Восхождение. Кто убил четырёх христиан в осаждённом Славянске

Найти общину протестантов в Славянске легко. Надо выйти из маршрутки на Целинке — одном из самых пострадавших от артобстрелов районов города — и идти на шум молотков, петляя переулками в частном секторе. О войне здесь напоминают только обгоревшие остовы домов, утопающие в яблонях. Стучат молоточки. Это на помощь единоверцам приехали баптисты и пятидесятники из Западной Украины — работяги со своими стройматериалами и инструментом. Прибыли через десять дней после освобождения города, не побоявшись того, что Славянск ещё не разминирован.

Коренастый мужик лет пятидесяти взвалил на плечо деревянную балку.

— Здравствуйте, — говорю, — вы баптист или пятидесятник?

Мужик ставит балку на попа, разглядывает меня несколько секунд и даёт понять, что этот вопрос сейчас неуместен. Говорит по-украински:

— Ми християни віри євангельської. Чув?

Мужик опять взваливает балку, идёт, покачиваясь, под её весом по улице. Плетусь следом.

Пришли: кирпичный сельский дом с пятнами гари, крыши нет, вместо неё свежий каркас из новых досок. На них, как птицы, сидят братья во Христе и что-то приколачивают, пилят, примеряют. Мужик приставляет балку к стене — теперь можно и поговорить.

— Сепаратистов не боитесь?

— Та нє, тільки от жінка телефонує через кожні дві години, питає: чи тебе там ще не вбили?

Мужик карабкается по лестнице на крышу. Мои вопросы о страхе не праздные: ещё недавно в этом городе братьев во Христе брали в заложники, а церкви превращали в военные базы так называемой "Русской православной армии". Самый резонансный случай — казнь четырёх христиан-пятидесятников из общины "Преображение Господне".

Муравьи

В Славянске живут несколько тысяч пятидесятников и баптистов. Это не паства американских проповедников. Первые протестантские общины появились здесь сто лет назад. На Целинке до сих пор живы старики, пострадавшие за веру — отсидевшие в советских лагерях по 10 лет.

В полуподполье пережили Советскую власть, приспособились к новой жизни. Более того, превратились в успешных людей. За несколько лет создали десятки мастерских и магазинчиков: торговали керамикой, изготавливали багет, строили дома. Возможно, именно благодаря им Славянск, в отличие от многих других городов Донецкой области, не стал депрессивным населённым пунктом.

— Мы обречены на успех, — объясняет дьякон церкви "Преображение Господне" Александр Гайворонский. — Вот я — не пью, жене не изменяю, не гуляю, много работаю.

— Что, вообще не пьёте?

— Вообще.

Мы беседуем в холле молитвенного дома, бывшего Дворца культуры. Каждое слово отбивается эхом от стен.

Гайворонский — крупный немногословный мужчина с въедливым взглядом. Ему 38 лет, у него шестеро детей, по образованию — инженер-системотехник, держит багетную мастерскую и торгует канцтоварами.

— Верующие люди как одна семья, — рассуждает Гайворонский. — Легче пробиваться. Да и вообще нам доверяют, это очень помогает в бизнесе, например, когда надо получить товар без предоплаты.

Слишком уж он правильный какой-то. Задаю вопрос не в тему:

— Я вот сейчас хлебну коньяк из фляжки, осудите?

— А потом закурите. Нет, не осужу. Мы к свободе призваны, говорит апостол Павел.

Вот так, в настоящем времени: "Говорит". Жив, стало быть, апостол Павел. Где-то в глубине души я рад этому факту. И вообще, молодец Гайворонский. Многодетный муравей-трудяга. Впрочем, не только трудяга. В час испытаний у здешних муравьев-пятидесятников открылась ещё одна специализация — спасателей.

Спасатели

В мирное время пастор Петр Дудник и его команда усыновляли детей и строили приюты, в военное - вывозили горожан из зоны АТО и кормили оставшихся

На своих машинах они вывезли из осаждённого города несколько тысяч славянцев. Каждое утро горожане, принявшие решение бежать, собирались семьями, тянули за собой стариков, несли на руках детей, волокли на поводках собак. Христиане-добровольцы рассаживали их по машинам, везли через блокпосты по дороге жизни Славянск — Изюм или окольными просёлками в перевалочные лагеря. Руководил эвакуацией славянский пастор-пятидесятник Пётр Дудник из церкви "Добрая весть".

— Вы только не пишите, что это я всех вывез. У нас команда работала — 130 человек, могу всех назвать.

— Не надо.

Пётр Алексеевич не похож на священника — живой, круглолицый мужчина средних лет. На футболке надпись: "Я люблю свою жену".

— Прикольная маечка, — говорю.

— А, это… Я, понимаете, ещё и тренер по семейным отношениям. Нас до войны мэрия привлекала к социальным программам. Работали над брендингом города, придумали слоган: "Славянск — город счастливых семей".

— А у вас-то семья большая?

— Восемь детей. Двое биологических, шестеро приёмных.

— Ну, даёте.

— Мы ещё детский приют создали, "Паруса надежды" называется. Сейчас здание полностью разбомблено.

"Главнокомандующий Русской православной армии" Игорь Стрелков (на фото слева) вместе с настоятелем храма Святого Духа отцом Олегом (на фото справа) освящают "боевое знамя" сепаратистов

Дудник вообще мужик системный и деловой, никакой религиозной расслабленности в нём не чувствуется. Беседуем в его кабинете: кресла вокруг стола, телевизор, часы с боем. Атмосфера светская, если бы не крест на стене. Поминутно звонит айфон, Дудник отдаёт распоряжения: "Да, да, я просил два вагона, да, да, лекарства купил, пусть кто-то придёт заберёт".

— Война для нас это вызовы, — продолжает он. — Основных три: первый — вывезти людей, второй — голод и недостаток медикаментов. Мы открыли в городе два пункта горячего питания и одну бесплатную аптеку.

— Я слышал, были голодные смерти в Славянске.

— Да.

— Не могу понять, как летом, когда яблони на Целинке прогибаются под весом плодов…

— А я вам скажу как: лежачие больные, инвалиды, которые не могли выйти из дому. Мы составляли списки, разбили город на квадраты, обходили дома. Но, видно, не успели. Третий вызов — восстановление разрушенных домов. Две с половиной тысячи домов. В первую очередь — крыши. Потому что, когда дождь… Очень нам братья из Западной Украины сейчас помогают. Сегодня до конца дня, думаю, закроем шестьдесят домов.

— Скажите, а вот к вам в Славянск западенцы приехали…

— Мы аполитичны, — предвосхищает мой вопрос Дудник. — Это наша позиция. Мы не оказывали помощь украинской армии.

Иначе бы не выжили, думаю я, и говорю:

— Но боевики так называемой "Русской православной армии" именно в этом обвинили тех четырёх парней из церкви "Преображение Господне".

— Это не причина, это надуманный повод.

— В чём причина? В религиозной ненависти?

— Не было в Славянске раньше никакой религиозной вражды. Был диалог церквей. А тут… Как будто дух какой-то пал на Славянск. Помните, въехал Иисус в город, ему кричали: "Осанна!". Это было в воскресенье. Понедельник прошёл нормально, во вторник странные вещи начали происходить. В пятницу Иисуса хватают, бьют… Помните? Та же толпа кричит: "Распни его, распни!" А дальше — через пятьдесят дней — опомнились. Было сошествие Святого Духа. Праздник Троицы — это и есть праздник сошествия Святого Духа. На Троицу, кстати, и забрали в подвал СБУ четырёх парней из "Преображения Господня".

— А как складывались ваши отношения с "Русской православной армией"?

— Вначале разговор был следующий: "Вы кто такие?" — "Мы из церкви "Добрая весть". — "А, значит, сатанисты". Устроили у нас здесь, в христианском центре, маски-шоу: пришли люди в балаклавах, всё перерыли, ничего не нашли. Забрали нашего епископа. Это ещё в апреле было. Завязали скотчем глаза, руки, допрашивали. Продержали семь часов. Выпустили его по распоряжению "народного мэра" Пономарёва. Они встретились, Пономарёв даже извинился, поговорили полчаса. Сказал: "Ошиблись, я знаю, кто вы такие, вы детям помогаете". Вроде как человеческий контакт установился. А потом казаки у нас в церкви поселились.

— Сразу пришли и заселились?

— Сначала сказали: мы здесь будем дежурить по ночам, потом: мы здесь будем жить. Однажды пришёл православный священник с автоматом, ещё двоих с собой привёл. Сказал: "Теперь это наше здание, мы здесь будем править службу". У нас есть детская комната, они там сделали что-то вроде иконостаса. И вот ещё, что я вам покажу, придвигайтесь поближе.

Дудник протягивает айфон с видео. На детской площадке возле христианского центра разворачиваются две самоходных установки "Нона", на одной написано "На Львов!", на другой — "На Киев!"

— Это они колонну украинскую обстреливают. А вот и батюшка.

Здесь же, у входа в протестантскую церковь "Добрая весть", дополняя адское действо, бородатый православный батюшка речитативом бубнит службу. Слов почти не разобрать, можно выхватить лишь отдельные фразы: "Боже правый, Боже крепкий, Боже бессмертный…". "Ноны" палят.

— Это называется благословение на убийство?

— Я не знаю, как это называется. Я даже не понимаю, зачем они это в YouTube выложили. Вы наберите в Гугле: "Церковь, "Нона", Славянск, 1 июня". Там весь ролик будет. А отношение к нам было такое: вы — американская церковь, американцы наши враги, поэтому вы — наши враги.

— Значит, всё-таки религиозная вражда, — рассуждаю я. — Значит, мотив убийства…

— Это цена, — перебивает Дудник. — Христианам всегда приходилось платить за свою веру. В советские времена мы чувствовали себя изгоями, я ведь из советских христиан, мои родители были верующими. Теперь цена оказалась вот такой.

Молитвенное собрание

Христиане-пятидесятники никогда не забудут своих убитых братьев, на фото слева на право: Владимира Величко, Альберта Павенко, Рувима Павенко, Виктора Брадарского

Поговорить с Александром Павенко, пастором церкви "Преображение Господне" и отцом двух замученных "ополченцами" христиан, 30-летнего Рувима и 24-летнего Альберта, мне так и не удалось. На вечернее собрание в бывшем Доме культуры имени Артёма я опоздал. День был будний, но народу в зале набралось много. Пастор уже заканчивал свое приветственное слово. В голосе его не было надрыва, но грусть присутствовала:

— Не мстите за себя, но дайте место гневу Божьему. В скорби будьте терпеливы. Трудно, братья и сестры?

Зал шумит, соглашается, мол, трудно.

— А надо, — подытоживает пастор. — Жертвовать Богу, это себя жертвовать. И мы не знаем кто следующий и по какому поводу.

Песнопения, проповедь, вновь песнопения. "Благослови Господа, душа моя" — вариация на песнь царя Давида. На сцене появляется дьякон Александр Гайворонский. Он цитирует любимые места из Библии недавно замученного брата во Христе Виктора Брадарского, псалом 118-й: "Истаевает душа моя о спасении Твоём; уповаю на слово Твоё. Истаевают очи мои о слове Твоём; я говорю: когда Ты утешишь меня? Я стал как мех в дыму, но уставов Твоих не забыл. Сколько дней раба Твоего? Когда произведёшь суд над гонителями моими?"

Вздыхает зал, в холле слышен детский визг. Шушукаются христиане. Молятся, плачут, надеются, скорбят, кивают, охают. Кто следующий? По какому поводу? За что? Ответ от Бога приходит не сразу. Трудно терпеть, а надо.

После собрания подбегаю к пастору:

— Давайте поговорим об этой трагедии.

Александр Афанасьевич на пару секунд закрывает глаза:

— Не могу, поймите меня, не могу. Может, кто из братьев что скажет, — и проводит неопределённо рукой по залу. Рука останавливается на дьяконе Гайворонском.

Гайворонский перечисляет добродетели погибших братьев: верующие, радостные, деятельные ребята. Были. Занимались бизнесом, помогали приютам, проповедовали в тюрьмах, раздавали Библии. Во время осады Славянска вывозили беженцев, кормили голодных.

— Если можно, два слова о каждом, — настаиваю я.

— Рувим Павенко. Старший сын пастора. Было ему лет тридцать, занимался строительным бизнесом. Кажется, производством металлоконструкций. Замечательно пел…

Гайворонский тяжело вздыхает и продолжает:

— Альберт Павенко. Пареньку было двадцать четыре. Год назад женился. Жизнерадостный такой. Где работал? Торговал электротоварами.

Гайворонский обводит взглядом холл молитвенного дома, словно ищет глазами убитых братьев.

— Владимир Величко. Дьяконом был, он моего возраста. Работал на пилораме. Прекрасная семья — восемь детей. С детворой любил играть. Когда проповедовал, приводил примеры из детских книжек.

Опять пауза.

— Виктор Брадарский. Тоже дьякон, тоже моего возраста. Очень хорошая семья, трое деток. Хорошо пел под гитару, молодёжь к нему липла. У меня было ощущение, что он наслаждался Божьим присутствием, жил в нём.

В двух шагах от "главного храма сепаратистов", собора Святого Духа (на фото), находится здание местного СБУ, в котором бойцы "Русской православной армии" держали заложников и издевались над ними

Какое-то время молчим. Когда теряешь близкого человека, мир начинает обваливаться, как штукатурка, но не сразу — вначале должно прийти осознание того, что этот человек уже ушёл. Гайворонский смотрит сквозь меня. Кажется, в сумраке холла, в случайных звуках, в детских голосах на улице он ещё угадывает присутствие братьев.

— Расскажите, как всё происходило, — мучаю я его.

— На Троицу во время службы приехали несколько ополченцев в балаклавах с автоматами.

— То есть террористами вы их не называете?

— Когда я говорю о ком-то, я говорю так, чтобы мне мои слова не стыдно было повторить в глаза этому человеку. В слове "террорист" есть политический оттенок. А здесь мы имеем дело не с политикой, а с врагом душ человеческих, который действовал через этих вот, в балаклавах.

— Итак, приехали на Троицу.

— Да. В церковь не зашли. Прошлись по стоянке. Они что-то кричали. Вообще, злые были. Когда верующие вышли, выяснили, чьи машины, приказали владельцам сесть в них, к каждому приставили по автоматчику. Увезли. Больше мы братьев не видели. Надеялись до последнего, что они в плену. А их избили и на следующий день расстреляли.

— "Ополченцы", выходит, хотели просто машины "отжать"? Перед бегством?

— Из города они ушли через месяц. Нелогично. Машин у них хватало — по городу ходили, как по супермаркету. Но даже если так, зачем убивать? Нелогично.

— Из официальной версии следует, что их убили за помощь украинской армии.

— Они не оказывали помощи никакой армии. Лично я вижу одно объяснение: враг душ человеческих…

Казнь

Деталь: "ополченцы" подъехали к церкви "Преображение Господне" на автомобиле LoganUniversal, который за несколько дней до этого "отжали" у пятидесятника из соседней общины Геннадия Лысенко — из церкви "Добрая весть". Геннадий тоже прошёл через подвал СБУ (в нём держали "врагов "ДНР"), чудом выбрался. Пастор Пётр Дудник звонил во все колокола: обрывал телефоны городского начальства, связывался с фондом Рината Ахметова "Развитие Украины".

Что позволило Геннадию спастись, неизвестно, да и не суть важно, интересно другое: что он чувствовал в подвале. Это позволяет хотя бы отчасти понять, что испытывали перед смертью его братья по вере. Беседуем с Геннадием во дворе христианского центра "Добрая весть". Лысенко — статный мужчина, выглядит моложе своих 44 лет.

— Взяли меня 2 июня. На первом же допросе заявили, что я якобы кормил украинскую армию, передавал какую-то информацию Правому сектору. Что видел, что чувствовал? Что тут увидишь: глаза скотчем завязаны, хотя во время допроса развязывали.

— Страх был? — спрашиваю.

— На удивление, ни шока, ни паники. Благодаря Богу сохранялась ясность ума и понимание происходящего. Я внутренне приготовился к смерти, смирился и успокоился. Покаялся в том, чего не успел в жизни сделать, хотя должен был. Вспоминал Писание, пытался постоянно находиться в молитвенном состоянии. Поддерживала мысль, что успел позвонить жене, знал, что она будет молиться.

— Кто вас допрашивал?

— Я знал этого человека, по работе пересекались: я строитель, он строитель. Здоровались раньше. Я почувствовал, когда он начал лгать во время второго допроса: "Статья у тебя расстрельная, никто за тебя не просит". Через какое-то время говорит: "Я решил тебя помиловать. А вот машина твоя пойдет в пользу республики".

Геннадий замолкает, изучающе смотрит на меня, видимо, решая, можно ли со мной говорить о серьёзных вещах. Решился:

— Я почему вам его имени не назвал? Не он это был.

—В смысле?

—Взгляд такой, как будто на тебя сквозь этого человека смотрит чудовище, а не сам человек. Слава Богу, что всё закончилось.

— Машину не жалко?

Геннадий улыбается, подходит к припаркованному в церковном дворе автобусу, открывает дверь и говорит:

— Завтра на нём в Одессу поеду. Раньше мы туда беженцев везли, теперь вот забираем. Видите, как Бог распорядился: забрал машину — дал автобус.

Христиане, попавшие в тот же подвал СБУ спустя пять дней, вероятно, тоже молились, тоже испытывали на себе взгляд того же чудовища. Но Геннадия не били — их били. По одной из версий, до смерти.

О том что, как и в какой последовательности происходило, рассказал мне один из прихожан церкви "Преображение Господне", попросивший не называть его имени. Брат (назовём его так) поначалу занимался поиском тел единоверцев, затем начал проводить что-то вроде собственного расследования. Вот его реконструкция событий:

— Когда братьев забрали, у "ополченцев", скорее всего, не было чёткого намерения их убивать. Вероятно, планировали "отжать" машины, попугать. Они так уже не раз делали, держали кого-то в подвале по 15–20 дней, правда, обходилось без зверских экзекуций. Но что-то на этот раз их взбесило. Понимаете, наши ребята были очень чистые: лицом, словом. Возможно, это и взбесило. В соседней камере слышали их крики — братьев били долго. Чтобы крепкие мужчины так кричали, надо было бить очень сильно. Думаю, мучители вошли в раж и в какой-то момент поняли, что заигрались. Чтобы скрыть свои зверства, попытались сымитировать смерть братьев в горящем автомобиле. "Ополченцы" позволили им сесть в самую дешёвую из имевшихся машин — в старенькую Cevrolet Evanda, которая принадлежала Виктору Брадарскому. Может быть, сказали: "Езжайте, мы вас отпускаем". Когда машина уже ехала, братьев начали расстреливать одиночными выстрелами из автоматов Калашникова. Расстрел начался в 3.45 утра, закончился в 4.00. Логики в такой долгой казни не было — каждый выстрел был смертельным. Видимо, палачи получали удовольствие от самого процесса. Что было потом? Машина загорелась. Утром местные жители перенесли останки в морг. Кому принадлежали обгоревшие тела, в тот момент никто не знал. В морге они пролежали до 10 июня, пока там не выключили электричество. После чего тела захоронили в братской могиле возле детской больницы.

— Скажите, — я с трудом подбираю слова. — Вот братьев-христиан убили представители так называемой "Русской православной армии". Это что, религиозная ненависть православных по отношению к "инославным"?

— Нет, — голос брата твёрд. — Такое преступление не могли совершить верующие люди. Это зло в чистом виде, дух злобы. А прикрываться палачи могут чем угодно: православием, военной необходимостью, чем-то ещё.

Православные. Не могу назвать себя полноценным православным христианином — в церкви в последнее время бываю редко. Но я крещён и венчан в каноническом православии, прадеды мои были священниками. Наверное, поэтому, пока бродил по Славянску, собирая факты, надеялся наткнуться на свидетельство того, что кто-то из православных батюшек заступился за пятидесятников, помог какому-нибудь "инославному" христианину в экстремальной ситуации. Увы. Зато свидетельств того, как здешние священники духовно окормляли террористов — множество. Да, священники лично не избивали пятидесятников и не убивали. Но морально поддерживали тех, кто избивал и убивал. Правда есть правда.

Архаический синдром 

Александро-Невский собор

Местный благочинный, настоятель Александро-Невского собора протоиерей Николай Фоменко ещё месяц назад охотно раздавал интервью российским журналистам: рассказывал о том, что украинская армия обстреливает храмы. То факт, что соборы целы, протоиерей объяснял чудом.

Отец Николай лгал. Храм — слишком крупный объект, чтобы в него не попасть при целенаправленном обстреле с горы Карачун. Стреляли по тем местам, где могли дислоцироваться террористы, где работала "Нона". Осколки долетали, стекла вышибало — да. Церковные матушки заметали их веником и приговаривали под российские камеры: "Видите, как на праздник нас поздравил Порошенко?"

Не свидетелем чуда был протоиерей, а свидетелем благородства украинской армии. Выстрелили бы по храму — ничего бы не осталось ни от храма, ни от протоиерея. Не стреляли даже, когда это имело военный, стратегический смысл: когда главнокомандующий так называемой "Русской православной армии" Игорь Стрелков (Гиркин) со своим "генералитетом" освящал боевое знамя. Правда, это странное действо происходило не в Александро-Невском соборе, а в соборе Святого Духа на площади Революции. Этот собор тоже цел — пожалели.

Отец Николай — не единственная особа духовного звания, отличившаяся на этой войне. Отца Виталия местные жители называют "казачьим батюшкой", отец Олег благословлял "православное воинство", а были ещё пришлые, российские люди в рясах, представлявшиеся священниками и занимающие промежуточное звено в духовной эволюции русскомирского человека — между запрещённым в служении попом и политическим сумасшедшим. Окропляли святой водой баррикады ополченцев, правили службу под звуки "Ноны", обстреливающей украинских солдат.

Отец Олег фактически стал военным капелланом сепаратистов

Застать в храме протоиерея Фоменко не получилось.

— Батюшки сейчас нет. А вы по какому вопросу? — спросила милая женщина в церковной лавке.

— По личному.

— Интервью хотите взять? — женщина улыбнулась уголками глаз: раскусила.

Что-то мне подсказывало: пока я здесь, протоирей не появится. Прогулялся туда-сюда, обошёл вокруг Александро-Невского собора. Хороший хозяйственник отец Николай: вокруг все чисто, ухожено. У дверей большая табличка: "Просить милостыню запрещается". Людей в рясе нет. Поеду в храм Святого Духа.

Выхожу за ограду, сажусь на лавочку у автобусной остановки. Рядом, позвякивая бутылками, примостилась бабушка с матерчатой сумкой "прощай, молодость". Вздыхает, косится на меня. К бабушке подходит женщина, протягивает батон. Старуха крестится, прячет батон в сумку.

— Вам денежка нужна? – спрашиваю.

Бабушка кивает. Сую пятёрку.

— Что, — говорю, — строгий у вас батюшка?

Бабушка опять кивает и вдруг говорит почти басом:

— Ещё зимой было. Ехала в автобусе по седьмому маршруту женщина. Сказала: "Будет в Славянске три кровавых воскресенья".

— Бред какой-то.

— А потом встала и говорит: "Я выйду, а на моё место сядет военный". Она вышла, военный зашёл, сел.

— И что?

— Пасха была кровавая, Троица была кровавая, ждали на Петра и Павла.

— Вот видите, — говорю, — всё обошлось.

— Будем ждать на Успение, — басит бабка.

Такое поведение антропологи называют "архаический синдром". В периоды социальных потрясений происходит взрыв низшей мифологии — есть такой термин: со страшной скоростью расползаются слухи, один другого ужасней. Верующие ждут конца света. Одна из разновидностей низшей мифологии — народно-христианские сказки. В Славянске их много. Город две недели находился в информационной изоляции. Единственными источниками новостей были соседи. Рассказывали друг другу об убиенных украинской армией младенцах, о странной скорой помощи, врачи которой якобы разбирают людей на органы. Первоисточник — "Ехала одна женщина…".

Кадры из ролика сепаратистов, на которых видно как самоходные установки Нона обстреливают украинскую армию под речитатив православного батюшки. Действо происходит во дворе церкви пятидесятников "Добрая весть"

Храм Святого Духа, вечерняя служба. Народу чуть: несколько женщин, хромой старик и я. Голос отца Олега гнусав и торжественен. Батюшка — антипод пастора Дудника. Дудник весь от мира сего, круглолиц и деятелен, отец Олег больше смахивает на музейный персонаж: классически благообразен, созерцателен. Пыли веков, впрочем, на нём нет: окладистая чёрная борода подстрижена и причёсана, облачение новое. Духовные чада выстраиваются в ряд, батюшка обходит храм, обмахивая прихожан кадилом. В движениях чувствуется телесная крепость. Полоснул меня взглядом, как бы спрашивая: "Ты кто?"

Так же взглядом отвечаю: "А ты?" Из моего досье: иерей Олег прибыл в Славянск два месяца назад из княжества Беса — Горловки, хозяином которой на тот момент был бандит Игорь Безлер по кличке Бес. В Горловке служил иподиаконом. В Славянск въехал настоятелем храма Святого Духа — предыдущий настоятель отец Роман сказался больным и покинул город. Именно в этом храме отец Олег совершал перед Стрелковым чин освящения боевого знамени.

Стрелков сбежал — отец Олег остался. Ещё недавно храм был забит людьми в камуфляже. Теперь почти никого. Горит несколько свечей, поднимается к потолку голос двух певчих. Священник правит службу уверенно, сосредоточенно. Атмосфера молитвенная. Когда отец Олег исчезает в алтаре, мне удается помолиться о своём. Главное для меня на сегодня — безопасность. Славянск сейчас город мирный, но грустный, полуразрушенный и тревожный: возле блокпостов всё ещё гниют заминированные мертвецы, по околицам шастают диверсионные группы. Читаю про себя по памяти: "Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия и беса полуденнаго". 

Хочется верить: всё будет хорошо. Вообще хочется верить. Воссылает хвалу Господу священник, слушаю голос и пытаюсь понять: оборотень или просто обманутый православный созерцатель? Пусть будет созерцатель. Надо бы дождаться окончания службы и поговорить с ним, но не успеваю — сегодня ещё две встречи. Завтра приду. На выходе покупаю в церковной лавке первую попавшуюся книгу: "Бомбы в сахарной глазури. Технологии обмана". Листаю. "Рекомендовано к публикации издательским советом Русской Православной Церкви, Рязань, 2012". Вот ведь пакость: недавно решил не покупать российское. Ладно, прочту на досуге.

Марфа и Мария

Утро следующего дня. Напрашиваться на официальное интервью к местному духовенству, похоже, бесполезно. Но с другой стороны, не может же священник отказать мне в душепастырском окормлении. В конце концов, мне на самом деле нужен совет: как должен православный относиться к пятидесятникам? Подходя к храму Святого Духа, вижу, как чёрный человек юркнул в подвал. Отец Олег? В церковной лавке услышал стандартное:

— Батюшки нет.

Нет, так нет. Занимаю стратегический пост — сажусь на лавочку напротив входа в церковный подвал: буду стеречь хоть до ночи. Наугад открываю купленную накануне книгу. Узнаю из неё, что английский язык — это психологическое оружие массового поражения. Особенно малые дети страдают. Дальше что-то о СПИДе и снова о детях — о растлении малолетних. А вот и отец Олег.

— Здравствуйте!

Отец Олег кивает. Излагаю всё честно: я киевский журналист, пишу о пятидесятниках Славянска, мне нужен совет, как православный человек должен относиться к пятидесятникам?

— А ты что, в Киеве не мог благословение получить? — тон начальственный, взгляд изучающий. Разглядывая его вблизи, понимаю, что отец Олег молод, возможно, моложе меня.

— Киевские батюшки, — говорю, — не в курсе того, что здесь происходило. Что они могут посоветовать?

— Что ты от меня хочешь?

— Совета. Скажите, как вы сами к здешним протестантам относитесь?

— Игнатия Брянчанинова (епископ православной церкви, богослов и проповедник. — Фокус) почитай. А то сейчас модно: толерантность, политкорректность.

С площади Революции доносятся звуки украинского гимна. Слушаю отца Олега и думаю: понимает ли этот человек, что "толерантность и политкорректность" — единственное, что сейчас может его спасти? Нет, не понимает. Бодрым голосом продолжает:

— Как бы за этой толерантностью и политкорректностью, за этими компромиссами не перейти грань.

Очень интересно. И это говорит человек, освящавший боевое знамя Стрелкова.

— Взять, например, содомитов…

— Я к вам по другому вопросу, — перебиваю я. — Местные баптисты, пятидесятники что-то дурное делали? Считаете ли вы их сектантами?

Отец Олег морщится — не привык, чтобы перебивали.

— У меня нет богословского образования.

— А кто вы по образованию?

— Юрист.

— Так как вы относитесь к пятидесятникам?

— Я уже сказал. Разве наши святые прыгали в церкви? Разве там есть благодать?

Между прочим, здешние протестанты не прыгают, но спорить я не стал.

— Что скажете об убийстве пятидесятников?

— Ничего не скажу. Не знаю. Я телевизор не смотрю.

Вообще-то не может не знать — подвал СБУ находится от собора Святого Духа в двух шагах.

— Ясно. Так вы мне ничего не посоветуете?

Отец Олег смотрит влево, смотрит вправо, поднимает глаза:

— Слушай своё сердце, — вздыхает. — Я не отторгаю тебя, пойми, но мне сейчас не нужны все эти интервью, у меня такое состояние… Мне молиться надо… Слушай своё сердце.

Очень хороший совет. В этот момент мне кажется, что если бы мы встретились с отцом Олегом при других обстоятельствах и желательно так, чтобы он был без рясы, мы нашли бы общий язык. Возможно не сразу, но нашли бы. 

Иду по улице Карла Маркса, слушаю сердце. Итак, Славянск, две грани христианства: созерцательные православные и деятельные протестанты. Вспоминается евангельская притча о сестрах Марфе и Марии. Пришёл Иисус в их дом, Мария села у ног Иисуса и слушала его речи. А Марфа суетилась, как электровеник, готовила угощения. Иисус сделал Марфе замечание: "Марфа, Марфа, ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно". Иисус не прогневался на Марфу, а лишь напомнил о "едином на потребу". Православные — это Мария. Протестанты — Марфа. Но на сей раз что-то не так пошло в этой притче. Не Господь пришёл в дом сестёр, а сосед. Завертел шашни с Марией, поглумился над Марфой и убил её. Но рано или поздно придёт тот самый Гость и спросит у Марии: "Где сестра твоя Марфа?" Неужели Мария ответит: "Не знаю, не смотрю телевизор…"

Молитва

Так выглядит сегодня братская могила в Славянске. Еще недавно это была просто полоска перерытой земли

Прохожу мимо здания СБУ: мрачный двухэтажный дом. Дореволюционная постройка без изысков. Из тех купеческих особняков, в чьи окна когда-то вглядывался Фёдор Достоевский. Останавливаюсь. И в этот момент чувствую на себе взгляд. Неприятное чувство, иду дальше, оглядываюсь — никого. Топать мне ещё долго: следующий пункт "культурной программы" — братская могила.

Находится она за детской больницей, на пустыре, который местные жители называют "еврейское кладбище". Само кладбище не сохранилось. Ориентир — советская стела участникам Гражданской войны. Всю дорогу чувствую чей-то взгляд. Оглядываюсь — никого. На нервной почве, наверное. Уже на подходе к еврейскому кладбищу, окрик:

— Эй, братишка!

Приехали. Вычислили, значит, меня сепаратисты. Справа вырастает паренёк неопределённого возраста — вроде молод, но лицо с морщинами. Глаза влажные:

— Курск — Славянск?

Что это, пароль? Соображаю туго, но понимаю, что нужно что-то говорить:

— Ага.

Парнишка хватает меня за грудки и прижимается лицом к рубахе. Поднимает влажные глаза. Плачет? Сумасшедший, что ли.

— Братишка, где весло?

— Э-э-э… Я вообще-то по делу иду, извините.

— Куда?

Ну что мне было говорить:

— Знаешь, где христиан похоронили? Туда.

— Христиан… Этих знаю. Когда на Лермонтова зимой был, ты ж знаешь, на Лермонтова…

— Не знаю.

— Ну, там приют для бездомных. Они кормили. Потом когда в наркологии лежал… Слышь, братишка, напиши о них стихи.

— Извините, — говорю, — у меня нет к этому способностей, я тороплюсь.

— Врёшь. Стой. На водоканал к нашим придёшь? Завтра в семь?

Понимая, что солгать, это единственный способ отвязаться от странного человека, лгу:

— Приду.

Сумасшедший обнимает меня, оставляя на рубашке влажные пятна слез, и уходит. Что это было? Потом уже местные журналисты рассказали, что жил в Славянске бард, вроде как на меня похож. Ходил с гитарой ("веслом") по электричкам. По слухам, последний раз его видели в Курске.

Но в тот момент я этого не знал и к братской могиле подошёл в смятении. Попытался сосредоточиться. Как там сказал батюшка: "Слушай своё сердце". Пытаюсь. Слева от стелы широкий шрам земли, видно, что здесь что-то недавно разрывали, вроде как трубы чинили. Такая вот могила. На парапетах возле облупившегося памятника участникам Гражданской войны много свежих цветов. Всё.

"Слушай свое сердце". После общения со странным человеком ощущение такое, что картина мира пошла трещинками, разбилась на множество осколков, и теперь приходится эту мозаику собрать заново. Ещё час назад было очевидно, где добро и зло. Но хочется, чтобы в новой мозаике зла стало меньше. Возможно ли? Хочется, чтобы перед братьями-христианами открылся узор замысла Божьего. Чтобы отец Олег когда-нибудь понял, что творилось у него под носом, и ужаснулся. Чтобы всё было, как в песне Окуджавы:

Пока Земля ещё вертится,
пока ещё ярок свет,
Господи, дай же ты каждому,
чего у него нет:
мудрому дай голову,
трусливому дай коня,
дай счастливому денег...
И не забудь про меня.  

Фото: Getty Images, Сергей Ваганов, Ирина Горбасева