Мыслитель-карьерист, гетман и царь-2

Продолжение. Начало  читайте здесь

Можно, следовательно, не только допустить, но и с определенной обоснованностью утверждать, что Иван Степанович Мазепа, по меньшей мере, активно способствовал быстрому продвижению (и административному, и как религиозного деятеля  и проповедника,  научному и общественному) Феофана Прокоповича — «вверх», к карьерным вершинам.

Действительно: уже в 1707 году 26-летний (!) Феофан, до этого — один из преподавателей риторики, пиитики и  философии в Киево-Могилянском коллегиуме, становится уже префектом этого  прославленного научного и учебного заведения, безусловно,  самого мощного в то время в Украине. То есть вторым по иерархии должностным лицом Могилянки — и это  в таком молодом возрасте! Конечно, личные способности Прокоповича здесь тоже весили много, но и поддержка гетмана, по сути, сделала возможной такую стремительную карьеру.

Благодарность Мазепе? Возможно, Феофан и чувствовал ее, но  не будем забывать, впрочем, что идет речь о  «врожденном карьеристе» (точное определение Михаила Сергеевича Грушевского). А  люди подобного пошиба, кроме всего другого, имеют  исключительно тонкое, блестяще развитое интуитивное чувство будущего (причем очень специфическое). А именно: чувствуют, на чьей стороне сила, политическое преимущество, грядущие «ключи от власти». Феофан, очень внимательно наблюдая за тем, что происходит в Европе, где тогда  росла  слава непобедимого Карла ХІІ, и в казацкой Украине, вольности и права которой беспощадно и методически подавлялись Петром, и в то же время разгадал планы самого царя (внешне модернизировать по европейскому образцу, но в то же время и зацементировать самовластное тоталитарное государство, в котором монарх никому  не подотчетен) — умный и проницательный Феофан, проанализировав все это, пришел к выводу: упование на протекцию гетмана — вещь весьма ненадежная, хрупкая и сомнительная. Потому что будущее  самого Мазепы представляется очень неуверенным. Так началась его постепенная, однако неуклонная  переориентация на Москву. Та самая, что имела поистине тяжелые последствия для украинской истории.

Уже в 1706 году Прокопович   налаживает контакты с Александром Меншиковым, фаворитом царя и будущим палачом Батурина, и с киевским генерал-губернатором Дмитрием Голицыным, одним из ставленников царя в Украине. Он подает в их адрес богословско-философские проповеди, где уже  был заметен коренной мировоззренческий поворот Феофана.

Поворот политический: от апологии Мазепы как «нового Самсона», «государства зиждителя и творца» — до первых «упражнений» по защите суперабсолютистского  государства, которое мечтал возвести Петр, и до публично заявленного желания принять участие в творении именно такого государства. Поворот эстетичен: от подражания  канонам «человека барокко» (в художественном творчестве) — а именно культура барокко занимала тогда особенное место в духовной жизни гетманской Украины, культура красивая, гибкая, непредсказуемая, противоречивая и, что важно, гуманистическая — до развития культуры петровского  «регулярного государства», где есть только царь и подданные, без различения рангов, где личные интересы царя и его власти  — это и есть Государство и его интересы. Только так!

Прокопович осудил союз Мазепы с Карлом ХІІ. Он написал стихотворно-философский панегирик победе  Петра под Полтавой и приложил колоссальные усилия, чтобы это произведение (весьма возможно, в глазах Феофана — не так «верноподданническое», как государственническое) попало в руки царя. В 1711  году  интеллектуала-карьериста  включают в почт Петра во время печально известного Прутского похода против Османской империи (итогом которого, как известно, стало  позорное поражение войск Самодержца). И вот  именно тогда Прокопович достигает взлелеянной в мечтах цели: проповедь, которую он произнес перед царем специально ко  второй годовщине Полтавской «виктории», чрезвычайно понравилась монарху, который оценил литературное, философское, дипломатическое и карьерное  мастерство молодого киевлянина. После чего начинается  стремительное восхождение Феофана по коварным ступеням власти —  к самому царю.

По возвращении в Киев Прокопович, которому исполнилось всего 30 лет, становится ректором (главой, первым лицом) Киево-Могилянской академии, читает там курс богословия и философии, и одновременно — игуменом Братского монастыря. Здесь уместным будет сказать хотя бы несколько слов о наследии Прокоповича-ученого. Жизнь (как и история, призвана, собственно говоря, отражать в первую очередь реальное течение жизни, а не лишь  глубокие теоретические концепции) — субстанция бесконечно сложная. Феофан, на совести которого  — множество грехов против людей, и, очевидно, против Бога милосердного, о чем мы еще обстоятельно расскажем дальше, был, тем не менее, действительно высоким, выдающимся интеллектуалом (его  библиотека, по некоторым версиям, насчитывала около 30 тысяч книг!), глубоким мыслителем, чьи идеи отвечали лучшим европейским критериям в то время. Да и сегодня воспринимаются с интересом.

Так, Прокопович-философ утверждал, что «мир является бесконечным, но замкнутым и ограниченным определенными границами» (современные данные космологии этому никоим образом не противоречат). Или же:  «Под природой следует понимать самого Бога» («Натурфилософия»). Иначе говоря, «полное определение природы   совпадает с Богом относительно природных вещей, в которых он с необходимостью существует и которые он двигает. Отсюда вытекает, что это определение не только  природы, ...а оно, очевидно, относится и к материи и форме». И, наконец, вот такая интересная мысль: «Прежде всего, нужно знать, что движение имеет очень  тесную связь со временем, так что ничего не двигается иначе как во времени и ничего  не измеряется временем, если не двигается».

Но не за эти философские произведения и лекции царь Петр вызывал в 1716 году Феофана к себе, приказал ему оставить Киев и быть около «лица монаршего». Самодержцу нужно было от Феофана несколько другое. А именно: идеологически обосновать, систематизировать и довести до подданных (то есть — ко всем, кто жил в Московском царстве) принципы новой церкви   и нового «регулярного государства». Церкви, которая бы  безоговорочно подчинялась власти и личной воле царя. И государства, население которого — от сенаторов до крепостных рабов — клялись царю «верным, добрым и послушным рабом и подданным быть».

И Прокопович вполне успешно справился с этой задачей. Созданный при его непосредственном  участии «духовный регламент» Русской православной церкви однозначно  предусматривал подчинение последней светской власти (по Византийской модели, где патриархи, обычно,  назначались лично императором), более того — отмену самой должности Патриарха, передачу его функций Священному Синоду — светскому по своей сути органу управления, состав которого подбирал и утверждал лично царь. Это имело поистине далеко идущие последствия для  судьбы  Украинской, да и  Московской православной церкви, потому что превратило церковь  в государственную контору, полностью подчиненную власти самодержца и зависимую от нее. Относительно этих последствий, то (если брать только российских мыслителей) и Николай  Бердяев, и Павел Флоренский, и Лев Шестов утверждали:  это «органическое срастание» самодержавной власти и верхушки церкви вело к неминуемой революции. Что и состоялись на поприщах имперского государства в 1917 году.

Еще один настоящий шедевр Прокоповича (ирония здесь неуместна) — это его трактат «Правда воли монаршей» (август  1722  года), где автор красноречиво и вдохновенно доказывает необходимость, благотворность и неизбежность неограниченной самодержавной власти. Когда мы ведем речь о Феофане как об идеологе тоталитарной государственной машины, то имеем в виду, прежде всего, это произведение.

О чем же пишет Прокопович (орфография и стиль оригинала сохранены): «Уставы бо и всякія Законы, от Самодержцовъ въ народ исходящія, у подданыхъ послушанія себе не просять, аки бы свободныя, но истязуют (прекрасное слово. — И.С.) яко должное. Истязуют же не токмо страхом гнева властительскаго, но и страхом гнева Божия — то бо есть, еже глаголетъ учитель народове: потреба повиноватися не токмо за гнев,  но и за совесть. Аки бы рекли: не токмо власти предержащей потреба повиноватися, бояся гнева его, что есть страх телесный, но и  бояся гнева Божия, что душевный на совести страх есть». Вспомним чеканное высказывание из «Артикулов» Петра: «Государь Всероссийский есть Самодержец природный и неограниченный, коему повиноваться не за страх,  а за совесть сам Бог повелевает». Сколько поколений и жизней (в Украине в том числе)  погубила эта лукавая формула: «Не за страх, а за совесть...»

Не удивительно, что талант Прокоповича-идеолога был Петром вознагражден: с 1718 года он — архиепископ Псковско-Великолукский и Нарвский, а с 1725 года (до  смерти в 1736 году) — архиепископ Великоновгородский, фактический руководитель Священного Синода.

Мы рассказали о Феофане-идеологе. Теперь разговор коснется еще более интересной темы: Прокопович-практик, коварный интриган и фарисей.

Окончание будет