Свет и тени Второго Рима
Ярослав Мудрый и Византия: ответ на вызовы времени
Окончание. Начало читайте «День» № 9-10, 2015 г.
Итак, отношения с Византийской империей — а спектр этих отношений неминуемо должен был быть и был самым разнообразным: партнерство, вежливое сотрудничество, конкуренция, соревнование, столкновения, в частности боевые, — представлял собой настоящее испытание для Ярослава — политика и государственного деятеля. Действительно, читатель уже, кажется, имел возможность убедиться, с каким своеобразным, мягко говоря, соседом приходилось иметь дело властелинам Древней Руси-Украины. И с соседом, к тому же, в достаточной степени мощным и могучим. Правда, как раз в годы правления Ярослава (1019—1054) мощь Византии явно начинала приходить в упадок; однако Империя совсем еще не выглядела обессиленной, сохраняя огромный авторитет и в странах Европы (даже в тех, с которыми она находилась во враждебных отношениях), и на Востоке.
Тем большей является заслуга такого руководителя, как Ярослав Мудрый; потому что именно он смог, в основном не прибегая к прямым военных столкновениям с византийцами (за исключением военного похода 1043 года, в котором сам Великий князь лично участия не принимал и о котором мы еще расскажем) достойно ответить на вызовы Второго Рима (и политические, и главное — культурно мировоззренческие), проводил действительно независимый курс относительно константинопольских цесарей, давая в случае необходимости надлежащий отпор (повторим — как правило, не военный) и, в конечном итоге, утвердив авторитет своей собственной Империи, Киевской Руси, в мире. И это — несмотря на неминуемое влияние Восточной Римской Империи на Киевское государство, о чем уже говорилось. При этом Ярослав умел использовать лучшие достижения византийцев в области культуры. Вот один конкретный факт: большинство историков признает, что в сооружении Софийского собора в Киеве активно участвовали мастера из Константинополя. Что, бесспорно, должно было быть согласовано с Ярославом.
И в итоге — если брать только духовное соревнование с Восточной Римской Империей, только ответ на ее культурный вызов — итоги достигнутого Великим Князем Киевским просто поражают. Вот что, например, писал о Киеве, уже в 70-е годы ХІ века, известный тогда немецкий средневековый историк Адам Бременский, автор «Истории архиепископов Гамбургской церкви». Он называл нашу столицу городом, «который соревнуется с константинопольским скипетром, самым славным центром греков» (то есть византийцев-ромеев; и на Руси того времени, и в Европе их преимущественно именовали «греками», что является не совсем точными). Отсюда мы можем сделать достаточно обоснованный вывод: столица государства Ярослава, его отца Володимира Святого, его потомков-Ярославовичей в глазах образованных европейцев начинает уже выглядеть не менее чем соперник самого Константинополя — столицы мировой Империи! Ведь в таком смысле писал не только Адам Бременский.
Действительно, наш древнеукраинский князь поистине приложил титанические усилия, чтобы его столица, пусть даже и не сравнялась с Царьградом — столицей великой православной империи — то, во всяком случае, полностью уподобилась ему. Очертания «града царей» были повторены в образе Киева в конкретном и буквальном смысле, доступном человеку Средневековья. Кафедральный собор Святой Софии и Золотые Ворота, церкви Святого Георгия и Святой Ирины, храм Пресвятой Богородицы (Десятинная церковь), который был обновлен во времена правления Ярослава — все эти архитектурные шедевры носили имена, аналогичные прославленным византийским сооружениям. О чем это свидетельствовало? По мнению Ярослава, — о перенесении на берега Днепра той святости, которая на протяжении предыдущих веков была присуща «Царственному граду» императора Константина Великого.
Очень интересной тут является мысль выдающегося украинского философа Сергея Борисовича Крымского, которое было зафиксировано в 2008 году, в дни, когда отмечалась 1020-я годовщина Крещения Руси. Вот что подчеркивал Сергей Борисович: «Уже Илларион, первый славянский митрополит Украины — Руси и ближайший сподвижник Ярослава Мудрого, в своем «Слове о Законе и Благодати» расценивал крещение Руси как «рождение нового народа», призванного завершить христианизацию Восточной Европы, раскрыть социально-политический статус христианства, открыть духовные источники возрождения нации. И далее профессор Сергей Крымский, отметив, что «вряд ли стоит доказывать, насколько уникальной была (и остается) роль нашей столицы, Киева, в отечественной и мировой истории, прибавил, что необходимо понять: «мы живем на земле не просто «матери городов руських», а в зоне великой христианской православной культуры. Потому что, несомненно, Киев принадлежит к тем уникальным городам, которые формировались под знаком апостольского пророчества». Ведь, развивает свою мысль Сергей Борисович Крымский, «уже Андрей Первозванный пророчески провозгласил, что на киевских холмах засияет «Благодать Божья». И Киев освящен останками, мощами непосредственного ученика апостола Петра — Климента Александрийского — и многочисленными святыми Лавры. Более того, именно в Киеве возвысился один из самых величественных христианских храмов мира — храм Софии, — идейно-художественная программа которого провозгласила концепцию софийности, то есть рассмотрение мира как текста божественных смыслов. Таким предметно-воплощенным текстом высоких смыслов и стал Киев» — отмечает Сергей Борисович Крымский.
Философ убежден в том, что «не случайно Киев уже в «Житии Владимира Святого» был назван «Вторым Ерусалимом», а сам Владимир, отец Ярослава Мудрого, охарактеризован как «второй Моисей». Об этом свидетельствует и топография исторических холмов, на которых зародился Киев. Их названия (Щекавица, Хоревица, Кияница» обозначены библейскими метафорами. Дело в том, что Золотые Ворота есть не только в Киеве, но и в Иерусалиме. Это — те ворота, через которые в Вечный Город въехал Христос. Они были разрушены иноверцами, которые стремились не допустить второго приезда Мессии в их город. Но если в Иерусалиме закрывают вход для Мессии, то Киевские Золотые Ворота, наоборот, якобы «за дугой вечности» открывают вход Божественной Благодати в наш город».
И дальше Сергей Крымский рассуждает так: «Можно, конечно, сказать, что Киевские Золотые Ворота — это конкурирующий вариант Константинопольских Золотых Ворот. Но над Киевскими воротами возвышается Церковь Благовещения (явление Христа в мире), они являются словно памятником самого Благовещения. В то время как церковь Марии у Золотых Ворот в Константинополе — это не знак Божественного Благовещения, а символизация Девы Марии как защитницы города от врагов». Поскольку все культурные шедевры Киева, упомянутые выдающимся украинским ученым, относятся к эпохе Ярослава Мудрого, то более четким и более прозрачным становится содержание духоутверждающей деятельности (по сути, это был настоящий подвиг) Великого Князя Киевского. Особенно в контексте многовековых претензий византийских иерархов (и светских, и церковных) на «единственно верную» (к тому же нетерпимую!), «восточную», «православную» истину в христианстве. Церковь Киевского Государства не была столь «амбициозной»!
ОРАНТА СВЯТОЙ СОФИИ КИЕВСКОЙ. ЕЕ МИССИЯ — ЗАЩИЩАТЬ НАРОД, БОЛЕТЬ ЗА НЕГО, ОТСЮДА — И ПОДНЯТЫЕ В МОЛИТВЕ РУКИ / ФОТО РУСЛАНА КАНЮКИ / «День»
Можно с уверенностью утверждать, что для достижения таких масштабных мировоззренческих целей понадобилось огромное напряжение сил всего Древнекиевского государства. В то же время роль столицы — центра политического, социального, духовного, наконец, цивилизационного прогресса — равно как и роль Ярослава, руководителя государства — невозможно переоценить. Кроме других аспектов, полезно вспомнить и о том, что как раз на рубеже Х и ХІ веков в Западной Европе (в целом говоря, можно предположить, что и в Древнекиевском государстве тоже) очень оживились эсхатологические настроения: настроения ожидания Конца Света, Страшного Суда, Второго Пришествия Христа на Землю. И понятно, что Ярослав, как глубоко и искренне верующий христианин, знал, что во время Страшного Суда (а «День Господень придет, как вор ночью» — так утверждал апостол Павел!) ему, как и каждому из подвластных ему людей, нужно будет ответить за все деяния, совершенные на протяжении земной жизни, — как добрые, так и те, которые хотелось бы поскорее забыть. Кто знает, не готовился ли Ярослав Мудрый предстать пред грозным Божьим Судом таким, как он, Ярослав, был воплощен на парадной фреске Софиевского храма (к огромному сожалению, эта фреска не дошла до нас, а сохранилась лишь на рисунках голландского художника ван Вестерфельда, который воспроизвел ее в 1651 году) — а именно в образе властелина, который преподносит Спасителю построенный им храм, более того, не только храм, но и символ, образ христианского Киева, украшенного и возвеличенного им.
Мы уже вспоминали знаменитого Иллариона — первого митрополита — «русина» (поставленного, кстати, лично Ярославом Мудрым без согласования с Константинополем!), автор известного «Слова о Законе и Благодати». Вот что писал Илларион о программе церковно- строительной деятельности князя Ярослава, касаясь, прежде всего, сооружения церкви Благовещения у Золотых Ворот Киева: «И славный град Киев он величием, будто венцом, вознес над всеми, и народ... и град святой отдал под защиту мгновенной спасительницы христиан, Пресвятой и Преславной Матери Божьей, которой на Великих Вратах и церковь построил во имя первого праздника Господнего — святого Благовещения, чтоб приветствие, произнесенное архангелом Деве, касалось и града этого. И если той архангелы известили: «Радуйся, благодатная! Господь с тобой!», то граду: «Радуйся, град православный! Господь с тобой». Вот такова была культурно- строительная концепция Ярослава и Иллариона. Судя по всему, они оба понимали, что ответ византийским церковным и светским высшим иерархам (с их претензиями на вселенскую роль «восточного христианства», с их стремлением к политической гегемонии и пренебрежением к «варварским» народам, восточным славянам в частности) — этот ответ необходим и должен быть довольно четким.
Говорить о «Киеве Ярослава» и не сказать хотя бы несколько слов о Киевской Святой Софии — невозможно. Образцом для нее, бесспорно, служила Константинопольская София, построенная в VI веке во время императора Юстиниана, — главный храм Византийской империи и одна из главных святынь христианского мира. Киевский храм поражал не только своими размерами — все же он уступал в этом плане своему царьградскому «первоисточнику» — сколько внешней отделкой, и особенно красотой внутреннего убранства. Илларион Киевский в «Слове о Законе и Благодати» так отозвался о красоте главного киевского храма: по его мнению, князь Ярослав «создал дом Божий, великий и святой, церковь Премудрости Его — на святость и освящение граду твоему (то есть Киеву. — И. С.), украсив ее великой красотой: и золотом, и серебром, и ценными камнями, и изысканными сосудами. И церковь эта вызывает удивление и восторг у всех окружающих народов, потому что нет ничего подобного ей от Востока до Запада («яко же іна не обрящется во всемъ полунощии земнеемъ ото въстока до запада»).
Обращаясь в «Слове о Законе и Благодати» к отцу Ярославу, святому князю Владимиру — «новому Константину», который вместе с бабушкой своей, княгиней Ольгой, «веру утвердил, крест получив из нового Иерусалима, града Константинова, и поднесши его по всей земле», митрополит Илларион воспевает в то же время и «хорошего послушника» и сына Владимира, Георгия, то есть Ярослава, «которого сотворил Господь преемником власти твоей после тебя, таким, который не нарушает принципы твои, но утверждает их, не разрушает, но созидает. Недовершенное тобой он довершил, как Соломон — совершенное Давидом». Здесь нужно иметь в виду, что сравнивая строителя Киевской Софии — Ярослава — с библейским царем Соломоном, зодчим Иерусалимского храма (а Владимира Святого, соответственно, с Давидом, отцом Соломона), Илларион явно основывался на византийской традиции, которая провозгласила «новым Соломоном» императора Юстиниана, — зодчего Софийского собора в Царьграде, а «новым Давидом» — императора Константина, основателя столицы Византийской империи. Так Киевское государство — в лице Ярослава Мудрого и Иллариона — стало уже осознавать себя «новым Иерусалимом» и «новым Константинополем». Значительно позже, аж через четыре с половиной века, в Московии возникнет концепция «Третьего Рима» — но уже совсем с другой смысловой нагрузкой и в другом контексте...
***
Но все это, так сказать, мировоззренческие, духовные, культурные и религиозные аспекты киево-византийских отношений времен Ярослава. Были, конечно, и проблемы военно-политического плана. Древняя Русь вела с Константинополем оживленную торговлю, регулярно посылала туда свои посольства, Ярослав, в частности, стремился поддерживать с Империей ромеев более-менее нормальные отношения (однако равноправие во взаимоотношениях превыше всего!) — и в то же время Великий князь, конечно, помнил о походах на Царьгород Аскольда, Олега, Игоря, Святослава... При правлении Ярослава, в 1043 году, тоже проходила киево-византийская война, несколько «странная» и, в известной мере, тайная. Стоит сказать о ней хотя бы несколько слов.
Не совсем понятны (а в нашем распоряжении есть лишь летописные источники, как древнеруськие, так и византийские, например, Михаила Пселла и Иоанна Скилици) также и причины войны. Упомянутый Иоанн Скилица, византийский хронист второй половины ХІ века, пишет о том, что вплоть до нападения «русов» на Константинополь (летом в 1043 году) славяне находились в дружественных отношениях с ромеями и, «живя с нами в мире, без страха встречались друг с другом, и купцов друг к другу посылали». Однако впоследствии, вскоре перед конфликтом, пишет византиец, в Константинополе, на рынке, «произошла ссора с несколькими скифскими (руськими! — И. С.) купцами, потом применили уже оружие; был убит какой-то вельможный скиф. Тогда правитель их народа, — пишет Скилица, князь Владимир (старший сын Ярослава, его наследник, умер раньше отца, в 1052 году), муж горячий, охваченный огромным гневом из-за того, что случилось», собрал, как пишет хронист, пестрое войско из норманов (варягов), славян и всевозможных искателей приключений, и двинулся на Константинополь.
Причины войны (отметим, сам Ярослав не брал в ней участия) до сих пор весьма туманны — не считать же таковыми ссору на рынке. Некоторые историки допускают, что решающую роль сыграло стремление лично Ярослава использовать в своих интересах слабость позиций византийского императора Константина ІХ (в империи шла гражданская война, против монарха выступил Георгий Маниак («Безумный»), талантливый полководец и человек невероятной физической силы; впрочем, в конечном итоге его убили). Впрочем, как бы там ни было, но поход сына Ярослава оказался неудачным: ромеи применили так называемый «греческий огонь» (оружие на основе горючих соединений, которые невозможно потушить водой) и сожгли несколько судов Владимира. Нашим соотечественникам пришлось с боем пробиваться назад, домой — пробиваться и морем, и сушей; было много погибших и пленных, особенно в сухопутном войске, которое возвращалось через Фракию и Болгарию — а, между прочим, в отличие от гуманных восточных славян, византийцы очень часто отрубали пленным правую руку! Но, благодаря героизму славянского флота, возглавляемого самим Владимиром Ярославичем, «нашим» удалось прорваться к Черному морю, потом к Днепру. Назад вернулась приблизительно половина войска. Но и здесь ярко дала о себе знать удивительная особенность Ярослава — политика: умение превращать в победу даже то, что может, на первый взгляд, казаться поражением! Зная, что империя ромеев все равно объективно ослаблена, Ярослав через несколько лет не только смог восстановить «баланс» в отношениях с Византией, но и существенно изменить ситуацию в свою пользу; свидетельством этого был брак (выгодный для Руси) сына Ярослава, Всеволода и византийской царевны, дочери императора Константина Мономаха (имя ее, вероятно, было Мария). Произошло это около 1047 года (возможно, позже). Сыном от этого брака был Владимир Мономах...
Подытоживая, можно сказать, что, какое бы значение не имели для Ярослава отношения с Царьгородом — «западный вектор» в его политике был все же важнее, временами вообще доминировал. От византийского «евразийства» в Европу (а Русь в ту средневековую эпоху, во времена Ярослава, говорила с Европой абсолютно на равных) — разве не в этом смысл «политических браков» детей Ярослава (особенно дочерей) с западноевропейскими монархами, правителями Франции, Венгрии, Норвегии, Польши и других стран? Однако после смерти Ярослава Мудрого 19 февраля 1054 года (очень показательно, что именно в том же году единая христианская церковь официально разделилась на западную, римско-католическую, и восточную, православную) для мощного, монолитного, объединенного мудрым Великим князем киевского государства наступили трудные времена.
Игорь СЮНДЮКОВ
