«Воцерковление» светской прессы
Интервью с Марком Смирновым о событиях 90-х годов, религиоведах и будущем журналистики в России
Марк Смирнов, десять лет возглавлявший приложение к “Независимой газете” о религии, ставшее одним из главных изданий, посвященных этому вопросу в России, в беседе с главным редактором Religo.ru Иваром Максутовым рассказывает о становлении “свободы совести” и религиозной журналистики в 90-х годах, отмечая, что независимый и просвещенный религиоведческий взгляд в СМИ сегодня просто отсутствует.
Сегодня несомненно ощущается ностальгия по 90-м как по времени свободы. И все чаще можно услышать, что в наши дни ситуация кардинально изменилась и дух свободы тех лет исчез. Так ли это? Не чувствуется ли сегодня хоть какой-то надежды на перемены?
Эпоха совершенно другая – предыдущая страница явно закрылась, и мы живем в качественно ином измерении, мы можем, ностальгируя, проклиная или прославляя, только вспоминать… Больше ничего не остается. Меня поражает и удручает то обстоятельство, что такой замечательный специалист в области религии, как, например, Дмитрий Фурман, с которым мы в 89-м году сделали книгу «На пути к свободе совести» (издательство «Прогресс»), оставил занятие религией как таковой. И это символично! Как только Церковь и религия перестали нуждаться в общественной защите, а стали частью истеблишмента, превратились в хозяйствующий субъект, – всякий искренний и сочувственный интерес к ним пропал… Исчез всякий эксклюзив, священнослужители и их общины ничем теперь не отличаются от прочих общественных и политических организаций и их пиарщиков.
Хотел бы уточнить. Дмитрий Фурман прекратил заниматься религией – в смысле религиоведением? Или прекратил участие в публичной дискуссии на темы религии, в тех же масс-медиа?
Марк Смирнов. Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)
В конце 90-х Фурман сделал вместе с финскими исследователями несколько очень серьезных, интересных сборников по социологии религии в России: “Старые церкви, новые верующие”, но
категорически исключил себя из числа авторов, пишущих в СМИ на тему религии. Он активно выступает как политолог, но от анализа, оценок, комментариев или прогнозов в области текущей религиозной жизни отказывается. И это очень большая потеря для сообщества религиоведов, потому что он самый крупный ученый в Советском Союзе и нынешней России в области религии. Достаточно будет сказать, что его учениками являются такие довольно противоположные по своим подходам исследователи как Борис Фаликов и Сергей Филатов.
Если вернуться к 90-м годам XX века и всему тому, что сегодня с этим временем связывают, то можно сказать, что в публичном дискурсе с завершением 90-х изменилась и общая структура презентации религиозной тематики. Это было связано с политическим или общественным заказом?
Не думаю, что это был заказ. Само общество «2000-х» себя слегка подморозило (напомню, что Владимир Соловьев называл эпоху Александра III, характерную антилиберальным направлением и консерватизмом, «эпохой замороженного говна»). Коснулось это и СМИ, в том числе и пишущих о религии. Если в 90-х на тему религии и Церкви писали абсолютно отвязно (и даже развязно), то в 2000-х стали писать с оглядкой, понимая, что тема эта уже «политическая». Что Православная Церковь – это уже субъект политики, что она фактически вернула себе дореволюционный статус, и если она и не государственная, то уже господствующая. Поэтому лучше писать о ней только комплиментарно. Со временем для создания позитивного имиджа Церкви появился и социальный заказ на эту тему.
А в чем выражен этот заказ?
Заказ этот вполне определенный. Государство понимает, что оно идеологически не может обойтись без поддержки Церкви, а Церковь, исходя из опыта минувших столетий, тоже понимает, что без поддержки государства она просто не выживет, и в этом ее природа. (Не будем сейчас обсуждать, хорошо это или плохо. Примем это как некий факт.)
Если в 90-х российское государство искало свой путь, в том числе и в области церковно-государственных отношений, то в 2000-х все вошло в свое окончательное русло, эти отношения четко определились. Постсоветская Россия решила наследовать дореволюционную традицию! В соответствии с этой традицией, Русская Православная Церковь имеет особые, привилегированные отношения с государством, а все остальные Церкви и религиозные общины находятся на периферии, то есть на некотором расстоянии от центра.
Неужели до конца 90-х не было никакой четкой линии, какого-то ясного понимания, в какую сторону «вести корабль»?
Обратите внимание, что до сдачи власти правительство Ельцина и его команда сами не могли понять, что они хотят от Церкви и религиозных организаций. Конечно же, они стремились использовать их в своих политических целях и даже пытались что-то на этот счет сделать, но это было непоследовательно и, я бы даже сказал, неумело. Сказывалось и то, что у этих людей, которые пришли к власти, не было определенного опыта управления государством, они привыкли этой “свободой” разбрасываться, а не направлять ее в какое-то русло. Регулировать процессы, протекающие в религиозной жизни страны, они не умели, да так и не научились. Это и неудивительно, если учесть, что в ту пору за госполитику в отношении религии взялись люди т.н. демократического призыва. Будучи диссидентами по своей сути, они легко разрушали систему, но строить не могли. Они называли себя либералами, но ностальгировали по монархии.
Провозглашая себя христианскими демократами, они, не зная истории этого движения на Западе, пытались противопоставить себя Церкви и иерархии. Если в начале 90-х они писали законы о свободе совести, преисполненные желания сделать нашу жизнь «как на Западе», то спустя несколько лет те же самые люди писали законопроекты, в которых были готовы ограничить деятельность нетрадиционных для России религиозных организаций… Постепенно они ушли из политики и из госслужбы, а сегодня о них вспоминают только историки и политологи.
Конец 90-х и уход ельцинской команды из Кремля и Белого дома все радикальным образом изменили. Новая власть все выстраивала в определенную вертикаль. В этой властной вертикали Церковь начинает твердо занимать свою нишу. Это сказывается и на деятельности СМИ, которые публикуют только те материалы, которые создают позитивный образ РПЦ и некоторых традиционных религий России, таким образом, всякий критический подход из СМИ постепенно исчезает или становится сегментом отдельных изданий, не связанных напрямую с правительством.
В 90-х государство могло бояться усиления роли Церкви?
Вряд ли! Это маловероятно. В определенном смысле эти два спарринг-партнера к тому времени не набрали еще необходимого веса. Единственная стычка между РПЦ и ельцинским правительством происходила в 1996 году по поводу Закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», который совершенно явно лоббировал интересы РПЦ. Ельцин несколько раз отказывался подписывать закон, но Дума его все-таки протолкнула. Произошло это, несмотря на беспрецедентное давление со стороны Запада, писем американских сенаторов и личных обращений Папы Римского. Тем не менее, в 1997 году Ельцин все-таки этот закон подписал. При этом он реально опасался, что Церковь откажет ему в поддержке на выборах… Что для него было смерти подобно! А так каких-то особых коллизий между властью и Церковью в те годы замечено не было.
При этом в российских СМИ возникает т.н. «религиозная журналистика», которая пытается освещать темы религии в светских изданиях без акцента на отдельные конфессии и без разгромной критики нетрадиционных религий. Появляется некое направление, пусть и не очень массовое, но при этом занимающее свое место в медиапространстве и стремящееся укрепить свои позиции.
Да, можно сказать, что появляются немногочисленные печатные издания, которые пытаются реагировать на религиозную жизнь по-журналистски: независимо, описывая ситуацию, а не предлагая готовые ответы. Может быть, даже в каком-то смысле продолжая традицию дореволюционной русской журналистики, которая активно поднимала церковно-общественные вопросы. (В данном случае не имеет значения, была она либерального или консервативного толка.)
Естественно, что в такого рода изданиях печатаются проблемные, острые статьи и материалы. Появляется журналистика, посвященная «религии вообще», посвященная не только Русской Церкви или различным традиционным религиозным организациям, но и русским сектам и новейшим тенденциям церковной жизни на Западе. И такая пресса уже не является конфессиональной, она не репрезентирует себя как рупор той или иной Церкви, скажем Московского Патриархата, чем грешили отдельные издания в 90-е годы. Это самый положительный момент – если рассматривать эти годы с точки зрения истории журналистики, связанной с проблемами религии. Мы видим попытку осмыслить и дать читателю знания о том, что происходит за церковными стенами, будь то в области богословской мысли или в жизни духовных семинарий и монастырей… При этом очень серьезный акцент в подобных изданиях делался на проблемы взаимоотношений между Церквами, – Константинополем и Москвой, Москвой и Ватиканом, католиками и протестантами, т.е. на самые разные аспекты современной религиозно-общественной жизни.
Похоже, что процесс «воцерковления» светской прессы, за что так ратовала РПЦ, привел к обратной, ответной реакции – к появлению светской, критически настроенной прессы?
Да, это довольно меткое замечание. Только стоит сказать, что той экспертной религиозной журналистике, о которой вы говорите, ни в коем случае не был присущ разнузданно-критический, а иногда и оскорбительный тон в адрес Церкви некоторых печатных изданий, которые старались всех изобличать и выводить на чистую воду… Все-таки мы говорим скорее о продолжении академических традиций отечественного религиоведения в журналистике, лишенного всякого обличительного пафоса, присущего религиозно окрашенным и потому ангажированным изданиям.
А представители академического сообщества: социологи, религиоведы, историки – играли какую-то роль в формировании «религиозной журналистики»?
Увы, но практически нет. Или в очень незначительном масштабе. Надо сказать, что лишь немногие из них становились авторами и публиковали свои материалы в СМИ. Академическая среда недостаточно приспособлена для популярной журналистики и не слишком для этого активна. Как вы и сами наверняка заметили, не многие ученые дамы и господа спешат быть постоянными авторами в светских изданиях, высказывать свою точку зрения, используя для этого сумму своих академических знаний, чтобы донести проблемы религии до обычного человека. В первую очередь это отсутствие навыков публицистики и журнализма. Из своего опыта могу вам сказать, что, когда ученые присылают статьи в популярные газеты и журналы, всегда возникает проблема: как эту сугубо научную статью академического характера сделать публицистической, понятной читателю. Проблема в стиле, в изложении, в умении общаться с прессой, давать прессе то, что понятно читателю. Таких примеров много. Но были исключения – например, покойный Лев Николаевич Митрохин, впрочем, он когда-то был еще и журналистом. Кому-то удавалось, кто-то умел свои идеи, мысли, исследования, выводы, сделанные из них, передать простым, понятным светскому человеку языком. Но это в некоторой степени искусство, а у нашего академического сообщества не так много подобных талантов. При этом у советских религиоведов таких публицистических навыков было гораздо больше.
Какие тенденции вы видите в российских СМИ в освещении религии в настоящий момент?
К сожалению, я не вижу никаких новых тенденций. Все и вся остается по-старому. Сегодня нет популярных, массовых изданий, посвященных проблемам религии, которые не были бы конфессионально ангажированы. Как об исключении из общего правила можно говорить только о газете «НГ-религии» (приложении к «Независимой газете»), об альманахе «Religo» (издание Московского религиоведческого общества – прим. ред.), или о журнале «Наука и религия», но это ведь просто капля в море. В громадной стране практически не существует литературы, которая бы серьезно, на солидном академическом уровне этим занималась. Нет и популярных изданий, посвященных религии, они вытеснены своими клерикальными оппонентами, что формирует в сознании людей только штампы церковной пропаганды.
Нейтральный подход к этим вопросам вообще не чувствуется?
Независимый и просвещенный религиоведческий взгляд просто отсутствует – за каким-то редким исключением это ушло в блоги и интернет. И это, конечно, очень печально, потому что, при всем уважении к религии, взгляд ученого, религиоведа, социолога никогда не будет тождественен взгляду представителя той или иной религии, теолога, богослова. Он будет отличаться. И если имеет право на существование церковный взгляд на эти вещи, почему же не может быть светского? Общество уже готово к этому, но оно не понимает, как эту проблему решить, как все расставить на подобающие места. Самое печальное, что не понимает этого и государство, молчит, не высказывает своей позиции и академическая наука.
Вы имеете в виду Академию наук или какие-то религиоведческие издания?
В академической науке есть отдельное направление – религиоведение и история религий, но если посмотреть на все религиоведческие издания, существующие сегодня в России, то обнаружится, что они носят частный характер, их издают люди по своей частной инициативе. Некоторые издания выходят даже при помощи иностранных религиозных организаций. Государство на это денег не дает, но при этом обижается: «Как это на деньги сектантов вы занимаетесь изданием религиоведческой литературы?» А исследователи отвечают: “А как быть? Государство же нам ничего не дает”. Я уже не говорю о том, что это прямая задача Академии наук – поддерживать подобные исследования и издания.
Значит, такие специалисты и такие исследования сегодня не востребованы обществом? Тогда зачем вообще нужны религиоведы?
Этого до сих пор никто не знает! Да, существует в рамках академического курса в вузах такая дисциплина, есть такая вузовская специальность, а кто может сказать, куда мог бы распределиться (будь сейчас распределение) этот религиовед? На кого он учится конкретно? Никто ведь не может сказать, для какой конкретной деятельности его готовят. Понятно, что остаться работать на кафедре в качестве преподавателя – это удел немногих, но и преподаватель религиоведения в том или ином вузе не сможет вам объяснить, для какой конкретной деятельности (службы) он готовит специалистов.
И это в то время, как сегодня выясняется, что специалисты в области религии нужны и в школе, и в администрациях разного уровня, от самого верха до самого низа, потому что с религиозными организациями надо работать, надо знать их проблемы, надо знать их историю, надо, в конце концов, быть в диалоге с ними. Кто это будет делать? Даже если посмотреть на администрацию президента – разве там работают религиоведы? Такие специалисты нужны и в Минюсте, где бы они профессионально изучали учения и уставы религиозных организаций для того, чтобы их зарегистрировать или квалифицированно отказать в этом. Это говорит о том, что сама по себе профессия религиоведа нужная, востребованная. Сегодня религия все больше входит в нашу жизнь, поэтому она охватывает и сотрудников СМИ, и преподавателей вузов, и представителей властных структур, прокуратуры, правоохранительных органов, и военнослужащих. Везде нужны специалисты в области религии. Где эти специалисты? Если государство этого не понимает, то чему тогда удивляться и задаваться вопросами, отчего у нас в стране год от года становятся все более сложными межрелигиозные и межнациональные отношения. Кажется, мы не понимаем, что уже давно живем на пороховой бочке. Нужны специалисты, которые знают историю и понимают природу религиозных и национальных конфликтов. И я не вижу никаких тенденций к тому, чтобы эта ситуация разрешилась к лучшему. Вероятно, нужно ждать какого-то нового исторического эона, какой-то новой общественной ситуации в стране, чтобы это коренным образом изменилось.
