Протестантская теология среди наук
Экзотичность обусловлена тем же, чем и актуальность, — специфическими объектами исследований, о которых можно получить частичную информацию из других наук, но которые нигде больше не рассматриваются как самостоятельные, целостные и реальные. Например, социология религии много внимания уделяет социальным проявлениям веры, однако собственно понимание веры как причины и основы социального поведения рассматривать отказывается. Психологи способны растолковать динамику внутренних процессов верующего человека или общины, но ничего не скажут о реальности и природе движущих духовных сил. Историки охотно распишут эволюцию религиозных систем в социально-политическом и культурном контексте — и вместе с тем мудро откажутся от сущностной и структурной характеристики исследуемой религии как самодостаточного объекта.
Разные науки являются родственными теологии и освещают смежные территории, оставаясь по эту сторону границы имманентно-трансцендентного. Науки существуют на внешней поверхности многомерной жизни, лишь гипостазируя глубинные уровне.
Интегрирующим фактором наук становится антропоцентризм, человекомерный способ отношений с реальностью. Все интенции наук упираются в человека как субъекта и вместе с тем объекта познания. Теология же рассматривает человека не как центр и твердую реальность, а как реальность открытую, относительную и зависимую, полная мера которой достигается лишь в отношениях с Богом. Так в мир объектов вводится духовное отношение как основная категория, вне которой эвклидова реальность перестает быть интеллигибельной и оказывается бутафорией или иллюзией.
Теоцентризм добавляет инакости в антропоцентризм того же самого. Новая актуальность теоцентризма совпадает с философским поворотом к символической, социальной и метафизической фигуре Иного и «воскресением субъекта».
В современной теологии теоцентризм переосмысливается так же радикально, как и антропоцентризм. Речь идет о взаимоопределении понятий и конвергенции дискурсов, когда теология приобретает антропологический характер, в то же время антропология поднимается на теологический уровень. Именно подобная конвергенция и делает возможной интеграцию теологии в корпус научных знаний.
Теология становится рядом с науками о человеке и мире, но на этом не останавливается, призывая другие науки открывать новые, духовные измерения, достраивает высшие этажи знания. Так, согласно неодарвинистской науке, эволюция человека проходит через Homo habilis к Homo sapiens. Теология уверяет эволюционистов и других прогрессистов, что быть человеком означает намного больше, чем быть умелым существом или интеллектуальной машиной.
Интегральная теология не только дополняет, продолжает антропную науку, но и признает за ней определенную автономию и базовый статус. Нельзя двигаться дальше, строить ступеньки в небо, не опираясь на эмпирическую и рационалистическую науку. Другими словами, предлагается принять за основу современную научную парадигму, но дальше корректировать ее и достраивать.
Наиболее открытыми к интеграции теологии и науки оказались протестантские мыслители. Если теология исторических церквей отстаивает примат духовного знания над научным, то протестанты стараются предложить инклюзивные проекты. Если для исторических церквей проблемой является согласование исторического опыта теологии, «суммы теологии» с современной научной картиной мира (тем более что акцент всегда ставится на первом), то для протестантов, не отягощенных традициями, «метанаррациями», авторитетом патристики и соборов, теология всегда возникает заново, переинтерпретируется в каждой измененной ситуации. Поэтому и не возникает вопроса о собственной, отдельной теологической традиции, потому что теологию можно всегда вписать в современный контекст, она не существует в готовом виде и не хранится где-то в параллельной реальности, она возникает всегда и рядом в определенном социальном и научном окружении.
Возможно, именно такая радикальная открытость мира современности и избавляет протестантов от ответственности и заботы о теологии как оформленной науке. Когда все общее (наука, культура, социально-политическая жизнь), дело лишь в том, чтобы только добавить или исправить, или оспорить и отвергнуть. В последнем варианте возможно и другое отношение к современности – радикальная закрытость, когда все объявляется греховным и вражеским. Тогда не остается собственной территории, куда можно отступить, ведь нет истории и традиции, или их так мало, что можно стоять только на одной ноге.
В обоих случаях сосредоточенность на современности требует специфической теологии, которая или принимает доминирующую парадигму за основу и корректирует ее в свою пользу, или объявляет войну научной картине мира. Так или иначе, референтной выступает собственно современная научная парадигма, а интегральная теология возникает на ее основе как продолжение или критика.
Эти неблагоприятные обстоятельства вызваны также требованиями институционной, «государственной», «ваковской» науки – позволяется называть себя теологом (мистиком, пророком, апостолом и т.п.), главное иметь диплом кандидата/доктора наук, путь к которому требует приспособления к устойчивой научной парадигматике и сообщества ее представителей. Проходя путем научной аттестации, те, кто мечтали стать теологами, стать ими не смогли — стали историками, философами, религиоведами (Ю. Решетников, О. Спис, О. Барич, Л. Бородинская, М. Балаклицкий). Путь постсоветской науки к теологии не ведет.
Исключительными являются исследования Р. Соловия (теология постмодерна), начатые уже после защиты диссертации, когда научный статус дал возможность заниматься не обязательными темами, а, наконец, реализовать собственное призвание. Другим исключением является С. Головин (его тема — теологические принципы научной апологетики), избравший западный докторский диплом и максимум творческой свободы вне «ваковских» шаблонов.
Таким образом, протестантская теология находится на перекрестке – избрать автономный путь, творить без ваковских документов на собственный риск, или же интегрироваться в общее научное пространство и потерять при этом много оригинального, растворившись в типичных научных дискурсах. Характерно, что протестантские семинарии избрали первый путь, а Киевский и Донецкий христианские университеты рискнули пройти вторым.
«Ненаучная», «свободная» теология, творцами которой являются пасторы церквей, проповедники, катехизаторы, преподаватели христианских школ также находится не в лучшем положении. Протестантские общины Украины малоизвестны на теологической карте христианского мира. Для реформатов и лютеран можно найти исторические и демографические оправдания, ссылаясь на малую численность и маргинальность. Однако для баптистов или пятидесятников, для которых характерны большие союзы церквей (наибольшие в Европе!), отсутствие развитой теологии стало симптоматикой внутреннего кризиса. Теология остается в плену церковного консерватизма и подпадает под административный контроль со стороны пасторов, большинство которых серьезного образования не имеют и боятся теологии так, как боятся незнакомых и странных вещей. Подозрительное и даже вражеское отношение старшего поколения служителей церквей объясняется комплексом вины за отсутствие компетенции и страхом потерять ориентацию, выйти за обычный круг реалий. Наиболее честные пасторы признают, что не читают богословские работы, чтобы не потерять уверенность в собственной традиции, возможно, собственно веру в Бога, Который этой традиции должен соответствовать. Итак, уровень теологических дискуссий соответствует уровню церковной теологической грамотности, ревнители которой до сих пор ориентируются на советские образцы сектантской некнижности, невежества, закрытости от мира либерального христианской запада и секулярной культуры.
Перспективы развития протестантской теологии в Украине будут зависеть, прежде всего, от активизации церковных интеллектуальных дискуссий, на фоне которых сформируются яркие, харизматические мыслители. Смогут ли они интегрироваться в большую «светскую», «секулярную» науку – вопрос второстепенный. Для них, возможно, было бы лучше оставаться в стороне и создавать аутентичный теологический продукт, чем стать частью постсоветской научно-бюрократической системы, которая сама умирает и губит собой перспективные теологические и научные таланты. Однако для «большой» науки это было бы трагедией: без теологов и теологии украинская (пока что постсоветская) наука не сможет пройти путем европейской или американской и останется на обочине современных интеграционных процессов.
В обществе «без теологии», где до сих пор бахвалятся тем, что «убили Бога», можно быть умелыми и умными, но никак не стать мудрыми и духовными. Именно последнего не хватает как украинским научным работникам, так и простым людям, которые ищут то, чего материалистическая наука даты не сможет, — вечного будущего и надежды (Притчи 24:14).
