Я решил сказать от себя, и назвать несколько общих мест для евангельских христиан и православных верующих в Украине
Не так давно президент России Владимир Путин заявил, что православие ближе к исламу, чем к католицизму. Надеюсь, что не все православные так считают, и свое право на идентификацию президенту страны (а не церкви!) не делегировали. А что думают евангельские христиане о других конфессиях? Ближе ли им православие, чем атеисты, в симпатии к которым их постоянно обвиняют исторические конфессии?
Я решил сказать от себя, и назвать несколько общих мест для евангельских христиан и православных верующих в Украине:
Можно встретить возражение по поводу уважения протестантами традиции, знания ими патристики, их «неисторичности», «нелюбви» к православию и проч. Я согласен, что "апостольско-патристическая" традиция — не из словаря ЕХБ. Но де факто именно это фигурирует как основа наследия. Просто для протестантов главное "апостольская", они претендуют на реконструкцию апостольской церкви, часто пренебрегая отцами. А для православных "отцы" чуть ли не важнее апостолов как систематизаторы и классические выразители учения. Но все это ведь одна традиция, к которой через разные прочтения хотят вернуться современные христиане.
Малознание своих истоков встречается не только в протестантизме, на низовом уровне православия и католицизма это еще более распространено. Сельский поп посмотрит с неподдельным недоумением, если вы зададите пару уточняющих вопросов про Афанасия. Так что невежество на народном уровне характерно для всех конфессий.
Антиправославную книгу «Откуда все это появилось» Павла Рогозина среди нынеших протестантов уже мало кто читает, антиправославие протестантов не стоит преувеличивать (гораздо больше ксенофобии — с противоположной стороны). Хотя его критика "народного православия" (а не отцов церкви) вполне резонна.
Интересно, что впервые с историческими текстами церкви я познакомился на страницах «Вестника Истины» (журнала нерегистрированных баптистов-подпольщиков СССР) за 70-е гг. — с фрагментами Иоанна Златоуста и Блаженного Августина. Сегодня именно протестанты из церквей евангельских христиан-баптистов защищают диссертации по патристике. Интерес студентов западных колледжей и семинарий к патристике неподдельный и массовый. Но ищут они там не корни православия по-русски, а общие корни христианского древа конфессий. Назад к истокам — это фундаментальная богословская программа евангельских церквей. Другое дело, что не все главы церквей дают отчет в собственной богословской идентичности.
Итак, для евангельских протестантов православие оказывается ближе, чем постхристианская мысль Запада или его «новый атеизм», но дополняется личностной ориентированностью, презумпцией свободы, творчества и новизны, которые эта самая западная мысль выразила в секуляризированной форме. Специфика евангельского мировоззрения — в сочетании непреложных истин христианской восточной традиции с протестантским опытом развития и реформирования традиции западной. Вселенское православие и евангельский протестантизм – часть одной большой истории единой Церкви. Но к «православию по-путински» они никакого отношения не имеют, это совсем другая история.
У различных церквей есть общее прошлое, в котором хранится и опыт былого церковного единства, и созданное вместе богатое богословское наследие.
Общим местом в дискуссиях православных и евангельских христиан стали тезисы о древности православия и молодости протестантизма. На самом деле протестантизм действительно выделился в самостоятельную конфессию лишь в XVI в., но он не возник из пустоты, он прошел весь предыдущий путь вместе с католической церковью, а до того с церковью неразделенной. Канон, патристика, соборы – достояние единой церкви, еще не расколотой на восточную и западную. Тысячелетняя история церкви – от Пятидесятницы до схизмы 1054 года – является общей.
В публичных диспутах православные апологеты пытаются присвоить ту часть истории, которая принадлежит всем христианам. Странно, что вроде бы серьезные православные богословы называют патристику своей, православной, прекрасно зная, что православия как конфессии в то время еще не было. Еще более странно, что евангельские христиане иногда соглашаются с этой приватизацией и признают свое позднее рождение, свою непричастность средневековой истории. Возможно, в этом отказе выражается известное пренебрежение историей, ставшее негативной особенностью протестантизма. Возможно, скромное признание своего меньшинства перед влиятельными историческими церквами, сознательный отказ от споров с привилегированными конфессиями.
Так или иначе, тысячелетняя история, в которой было самое главное для последующего развития, в которой оформился круг ортодоксии, сложились основные богословские школы, установилось единство в многообразии Церкви, является общей для всех основных конфессий.
Патристика может быть названа не только православной, но и католической, и евангельской. Все это хорошие слова, применимые к церкви, отражающие ее разные аспекты. Но когда эти слова становятся «брендами» конфессий, они разделяют, обособляют то, что должны объединять.
Общее не только прошлое, но и настоящее, и будущее. В той мере, в какой православная и евангельская церкви осознают свою причастность единой вселенской Церкви, они могут считать общим не только первое тысячелетие, но и все последующие века. Бог – Господин всей истории, и Его промыслительная работа не закончилась на патристике. Открытое византийским богословам и западным схоластам предназначалось не только им самим, но и всей Церкви. Основные тезисы Реформации были адресованы всему Pax Christi, а не только самим протестантам. Общей нужно считать всю историю, в которой то одна, то другая церковь служит остальным, выполняя свою уникальную миссию, используя только ей врученные дары для обогащения всех. Такой взгляд на историю открывает целостную панораму, где у каждого есть свое особенное место, и это место не закрывает собой целое. Патристика, которой так дорожат православные; схоластика, которой справедливо гордятся католики; богословие Реформации, на котором «стоят, и иначе не могут» протестанты, — слагаемые одной истории. Т.е. всегда есть предшественники и продолжатели, которым стоит быть благодарным. Но этим все не ограничивается. По мнению большинства богословов, следующей парадигмой будет парадигма экуменическая, в которой соучастие церквей будет не в виде последовательных эпох и параллельных традиций, но скорее в виде общей трапезы, сопричастия, общения за одним столом. Так последовательность историческая снимается и завершается в общем служении друг другу и миру.
Православная и евангельские церкви соседствуют в одних и тех же национальных культурах. Культурный контекст трансформирует как православие, так и протестантизм в специфический национальный тип духовной культуры.
Было бы проще, если бы каждой церкви соответствовала своя культура. Но церкви разные, а духовная культура общества одна, составная, сложная. Если церковь понимает важность культурного фактора, то она с готовностью идет на контекстуализацию своих внутренних принципов.
В странах политического православия стало привычным слышать об их «православной культуре». Приравнять православную культуру (культуру церкви) к культуре всего народа – не просто теоретическая ошибка, но и опасная теолого-политическая доктрина. Культура народа испытывает религиозное влияние, но включает в себя и другие компоненты, значимость которых может меняться в разные периоды.
У культуры по отношению к религии все же есть своя автономия. Я не собираюсь выступать апологетом секулярной культуры, но замечу, что автономия культуры выступает созидательным и примиряющим фактором в условиях поликонфессионального общества. Оценить автономию культуры могут те христиане, которые живут в странах нехристианского большинства. Напротив, трудно смириться с автономией тем, которые живут в регионах титульного христианства и еще пытаются претендовать не только на свободу выражения веры в религиозных формах, но и в формах культурных, даже больше — на единый религиозный стандарт для социокультурной жизни всего общества.
Или мы признаем известную автономию культуры и культурообразующие права разных конфессий, или мы отдаем культуру одной из них, дискриминируя остальные, ограничивая культурный понтенциал «нетитульных», «неисторических» церквей.
Большинство наших народов поликонфессиональны, в их культуре можно найти влияние разных конфессий. Взгляд на культуру как на гетерогенную сферу поможет раскрыть социокультурные возможности разных конфессий, направить их в созидательное русло, а не на защиту «своих» «канонических территорий» и борьбу с «чужими» влияниями.
Старая, но так и не решенная проблема — синкретический характер «православной» духовности. «Русь была крещена, но не просвещена». Святая Русь – мифологема. В реальности имеет место сложный синкретизм язычества, обрядоверия и советизма. Это общий вызов церкви, на который нужно ответить христианским просвещением.
Новая глобальная проблема — агрессивная исламизация. Это вызов для христианского единства, при котором разности более не кажутся несовместимыми. Не странно ли, что враги христианства видят его единым, в то время как для православных баптист хуже любого нехристя?
Общая история и культура создают фундамент, опыт, прецедент, чтобы былое единство в многообразии возрождалось снова и снова, особенно перед лицом общих проблем, которые не решаются порознь.
1. Вели-Матти Керккеинен. Учение об обожении и его экуменический потенциал // Учение о спасении в разных христианских конфессиях. – М.: ББИ, 2005. — С. 103.