора, доктора исторических наук Антуана АРЖАКОВСКОГО (Константинопольский Патриархат). Одним из ключевых тезисов лекции было убеждение в необходимости церковных реформ. Это послужило поводом для более детальной беседы – не только о церковной реформе и православных кризисах, но и о войне на Донбассе, униональных проектах на территории Украины и новом церковном гуманизме.
Антуан Аржаковский - руководитель исследований в Collège des Bernardins (Париж), основатель и директор административного совета Института экуменических студий УКУ, автор ряда книг по истории православия, украинско-российских отношений («Розбрат України з Росією: стратегії виходу з піке») и подготовки Всеправославного собора (двухтомник «В ожидании Всеправославного Cобора»).
— У нас о реформе Церкви предпочитают не говорить. Вы сторонник реформы в Церкви. По каким признакам Вы видите кризис в Церкви, который вынуждает всех нас – клир, епископат, мирян – заняться реформами?
— Кризис в Православной Церкви возник давно, и я не первый, кто об этом говорит. И в последние годы появилось всеобщее осознание, что этот кризис действительно есть. Это особенно было очевидно в последние месяцы подготовки Всеправославного собора. Когда в январе без каких-либо уведомлений православного народа из расписания Всеправославного собора было убрано несколько вопросов. Когда в период проведения Собора стало понятно, что конфликт между Москвой и Константинополем настолько силен, что не будет возможности присутствия всех Православных Церквей.
Подготовка к Всеправославному собору все-таки была событием для 200 млн православных христиан в мире. Все имели доступ к информации об этом событии, и всем стало понятно: насколько же глубок кризис, если сегодня все Православные Церкви даже не могут согласовать простые вещи! Если 30 лет назад обговаривалось 50 вопросов, то сегодня в расписании осталось только 6 вопросов!
— Остальные не смогли урегулировать?
— Не смогли. Даже такие вопросы, по которым был консенсус, например, дата Пасхи. Так что сегодня есть понимание, что у нас кризис.
Есть три основных вида кризиса, если говорить не о скандалах, а о системных ошибках.
Первое – это как мы воплощаем в жизнь нашу соборность, как мы реализуем нашу межцерковную жизнь. Мы всегда говорим о том, что соборность и соборы – это наша особенность. На самом деле мы не можем собрать Всеправославный собор уже более 300 лет со времени Ясского собора 1642 года, проведенного Петром Могилой. И даже когда Патриарх Константинопольский настаивает на необходимости проведения такого Собора, это не получается, потому что есть кризис лидерства: кто является первым среди равных? Москва считает, что это не Константинополь, она уже заявляла в 2013 году, что Патриарх Константинопольский – «это не Римский Папа», поэтому она «не будет уважать Константинополь в той роли, в какой он представляет себя». Но Патриарх Константинополя не представляет своей роли наподобие Римских Пап после XIII века. Он видит себя скорее в образе наместника апостола Петра первых веков христианства.
Много и других непониманий: тема диаспоры, конфликт между Церквами, которые не могут найти общий язык, кому принадлежит собор в Ницце. Или, например, конфликт Антиохии и Иерусалима за малюсенькую церковь в Катаре, которая имеет отношение к нескольким десяткам прихожан. Разве это может быть причиной, по которой Антиохия решила не приехать на Всеправославный собор? Так что это показывает, что у нас нет правильной экклезиологической системы, она не работает. Проблема авторитета в Церкви и соборности.
Второй кризис – это богословско-политический. Многие писали еще в 20-е годы прошлого века, что цезарепапизм больше не работает. И он больше не может быть нашим пониманием отношений между государством и Церковью, где царь занимается телами, а патриарх занимается душами, и что патриарх гораздо выше по важности, поскольку душа вечна, а тело мертвенно. Это то, что мы называем симфонией. Ведь до сих пор православный народ считает, что это должно быть нашим экклезиологическим пониманием политики, правильным отношением к политике.
— А если государство антагонистично Церкви? Как можно отбросить, пересмотреть этот принцип симфонии?
— Мы видим, что эта система (симфония – Т.Д.) не работает. Почему? Потому что Церковь, занимаясь только «душевными» вопросами, стала немощной по отношению к государству, она стала его рабыней. И это уже давно. А в России уже с XVII столетия Русская Церковь не могла сопротивляться Петру Великому. Поэтому симфония не работает. Это, к сожалению, дало трагические результаты в ХХ столетии, когда сама Православная Церковь много пострадала от того, что она не свободна и не имеет возможностей реагировать на действия государства.
— Но Русская Церковь же приспособилась к ситуации – возникло так называемое сергианство.
— Она приспособилась, но как! Она приспособилась на основе политического богословия времен Евсевия Кесарийского, который считал, что кесарь является главным и единственным представителем Бога на земле, единственным посредником (см., к примеру, «Жизнь блаженного василевса Константина» - Т.Д.). И это было оправданием позиции митрополита (впоследствии патриарха) Сергия по отношению к Сталину. Мол, да, конечно, это не идеальное государство, но мы должны так делать, и апостол Павел говорит, что нужно молиться за государство и т.д.
А на самом деле такое политическое богословие не является православным. Православное понимание политики в глубоком смысле гораздо более эсхатологическое – это когда Церковь является предвосхищением Царства Божия на земле. Когда Церковь является местом, которое готовит Царство Божье на земле – и с политической, и с доктринальной, и с исцелительной точки зрения.
— Но тогда эта эсхатологичность вступает в конкуренцию с государством. Потому что у государства более сиюминутные потребности, например, нужны солдаты для войн…
— Эсхатологическое понимание – это когда Церковь видит ситуацию с конца, с прихода Царства Божия на земле. Что главное – это личность. Что главное – это мир. Если думать о политическом богословии на этой эсхатологической основе, то тогда нельзя оправдать агрессивную войну, войну против международного права и т.д. Но можно, конечно, благословить оборонительную войну. Если во главе принцип достоинства личности, значит, нужно защитить именно личность. И тогда и Православная Церковь, и Католическая, и другие смогли бы оправдать возможность защитить свою страну. Это та правдивая позиция, которую Церковь занимает в таких конфликтах. И это то, что случилось во время Майдана, когда несколько Церквей сказали: да, нужно бороться против коррупции, нужно бороться за достоинство человека.
— Но многие в Церкви считают, что любая борьба против зла – неправославна. Что человек должен принять все дурное, что ему выпадает в жизни, со смирением, и не сопротивляться ничему.
Это неправославно, это точно! Православная вера основана на истине, и поэтому ложь не может войти в православные доктрины и в православный праксис.
— В Московском Патриархате это часто бывает: ну зачем сопротивляться приходу российских войск? Значит, такова воля Божия. Может ли быть воля Божия на агрессию?
А вот здесь я хочу добавить, что, кроме экклезиологической и политической, есть и третья сторона кризиса – духовная. Ведь наша духовность, наше богатство – это «Добротолюбие», это исихазм. В XVIII столетии была реформа, связанная с филокалическим движением, когда на Афоне напечатали «Добротолюбие». Но уже в XIX столетии в России все изменилось, и тогда появилась так называемая молитва оптинских старцев. Я категорически против этой молитвы, потому что Бог есть любовь, и Бог не может согласиться на зло, которое появилось в течение моего дня. И Бог Сам берет все страдания и все насилие мира на Себя, взойдя на крест – это главная истина христианства. И Он дал свободу человеку, чтобы преображать мир, его приближать к Царству Божьему на земле. Поэтому наша ответственность – не быть фаталистами.
— То есть, несопротивление злу – это отдаление главной цели – приближения Царства Божия на земле?
— Совершенно верно. А молитва оптинских старцев – это сакрализация фатализма. Фатализм – это религия судьбы, когда ничего не нужно делать. Это – не христианство.
— Это буддизм?
— Да, это некоторый буддизм, и в индуизме есть понятие судьбы, что все закономерно, и все надо принять и не реагировать. А в христианстве есть идея, что мы были сотворены по образу и подобию Божьему. Это значит, что у нас такая свобода, которая дает возможность реагировать.
И духовная часть кризиса православного сознания состоит в ложном понимании духовности «Добротолюбия». Это когда ты думаешь, что Бог посылает тебе зло. Это главное, что православные не понимают. И это то, что оправдывает фатализм – религию судьбы. Нет, православное христианство – это творческая, богочеловеческая религия любви.
— Бог же реагирует на зло, Он карает, предотвращает, разрушает тех, кто творит зло, – разрушает города и страны… Значит, и мы должны реагировать, брать пример? А ведь точно такой же принцип положен в российскую ментальность, и если они услышали, что якобы на востоке Украины зло, то людей надо защитить. И хотя они воспользовались ложной информацией, но получается, что порыв был такой же, правильный – защитить жертв, стариков и детей, на которых якобы нападает украинская власть. Чем эти люди оправдаются? Они ложно восприняли какую-то информацию, что кто-то страдает, и бросились на помощь.
— Что сказать тем людям на Донбассе, которые получили ложную информацию о том, что Украина не хочет, чтобы они могли жить спокойно, говорить по-русски и т.д.? Они действительно защищаются. Но здесь нужно понять, почему они получили ложную информацию. А потому что был момент, когда украинское правительство в первые дни после Майдана в феврале запретило русский язык (в качестве регионального – Т.Д.). А через 5 дней эту идею отменили и согласились, что Украина является страной, где каждая область имеет возможность пользоваться вторым языком. Здесь нужно было просто проверить факты. Это, я бы уже сказал, не богословский вопрос, а скорее журналистский. Чтобы принимать правильное решение, нужно иметь хорошую информацию. Я согласен, что это нелегко.
Если вернуться к кризисам православного сознания, то сегодня эти вопросы являются очень острыми. Это было видно не только на Соборе на Крите. Это видно и у нас во Франции. Через 2 недели 17-18 октября к нам приедет президент Путин (на момент публикации уже известно, что этот визит отменен – Т.Д.) вместе с Патриархом Кириллом, чтобы открыть новую церковь в Париже около Эйфелевой башни. Это событие вновь показывает, что и на Западе православие также разделено. Потому что Константинопольская Церковь, например, не понимает, зачем Московский Патриархат тратит 130 млн евро, чтобы открыть это представительство, тогда как есть масса православных церквей в Париже и в предместьях Парижа, где старые люди уже умирают. И как раз была возможность молиться вместе.
Так что кризис виден каждый день.
— То есть, Вы считаете, что если откладывать решение этих кризисов, то прежние модели будут работать все меньше и меньше, а тормозить все больше?
— Конечно! Это очень хорошо видно в России: меньше чем 2% людей в Москве ходят в церковь регулярно. Я даже не говорю о церквах в Канаде, где, к сожалению, есть скандалы с педофилией и т.д. Я не говорю уже о Ближнем Востоке, где мусульмане совершают гонения на христиан, потому что христиане не могут между собой объединиться, даже чтобы молиться вместе Христу по воскресеньям. Так что это не может продолжаться долго, это точно. Это очевидно.
— Кто может организовать такую реформу? Есть ли вообще такие общецерковные механизмы для реформы? Мы ведь видели, насколько некоторые Церкви тяжело воспринимают даже очень мягкие формулировки в отношении того же экуменизма.
— Нужны всеобщее образование и работа с медиа, с журналистами. Вот во Львове в рамках «Екуменічного Соціального Тижня» прошла встреча украинского христианского экуменического сообщества. Когда Президент Порошенко говорит: «Нужна единая Киевская Церковь, как это сделать?» — мы оветили: «Нужно дать людям больше знаний». Это не какие-то сложные знания из области эрудиции. Нужно, чтобы просто в Украине знали правду о прошлом. Правду о псевдособоре во Львове 1946 года. Правду о Флорентийском соборе 1439 года. Ведь сейчас в обычной православной семинарии говорят, что Флорентийский собор был псевдособором. Но это был настоящий Собор. И даже более того: в истории не было таких соборов, чтобы и император, и Папа Римский, и сотни епископов – греческих, славянских, латинских, — были вместе и объединились вокруг одной веры. Да, это была одна вера и одна Евхаристическая чаша. Историки могут это доказать. И в рамках нашего «Екуменічного Соціального Тижня» мы представили украинский перевод книги Жозефа Гила «Флорентийский собор», который выпустил УКУ. Это очень точная историческая книга, в которой подробно рассказывается о том, что произошло. Там показано, что до сих пор, с канонической точки зрения, этот Собор не считается отмененным, несмотря на то, что в 1484 году, уже под давлением султана, Патриарх Константинопольский вместе с менее чем 10 епископами Антиохийской, Александрийской и Иерусалимской Церквей сказали, что они больше не считают Флорентийский собор Вселенским.
— Ферраро-Флорентийский собор планировался как Вселенский?
— А он и был Вселенский! Единство Церквей было принято всеми – императором, Папой Римским, всем епископатом – латинским, славянским и греческим (кроме Марка Эфесского). Митрополит Исидор из Киева тоже принял унию. И чтобы отменить решения этого Собора, нужен другой Собор того же уровня. И до сих пор такого Собора не было. Поэтому фактически, с канонической точки зрения, Церкви не разделены.
— То есть Константинополь признает Флорентийский собор как один их общих соборов? Какой его статус? Ведь в Русской Церкви на противостоянии с католиками строится значительная часть пропаганды и конкуренции. И для них сейчас оправдать Флорентийский собор – это повод к разрыву, может быть.
— Как раз это важный вопрос. Киевская митрополия была на Соборе и приняла его. Когда митрополит Исидор вернулся в Киев, все были очень довольны. И только когда он поехал в Москву, его посадили в тюрьму. Потому что для Московской Церкви, которая рождалась тогда, в XV столетии, приоритетным было не единство с Римом, а самостоятельность, автокефальность по отношению к Византии. Вот почему они не приняли объединительный Собор. Тогда как для Киева автокефальность по отношению к Константинополю, несмотря на все попытки ее приобрести, не былa самым главным заданием. А вот единство с Римом было приоритетно – потому что тогда Украина была частью польско-литовского государства.
И с этого момента появляются две нации, которые сделали два разных выбора по отношению к одному крещению князя Владимира. Одна нация, из которой в XVI столетии появится Украина, как раз приняла Флорентийский собор. Другая нация, которая появляется, начиная с периода правления Ивана Грозного, говорит, что ее верность крещению князя Владимира – это ее автокефальность, независимость по отношению к грекам.
И люди должны понимать, что есть две разные идентичности, связанные с одним крещением, две разные его интерпретации. Это понимание может снять постоянную напряженность между Московским Патриархатом, Киевским Патриархатом и Греко-Католической Церковью. Кроме того, украинцы должны знать, что разделение между Церквами в Украине на самом деле появилось только после Вестфальского мира 1648 года, где появляется нация-государство как новая модель суверенитета. До этого были другие модели, где может быть одна страна и две веры (благодаря Нантскому эдикту 1589 г. или Люблинской унии 1569 г.).
Еще в 1630-е годы митрополит Петр Могила пишет Папе Римскому о том, что «у нас одна вера, наша Церковь приняла Флорентийский собор, я не вижу главных догматических проблем с Римской Церковью». Ту же позицию имел и митрополит Иосиф Рутский, униатский епископ в Киеве: «То общее, что есть у меня с митрополитом Могилой, сильнее, чем наши разделения». Вот это является экуменической позицией Киевской Церкви.
То есть, Киевская Церковь играет огромную роль в экуменическом движении, потому что это единственная Церковь, которая была в сопричастии и с Римом, и с Константинополем до конца XVI столетия. Тогда как на Западе, если вы спросите римо-католиков, то у них все еще разделение с греками, начиная с XI столетия, и о Флорентийском соборе мало кто знает. Тогда как Украина является основой этой идентичности.
— На лекции Вы упоминали о Греции, что там произошла ненормальная ситуация, которую Вы назвали «шизофреническим подходом». О чем речь? Почему в Греции такой кризис?
— В Греции серьезный экономический кризис, и это связано с тем, что там большая коррупция. В Грецию направили много финансовых средств из Евросоюза, и европейские чиновники недостаточно проконтролировали, как используются эти деньги. Но главная проблема – что Элладская Церковь не смогла критиковать эту коррупцию. Более того, сама Церковь была частью этой системы и очень обогатилась от объединения Греции с Европейским Союзом в 1981 году. И это нелогично, когда, с одной стороны, греческая Церковь говорит, что по каноническому праву, по «Пидалиону», Запад - еретический, и если католик хочет стать православным, нужно перекрестить его. Или, как пишет Христос Яннарас, Запад - это декадентство, и только эллинизм является цивилизацией. И, с другой стороны, Церковь говорит: «Туристы, приходите, евро, приходите, все это нам очень на самом деле полезно». Здесь есть несоответствие.
— То есть, католиков критиковать можно, а государство, погрязшее в коррупции, нельзя?
— Германия, например, это страна, которая определяется как католическая или протестантская. Нельзя получать деньги от европейских стран и развиваться благодаря этому, благодаря туризму, а с другой стороны говорить, что «нет, мы этого не любим». Это какой-то деколлаж, одно для внутреннего пользования, другое - для внешнего, и это является шизофренией.
Греческая Церковь как Православная Церковь не приняла современность. Она до сих пор даже в иконописи не придерживается перспективы. Они считают, что перспектива в искусстве – это уже секулярность. А мне кажется, что невозможно вернуться в Средневековье. Как Святой Дух действует в Церкви? Он хочет, чтоб мы взяли лучшее от прошлого – или все от прошлого? Конечно, в гуманизме были ошибки, и в секуляризме огромные ошибки. Но нужно взять лучшее от прошлого, и в том числе от периода Просвещения, чтобы подготовить новый синтез между Средневековьем, которое было более символистическим, и модерными временами, которые дали жемчужину – свободу совести как основу европейской цивилизации.
Сейчас очень интересный период: мне кажется, мы должны искать вместе новый христианский гуманизм. Главная проблема в том, что в 90-е годы коммунизм пал. А что предлагает Запад? Очень часто это ультралиберализм. И я понимаю, почему бывшим и нынешним чекистам легко говорить: «Смотрите, Запад – это несправедливое общество, это секуляризированное общество, они даже забыли Бога» и т.д. И тут же предлагают вернуться к феодально-мафиозной системе. Мне кажется, это должно стать нашим общим делом – реформировать не только Православную Церковь, но и современную цивилизацию, и экуменическим способом предложить новый гуманизм, где личность является основой юриспруденции, основой права. Это огромная задача.
— А есть ли у Церкви такой авторитет в современном секулярном обществе, чтобы общество приняло позицию Церкви по гуманизму? Потому что считается, что Церковь и гуманизм – противоположные вообще явления. Церковь протестует против прав человека, по крайней мере, на постсоветском пространстве.
— Это неправда! Во время Майдана многие православные, католики и протестанты туда пришли, чтобы защитить достоинство и права человека, и право выбора. Так что мне кажется, что как раз для нас это пример, что европейская культура здесь очень сильно присутствует, и она может быть основой для нового гуманизма, духовного гуманизма, открытого гуманизма, особенно по отношению к мигрантам.
Здесь нам нужно новое определение государства. Государство, которое не имеет личность как цель, – это государство, которое теряет авторитет. И тогда большой успех начинают иметь популисты, как сейчас во Франции и в других западных странах, так и в тех же самых Соединенных Штатах с этим Трампом. Государство теряет авторитет, если не предлагает горизонт, основанный на ценностях, если государство этим не живет.
В школе во Франции я ни разу не слышал о Боге. Когда я учился, с первого класса до доктората, никогда не говорили о Боге. Эта система рушится сейчас. И пока все не полностью рухнуло, нужно разработать новые принципы гуманизма, основанного на уникальности достоинства человека.
— Кризис Церкви и кризис общества: где причина и где следствие? Кризис из общества перетекает в Церковь, или наоборот?
— Я как историк вижу, что кризис изначально, к сожалению, церковный. Это наши «полуереси», которые привели нас в тупик, где мы находимся сейчас. И после Второй Мировой войны секулярное общество нам сказало: «Эти ваши богословско-политические битвы на тему «кто является единственным наследником империи Карла Великого» — просто глупости, потому что император не является единственным посредником между Богом и человеком. Так что мы откинули этот старый дискурс и решили построить новый вид суверенитета».
— Это тоже, в принципе, отголосок симфонии? Кризис этого принципа привел к тому, что люди отвергли его, но отвергли вместе с Церковью, которая его продвигала активно. В результате было много «войн за наследство Карла Великого» как за сакральный символ.
— Да. А сегодня идет война за наследство святого князя Владимира между Россией и Украиной. Это та же самая богословско-политическая проблема. Это ложное выражение христианского понимания разделения между царством кесаря и Царством Бога. Иисус Христос совсем не говорил, что нужно полностью разделить Царство Бога и царство кесаря. Лучший пример – это когда Христос говорит Пилату, что Пилат не получил бы авторитет, свою власть, если не от Бога.
Так что да, симфония не работает, симфония - это была катастрофа. Это то, что нас привело к страшным трагедиям и мировым войнам. Христианское понимание отношений между Церковью и государством должно быть символическим, эсхатологическим и антиномичным. Нужна новая система отношений: и разделение, и сотрудничество между Церковью и государством во имя общего блага и защиты достоинства каждого человека.
Беседу вела Татьяна ДЕРКАЧ
