Украина, церковь и мир после правды

© Василий Артюшенко, ZN.UA

Уходит, потому что видит в России отражение своих собственных грехов, от которых хочет избавиться, — несправедливости, самодурства, раболепия, лжи, упоения сильного, бессилия слабого. Россия слепила из этих грехов новый иконостас и молится на него. Это ее право и ее выбор. Империи всегда имеют возможность заглянуть в бездну и сказать: это не бездна, это просто особый путь. Украина же не империя, для нее путинская Россия, с ее ложью, войной, лицемерием — это бездна. И она от этой бездны уходит. 

Вербное воскресенье

Не Украина откололась от России, а Россия откололась от добра и милосердия. Откололась многократно и напрочь. Наиболее памятно — когда неистово, со слезами счастья праздновала крымский триумф над беззащитной Украиной. И когда радостно поверила останкинским лжецам и кремлевскому отцу лжи. И когда в Вербное воскресенье 2014 г. православный россиянин Игорь Гиркин, по его собственному выражению, "покрошил" православного украинца Геннадия Биличенко, пролив тем самым первую кровь в Донбассе, а будущий "премьер-министр ДНР" православный россиянин Александр Бородай поздравил его в перехваченном СБУ и услышанном всей Украиной разговоре: молодец, мол, хорошо отметил светлый праздник. Если кто-то будет искать поворотный пункт в отношениях украинцев и россиян, пусть ищет в том Вербном воскресенье, с которого началась война.

Нет, эта статья не о них, а о нас. С уходом из-под московского омофора (а он со временем будет только нарастать) эпоха привязки к московскому моральному компасу закончилась. Отныне грехи Украины — это грехи Украины. Не России и не еще чьи-нибудь — они всецело и полностью наши. Пенять больше не на кого, впрочем, как и надеяться, что кто-то сделает за нас нашу работу над ошибками, поможет покаяться, очиститься, стать лучше.

Гипертипичная Украина

У знаменитого историка Тимоти Снайдера есть теория т.н. гипертипичности Украины. Состоит она в том, что в Украине ХХ века, как в зеркале, отразились основные тенденции и признаки той эпохи: от краха молодых национальных государств перед империями до глубоко людоедской сути этих самых империй. В своей последней монографии "Путь к несвободе" Снайдер, среди прочего, анализирует такой глобальный феномен как post-truth world — "мир после правды". И показывает, что этот самый феномен пришел на постсоветское пространство раньше, чем о нем стали говорить в других частях света. Иными словами, Украина и в ХХI веке остается "гипертипичной".

Василий Артюшенко, ZN.UA

Напомню, "мир после правды" — это модная концепция, описывающая состояние иллюзии, что правды на самом-то деле нет, а есть лишь точки зрения, интерпретация, которая у каждого своя. Для масс-медиа это означает отказ от поиска истины и сосредоточение на отражении разных, в большинстве своем диаметральных точек зрения. Для потребителя информации это означает максимально комфортное состояние: он сам, в конечном счете, решает, что принимать за правду, а что нет — и выбирает наиболее комфортную версию реальности. То есть ту, в которой лично он выглядит хорошо и особо напрягаться не должен. Для политика это открывает максимум возможностей для игры на человеческих слабостях, страхах и грехах. 

Мир после правды комфортен и приятен во всех отношениях. И лишь присмотревшись повнимательнее, понимаешь: мир после правды — это мир без правды. По большому счету, это мир комфортной лжи a la Carte. Для верующего человека это и вовсе мир без Бога. 

Увы, мировое "общество потребления" как-то легко и неосознанно соскользнуло в эту новую реальность. России в ней уютно. Она в ней не только житель, но и акционер-соучредитель. Западу по большому счету тоже уютно: вместо того чтобы думать о погибших в Украине, Сирии, Грузии (кто его знает, кто там на самом деле прав?), можно призывать к миру во всем мире и раз в месяц перечислять пять долларов на пропитание детей Африки. И все же давайте не будем себя обманывать: раньше других уют "мира после правды" открыли для себя мы, украинцы.

Черная кошка в светлой комнате

Где она в нашей жизни, эта самая правда? Ее место уже давно на кухне, в курилке или в Фейсбуке. Там, где она не имеет последствий. Мы априори исходим из того, что "людям верить нельзя", что "закон что дышло", что "они все воры" и что "ничего хорошего в этой стране не будет". Таков настрой в обществе. Для лжи и воровства такая атмосфера — словно теплый пахучий навоз для дождевого червя. Для кремлевского отца лжи это вообще мечта, надежда, что Украина еще может посыпаться. 

Мы живем в мире, где разоблачения не приносят последствий, где политик профинансированный — это политик непотопляемый, где успех априори интерпретируется как плод зла. Американец увидит на улице дорогую машину и скажет ребенку: учись хорошо и у тебя такая же будет. А украинец скажет: ну вот, еще один вор поехал. И пусть ребенок сам делает для себя выводы.

Мы так привыкли жить во мраке неверия и недоверия, что даже если что-то доброе происходит рядом, мы убеждаем себя и окружающих, что это не с нами. Мы с одинаковым рвением ищем черных кошек и в светлых, и в темных комнатах. Мы натягиваем на себя мрак, как ребенок натягивает на голову одеяло. Так спокойнее. Так не окажешься в дураках. Мы не ждем добра за пределами своего самого узкого круга. А где добра не ждут — там его и нет. 

О вере и неверии

Доверие — это цемент, который скрепляет общество. Плохо у нас пока с этим. На Западе авторитетный журналист скажет "мои источники утверждают…", — и ему поверят на слово, что эти источники действительно есть, и что они утверждают именно то, о чем сообщает журналист. Слова достаточно для политических выводов, покаяния и очищения. В Украине же слово утратило (или почти утратило) силу. Оно мало значит. Политика могут поймать на преступлении, — а с него все как с гуся вода. Он и дальше "ходит на эфиры", он и дальше политик. Почему? Да потому что мы ведь и так знали, что "они все воры".

Светлый человек и пастырь Борис Гудзяк спросил украинскую диаспору в Париже: кому из ближних вы верите, а кому — нет. Оказалось, что менее всего украинцы верят другим украинцам. Вдумайтесь в это.

Грех Украины — это грех неверия. В том числе и неверия в себя, в свою страну, в своих ближних. Разумеется, понятно, откуда этот грех берется, по крайней мере, отчасти. Из истории. Из столетнего небытия. Из предательства политиков — от поместных князьков до Яремы Вишневецкого, от Василя Кочубея до политиков новейшей эпохи. Из Голодомора. Из разграбления страны в последние десятилетия. Из отсутствия моральных авторитетов и ориентиров.

Но в первую очередь он берется из индивидуальных ежедневных решений каждого из нас. Из молчания, зависти, эгоизма, жадности. Давайте помнить об этом, открывая новую страницу украинской истории. Отталкиваясь от зла внешнего, российского, давайте отталкиваться и от зла внутреннего, украинского — родного, теплого и пахучего.

Герой нашего времени

В своем мрачном эссе "После Европы" один из ярких политических мыслителей современности Иван Крастев так описывает новый тип европейского гражданина, который может привести к краху ЕС: "Он стремится к переменам, но отвергает любую форму политического представительства. Он хотел бы быть частью политической общности, но отказывается идти за другими. Он готов рисковать и драться с полицией, но не рискнет поверить политику или политической партии". Никого не напоминает?

Василий Артюшенко, ZN.UA

Неудивительно: "мир после правды" и не мог породить никого иного, кроме инфантильного, вечно ноющего, никому не верящего, но в то же время довольного собой человека. Знакомый типаж. Герой нашего времени. И поскольку у нас в Украине он материализовался раньше, чем в окружающем мире, то и с последствиями мы имеем дело дольше, чем другие. По идее, и противоядие должно бы прийти через нас. Отчасти оно и пришло, когда посреди отчаяния и цинизма, предательства и вероломства в 2014 г. украинцы, эти прирожденные скептики, эти фомы неверующие пошли защищать свою страну. 

Воронка ХХ века

Проблема Украины также в том, что во внешнем мире ей не на кого опереться. Тот же Крастев считает, что, утратив три объединяющие идеи (страх войны, идеализм революции 1968-го и вызревший в 1990-х дух единства Востока и Запада), ЕС утратил верность идеалам, стал заложником проблемы неконтролируемой миграции, перерождается в нечто приземленное и мелкое. Фигурально говоря, знамя свободы скручивают в жгут и завязывают на дверной ручке, чтоб не зашли мигранты. Крастев видит в будущей Европе лишь бледное подобие той европейской идеи, которая сделала ЕС мировым образцом достатка и демократии. Он не верит в живучесть этой идеи и на пальцах, в свойственной ему блестящей публицистической манере, объясняет почему.

Василий Артюшенко, ZN.UA

Ну что ж, наименее приятный диагноз часто наиболее верный. Но прогноз все же, очень хочется надеяться, ошибочный. По крайней мере, такую надежду дают нам европейские выборы 2017-го и 2018-го гг., на которых приверженцы Единой Европы далеко не так "сыпались" перед европейским национализмом (а вместе с ним и перед его кремлевским гуру), как предполагали пессимисты. Скрутить в тряпку флаг свободы оказалось не так уж просто.

Грядущие в следующем году выборы в Европейский парламент дадут много голосов антиевропейским, пропутинским, националистическим силам, — но из штанишек деструктивных оппозиционных злопыхателей они на европейском уровне, скорее всего, не выпрыгнут. Это пока что их потолок. Главная опасность — не столько приход к власти антиевропейских сил, сколько перерождение проевропейских. Иммунитет Запада перед ложью и цинизмом, загримированными под "прагматизм", на глазах слабеет. Слабеющий Запад будет фоном мировой политики не год и не два.

Не нужно обманывать себя, объясняя сие обстоятельство только воздействием российской пропаганды. Москва лишь заполняет моральные и идеологические пустоты в западных обществах, образовавшиеся с увяданием еврооптимизма и ослаблением трансатлантического партнерства. Вначале Украина, а потом и Запад погрузились в кризис доверия (опять эта украинская "гипертипичность"!). Нет больше веры в себя. Нет больше уверенности в партнере. И это ведь не Москва так распорядилась. Это значительно глубже.

Возникший на Западе идеологический вакуум активно накачивается всякой всячиной: конспирологическими теориями, националистическими предрассудками, анархистскими "желтыми жилетами" и исламским фундаментализмом… Европа, как видим, тоже натягивает на себя мрак. ХХ век никак не хочет закончиться. Он, словно воронка, тянет Европу назад, в войну — как минимум в холодную, а возможно и в горячую.

Последние опросы показывают: большинство британцев, немцев и французов считают, что континент стоит на грани большой войны. И да: чем тревожнее это предчувствие, тем лучше для Путина. Страх и слабость — его природный элемент для бывшего вербовщика КГБ. С чем он не умеет управляться — это смелость и сила. Здесь максимум, на что хватает его фантазии — это посадить под замок, спрятать за полярный круг.

Услышать друг друга

Олег Сенцов напомнил нам слова булгаковского Пилата: "трусость — самый страшный порок". Нет иного рецепта против мира лжи, чем смелость. Единой Европе предстоит сделать важный шаг — взять на себя часть ответственности за создавшийся моральный и политический кризис. Осознать, что великая европейская пустота возникла из политического высокомерия и душевной лени, из отсутствия полноценного диалога с теми, кто чувствовал себя в последние десятилетия раздавленным, забытым и проигравшим.

Единой Европе еще предстоит найти к нему, к этому "протестному электорату" правильные подходы. Перестать отмахиваться от тех, чьи вопросы тебе не нравятся. Украине, вероятно, необходимо то же самое, но в неизмеримо большем масштабе — учитывая, как много их у нас — раздавленных, забытых и проигравших.

И Единой Европе, и Украине нужно одно и то же — честный внутренний диалог. ЕС с его действующими институтами и крепкими традициями движется в этом направлении. Другое дело Украина, где институты слабы, а традиции полноценного уважительного диалога нет. 

Церковь может стать в наших условиях тем институтом, который поможет Украине в поиске решения экзистенциальных проблем. В конце концов, где, как не в церкви искать внутренний мир, мудрость, моральное оздоровление общества? 

Храм Фомы неверующего

В последние 27 лет Украина регулярно находилась в поиске нового начала, чистого листа. Шансы приходили и уходили, но решительного прорыва не было. Появление полноценной поместной церкви с 39-летним современным лидером во главе, с покровительством матери-церкви в Константинополе — это еще одни двери, которые открывает перед нами история. Воцерковленный человек скажет: еще одно благословение Божье.

Василий Артюшенко, ZN.UA

Согласно статистике, никто не пользуется в украинском обществе таким доверием, как церковь. Традиция сильных религиозных лидеров — от митрополита Андрея Шептицкого до кардинала Любомира Гузара и до патриарха Филарета, который проявил себя настоящим государственником на прошедшем Соборе, — присутствует в Украине давно. В ближайшие месяцы и даже годы все, что будет сказано митрополитом Епифанием, будет услышано. Главное, чтобы он не молчал. Главное, чтобы он нашел правильные слова для нашего многократно обманутого общества. Ну и конечно, можно уже сейчас представить, какие усилия приложит Москва, чтобы максимально быстро и эффективно дискредитировать и его, и свежесозданную церковь. Еще легче представить, какой у Москвы простор для действий, учитывая готовность многих украинцев верить кому угодно и во что угодно, только не в свою страну. 

Нашей церкви свое делать. Вернуть силу слову. Вернуть (хотя бы немного) веру в ближнего. Напоминать власть имущим, что они в этом мире не навсегда, и что в гробу карманов нет. Молиться за тех, кто воюет за Украину. Призывать милость к падшим. Искать мир среди смуты. Заживлять раны. Напоминать, что добро имеет смысл, а также что победа или поражение — это решение, которое и человек, и нация принимают самостоятельно.

Перед украинскими пастырями (духовными и политическими) — море опустившихся рук и растерянных глаз в поиске душевного мира и ответов на трудные вопросы. Моральных и политических. В том числе: как быть с соседом, который во время аннексии Крыма и в то страшное Вербное воскресенье 2014 г. решил стать врагом? Как соседствовать с врагом и все же на каком-то этапе перестать с ним воевать?

Политика обычно не дает ответов на эти вопросы. Она живет электоральными циклами: прожили — вот и хорошо, избрались — вот и отлично. Но кто-то ведь должен начать говорить с Украиной не с высоты электоральных циклов, а с высоты истории. 

Возводить храм новой церкви для нации скептиков и пессимистов, да еще и воюющих — неблагодарный труд. Но в то же время — тот самый "Фома неверующий" ведь тоже был апостолом. Был момент, когда у него опустились руки: его братья увидели воскресшего Христа, а он — нет. И тогда воскресший Христос явился еще раз и дал Фоме увидеть свои раны. Бог и скептиков любит. Не зря просьба "помоги моему неверию" фигурирует в стольких молитвах. 

Можно сколько угодно повторять, что "в этой стране ничего хорошего не будет", но верующие знают и понимают: то, что невозможно человеку, возможно Богу. Неверующие же просто знают: по каким-то причинам Украина прошла через столетия исторической комы, через страшное ХХ столетие и не исчезла, не стала историческим пшиком. Что-то такое особенное есть в этой нации, с которой когда-то началась история христианства в этой части мира, которую так часто объявляли почившей в бозе или же вообще не существующей, и которая 15 декабря 2018 г., вопреки всему, вновь подняла крест над Владимирской горкой.

Александр Щерба

"Зеркало недели. Украина", № 50 (1225), 28 декабря 2017 - 11 января 2018