Андрей Баумейстер. Перспективы развития теологии в Украине
В прошлом году много писали и говорили о будущем теологии в Украине. Было много надежд, но появились и первые разочарования. Мне бы хотелось высказать свое мнение и поддержать усилиях некоторых моих друзей и коллег. Сначала я скажу о том чем, на мой взгляд, не должна быть теология в наше время, а после этого попытаюсь предложить свое видение будущего теологической науки.
В прошлом году много писали и говорили о будущем теологии в Украине. Было много надежд, но появились и первые разочарования. Мне бы хотелось высказать свое мнение и поддержать усилиях некоторых моих друзей и коллег. Сначала я скажу о том чем, на мой взгляд, не должна быть теология в наше время, а после этого попытаюсь предложить свое видение будущего теологической науки.
1. Чем не должна быть теология в наше время.
Во-первых, теология не должна быть стилизацией под так называемый «опыт» (живой, духовный, религиозный и т.п.). Аргумент «опытной теологии» давно стал риторической фигурой в чисто теоретических спорах. В этом противопоставлении «живого опыта» «сухой теории» проявляется незрелость нашей традиции. Как будто бы речь должна идти или об опыте, или о научном мышлении. За этим суровым дихотомизмом прячется неуверенность инфантильного сознания и попытки создать себе устойчивый иммунитет за счет чего-то, кажущегося надежным и авторитетным. Ведь кто же отрицает необходимость веры для теолога? Кто утверждает, что отсутствие опыта для пишущего на теологические темы – это что-то нормальное и допустимое? Но сам по себе опыт, духовный опыт как таковой, не может быть аргументом в пользу тех или иных теологических позиций. К тому же духовный опыт индивидуален и проявляется совершенно по-разному даже у святых. Наконец, никто не может ни доказать, ни опровергнуть наличие духовного опыта у другого человека. Сама попытка такого «доказательства» не приведет ни к чему хорошему. Обычно подобные выяснения подлинности опыта приводили к переходу на личности и взаимным оскорблениям (вспомним полемику начала прошлого века в среде русских религиозных философов!).
Речь идет о серьезном духовном недуге – отказе от мышления. В чем корни этого недуга? В отсутствии навыков полноценной духовной жизни – вот где нужен опыт (не книжной, не придуманной)! Но отказ от мышления и от всяких духовных поисков идет вразрез с нашим главным предназначением, с тем, что Писание называет «образом» Бога в нас. Человек, который боится мыслить, стремится выстраивать вокруг себя понятную и не требующую никаких интеллектуальных усилий символическую систему. Наспех создается мировоззрение, которое вместо того, чтобы способствовать пониманию реальности, служит защитной ширмой от реального мира. Иногда, к сожалению, такой духовный инфантилизм совпадает с претензиями на власть и тотальный контроль. С помощью простого интеллектуального кода легче управлять. Недаром у нас был «диамат» (диалектический материализм), господство которого привело к тому, что многие отечественные философы до сих пор не могут понять, что такое философская проблема и что значит заниматься наукой. Ведь они жили в символической системе, в которой все было истолковано.
Указанный духовный недуг склоняет к поиску новых интеллектуальных иммунитетов. Так, радикальный апофатизм Владимира Лосского – пример интеллектуального иммунитета. Это «диамат наоборот». Теория русского мира – это «диамат наоборот» (вместо освобождения от наших немощей попытка увидеть в них нашу силу). Точно также тезис об «опытной теологии» — это теоретический тезис, ограждающий нас от возможных интеллектуальных рисков, и, в конце концов, — от риска жить полноценной духовной жизнью. Признаки все того же интеллектуального инфантилизма.
Во-вторых, теология не должна рядиться в одежды ложной простоты. В истории европейской традиции было немало примеров восстания против слишком усложненной интеллектуальной культуры. Петр Дамиани, Бернар Клервосский, августинизм XIII века (так мы условно назовем тех, кто выступал против слишком активного использования Аристотеля в христианской теологии), гуманисты XV-XVI веков, наконец, Лютер и Реформация, - примеры можно продолжать вплоть до наших дней. Все перечисленные духовные движения были инспирированы, прежде всего, стремлением к «евангельской простоте». Если идти этой дорогой, то кажется, что чем ближе к евангельским временам, тем отчетливее проступают очертания «подлинной теологии». Но разве «просты» Отцы-Каппадокийцы или Августин? Не слишком ли много у них «философии»? А Ориген? Наконец, так ли уж «прост» апостол Павел? Изощренный стиль его теологических писем вызвал даже критические замечания Петра (или автора Петровой традиции): в писаниях «возлюбленного нашего брата Павла» «есть нечто неудобовразумительное» (2 Пет 3, 15). Какая уж тут простота? Конечно, теолог должен стремиться к ясности изложения. Но не нужно отождествлять теологию с церковной проповедью – это разные виды деятельности, разные «жанры».
Иногда можно услышать, что, например, проповеди Антония Сурожского – это и есть подлинное богословие. У Концевича в его книге об Оптиной Пустыни есть рассказ, как двое супругов были в ссоре и пришли к одному старцу за советом. Зашли в келью, а он сидит, сосредоточенный на молитве, и молчит. Его лицо (хочется сказать — лик) излучает свет и спокойствие. Супруги постояли-постояли, посмотрели-посмотрели, вдруг поняли, какие же пустяки эти их споры, примирились между собой, и вышли в приподнятом настроении. Означает ли это, что подлинная теология – это молчание и молитва? В каком-то смысле – да. Но тогда мы слово «богословие» употребляем в слишком широком значении. Безусловно, в проповедях Антония Сурожского много важных и актуальных богословских идей (как и в романах Достоевского, как и в картинах Ге или Нестерова), но называть это подлинной теологией – значит смешивать понятия. Это все равно, что сказать: подлинная философия — не в «Феноменологии духа» Гегеля, а в стихотворении Гельдерлина Abendphantasie. Как риторический ход – это нормально, но все-таки…
В-третьих, теология не должна идти на поводу модных интеллектуальных течений. Обычно теологи (по крайней мере — западные) получают хорошее философское образование. И, конечно, как и каждый из нас, они подпадают под влияние тех или иных философских идей. Экзистенциализм, философия диалога, философская герменевтика, феноменология, персонализм – эти и многие другие школы и направления успешно развивались в прошлом веке. И теологи не оставались в стороне! Существует иллюзия, что если теолог облачает свои взгляды в одежды модных философских идей (модных, конечно, в определенное время), то образованная публика отнесется к его собственным богословским построениям с большим доверием. Увы, это не так. Нет ничего плохого в союзе философии и философии – их союз очень древний и надежный. Но зачем же превращать теологию в простую иллюстрацию или приложение к философии диалога (экзистенциализма, феноменологии и т.п.)?
Наконец, в-четвертых, теология не должна подменять целое частью. Евхаристическая теология – это очень важно, но это только часть теологии. Наследие Отцов чрезвычайно важно, но патрология – это только часть теологии. То же самое – теология освобождения, диалогическая, эстетическая теология и т.п. Когда мы часть выдаем за целое, мы не только обедняем теологическую мысль, но ставим ее под вопрос.
Все четыре тезиса можно обобщить: современная теология не должна иммунизировать себя от рациональной критики (с помощью специфической теории опыта, искусственной концепции евангельской простоты или радикального апофатизма), ей не следует чрезмерно увлекаться модными интеллектуальными учениями и подменять целое частью.
2. Чем может быть теология в наше время.
Теперь хочу сказать несколько слов о том, какой, по моему мнению, может быть теология в наше время.
Во-первых, теология должна ориентироваться на хорошие рациональные стандарты. Кого-то это утверждение может возмутить. А как же мистический опыт, духовный экстаз, тайны веры, пламенная любовь и сверхъестественная благодать? Но ведь никто не отнимает у теологии всего, о чем здесь спрашивается. Богословы стремятся рационально прояснить тайны веры, сделать их более понятными для верующих. При этом ни в коей мере не умаляется сама тайна или сверхъестественный характер Откровения. Бог открывает свой замысел человеку, разумному существу и хочет, чтобы творение откликнулось на Его призыв. Много из открытого Богом превышает естественные возможности человеческого разума. Но это не означает запрет на понимание, а, напротив, приглашение к общению между Творцом и творением. Именно эта ситуация познания и понимания откровенных тайн и образует главную особенность теологического знания. И с таким знанием, конечно же, связана вера, любовь, мистический опыт и дары благодати. Но ведь и в других сферах человеческой деятельности присутствуют все названные вещи. В науке, искусстве, любви, дружбе. Разве нет? Только в теологии называется источник этих даров – Бог.
Поскольку теология стремится лучше понять замысел Бога о мире и человеке, то инструменты такого понимания должны быть вполне пригодными для работы. Философские дисциплины, точные и естественные науки – все это теология должна использовать и включать в свои исследования. У меня есть основания утверждать, что в сегодняшнем мире разорванности и фрагментарности теология может и должна стать сильным объединяющим и «собирающим» все человеческие усилия фактором. Теологические науки имеют в наше время важное гуманитарное значение. В другом месте я скажу об этом подробнее.
Во-вторых, теология должна быть открыта навстречу дискуссиям и критике. Ведь теологи – это люди. Никакой человек, даже святой, не может быть свободен от ошибок или неточностей. Григорий Нисский слишком смело учил об апокатастасисе. Августин радикально толковал Павлово учение о благодати. Фома Аквинский не соглашался с доктриной непорочного зачатия Девы Марии. Что уж говорить о богословах трех последних веков?
Если мы говорим о хороших рациональных стандартах и открытости к дискуссиям и критике, то необходимо упомянуть и то место, где оба фактора имеют особо благоприятный климат. Я имею в виду университет. Поэтому теология может и должна быть университетской наукой, хотя это не исключает вовлеченности всех, кто интересуется теологическими вопросами, в широкие обсуждения и дискуссии. Но примерно также обстоит дело и с другими науками. Философия – университетская наука, но никому не запрещено увлекаться философией. Медики должны получать высшее образование, но это не означает, что мы не должны интересоваться всем, что связано с физическим и психическим здоровьем человека. Ограничусь только двумя этими примерами.
В-третьих, теология, как открытое навстречу дискуссиям рациональное занятие, не может замыкаться в рамках какой-то одной системы мысли или какой-то одной дисциплины. Теология должна иметь дисциплинарную структуру и использовать различные методы исследования. Если делать акцент на евхаристическом богословии, патрологии или богословии общения, то мимо нас пройдут многие темы, требующие специального и тщательного изучения. Тем самым мы лишим теологию ее притязаний на универсальность (я уже молчу о кафоличности).
В-четвертых, теология может и должна вести диалог с миром, отвечать на актуальные вопросы и вызовы современной жизни. Этому должна способствовать междисциплинарная направленность теологии. Социальные науки, политика и право, психология, антропология, филология, этика, эстетика – в союзе с этими и многими другими науками теология может многое сделать для современного человека и современного общества.
Таковы в тезисном изложении мои мысли о том, чем не должна быть и чем может быть теология сегодня.
Джерело: Сайт Андрія Баумейстера
