Легенды Бахчисарайского фонтана Часть I: Дюрбе Диляры-бикеч
Я по сути вырос в Хансарае (здесь работали два поколения моей семьи) и помню почти наизусть многочасовую экскурсию 70-80 годов – еще с тех пор, когда ребенком снова и снова приходил в этот фантастический мир тихих фонтанов, калейдоскопа лучей в цветных стеклах ханских комнат, благоухающих зарослей роз в два моих роста и пения каких-то необычайных птиц, которых потом так больше ни разу и не услышал за 15 лет работы во дворце…
Экскурсия по этому сказочному саду, должен сказать, была местами довольно нудной. В ней уделялось мало внимания людям, которые когда-то жили в этих стенах, но много – общественным процессам, классовой борьбе, феодальному землевладению, тактике русско-турецких войн и тому подобным абстракциям, которые пояснялись, что называется, «на пальцах» (вынесенный оттуда урок «если нечего показать наглядно – не рассказывай, иначе слушатели начнут зевать» очень пригодился мне потом при работе и в музее, и на телевидении). Экскурсанты отвлекались, шушукались, а экскурсоводы старались удержать внимание публики различными «изюминками» в рассказе. У разных гидов это получалось по-разному: кто-то делился интересными «сверхплановыми» сведениями из книг, кто-то на ходу выдумывал небылицы, но два пункта на маршруте были беспроигрышными хитами, позволявшими гарантированно взбодрить заскучавших туристов: «Фонтан слез» и «Екатерининская кровать». Фонтан слез производил сильнейшее впечатление. «…Однажды перед свирепым ханом наземь бросили грязный мешок. Его развязали, и из него выкатилась девочка, прекрасная, как цветок розы…» - леденящее начало легенды об изверге-хане и замученной им бедной Диляре заставляло умолкнуть и прислушаться каждого. Впоследствии я слышал эту легенду в десятках (если не сотнях) разных исполнений, но первое детское впечатление запечатлелось навсегда. Диляру было жалко.
Можно, конечно, улыбаться (или возмущаться), вспоминая ухищрения гидов, но если говорить всерьез, то значение легенды о Фонтане слез для Бахчисарая огромно. Это единственное произведение крымскотатарского фольклора, которое получило всемирную известность. Легенда стала настоящим «послом» крымскотатарской культуры на мировой арене. Более того, существует обоснованное мнение, что историческое имя города, как и сам дворец, остались после 18 мая 1944 г. в неприкосновенности лишь потому, что были запечатлены в пушкинской поэме «Бахчисарайский фонтан», созданной по мотивам той же легенды.
Потому в сегодняшнем и нескольких очерках рубрики я хочу подробно остановиться на теме этого знаменитого предания, а также исторических личностей и архитектурных памятников, связанных с ним.
В отличие от туристов мы начнем наш маршрут не от Фонтана слез, а с памятника, к которому туристов не водят: с дюрбе Диляры-бикеч. Фонтан начали связывать с легендой довольно поздно (лишь после Пушкина), а изначальное крымскотатарское предание о скорбящем хане и его безвременно умершей возлюбленной говорило лишь о мавзолее, что стоял на кладбище за оградой дворца. Первые известные упоминания о нем в литературе оставлены иностранцами сразу же после аннексии Крымского ханства: англичанка Крейвен писала о мавзолее в 1786 г., немец на русской службе Паллас – в 1793. И они, и другие авторы сообщали, что дюрбе было построено безутешным ханом в память своей жены, христианки по вероисповеданию, которую он очень любил. Примечательно, однако, что в собственно крымскотатарских источниках никаких сведений о дюрбе нет: видимо, иностранные гости передавали лишь устную городскую легенду, которая не была записана на бумаге.
Кладбище вокруг дюрбе давно уничтожено (лишь старые фотографии показывают последние его памятники), но само здание сохранилось. Этот восьмигранный мавзолей с круглым куполом весьма напоминает другие бахчисарайские дюрбе, но миниатюрнее их по размерам и затейливее украшен. Его стены оформлены изящными архитектурными деталями: пилястрами, декоративными арками, оконными проемами сложной формы. После реставрации 2007 г. купол дюрбе, как и встарь, покрыт свинцом. Памятников внутри помещения не осталось, но еще в начале 20 века в мавзолее стояло надгробие с датой 1177 (1763/64) г. Ныне оно утрачено, полный текст надписи на нем неизвестен. Зато сохранилась надпись на мраморной плите, вмурованной когда-то над входом в дюрбе: «Фатиха за душу покойной и помилованной Диляры-бикеч».
Вот практически вся информация, которою ученые обладают об этом сооружении. Далее открывается простор для легенд. В них главная героиня выступает во множестве разных обличий. Ее называют то женой, то наложницей хана. Ей приписывают то польское, то грузинское, то греческое, то черкесское происхождение; ей присваивают по меньшей мере три разных имени, а в смерти ее винят то свирепость хана, то коварство ревнивых соседок по гарему.
Можно ли отделить крупицы исторической истины от цветастых фантазий и узнать нечто большее о личности главной героини? Если обладать некоторыми познаниями о семейных порядках в ханском доме, то на многие нюансы может пролить свет высеченное на мраморе звание покойной: «бикеч».
Оно сразу опровергает версию о «любимой жене» хана. Для ханских жен существовали различные титулы: среди них встречаются, например, «бийим», «хани», «ханум» и даже просто «кадын» в значении «ханская супруга», но «бикеч» («чарие») – это низкое звание, принадлежавшее только наложницам. Как правило, наложницы были одновременно и невольницами – хотя и не всегда: были случаи, когда женщины «добровольно» попадали в услужение в ханский гарем (известно, например, судебное дело 17 века, когда одна из них даже судилась с ханской дочерью, неправомерно называвшей ее «рабыней», и выиграла суд).
Зато статус бикечи почти наверняка подтверждает иноземное происхождение. Брать невольниц и наложниц из числа мусульманок не позволялось, потому ряды бикечей пополнялись представительницами либо христианских народов, либо язычников Северного Кавказа (такими считались, например, восточные черкесы – кабардинцы, в отличие от западных – адыгов, среди которых к 18 веку уже укоренился ислам).
Еще один важный момент: бикечи не были «гейшами», предназначенными исключительно для амурных утех. Номинально они являлись прислугой ханских жен, и к категории бикечей относился весь штат «мамок», «нянек», распорядительниц хозяйства и прочей гаремной обслуги. Их число могло быть значительным: известно, например, что гарем хана Кырыма Герая, в правление которого жила и умерла Диляра-бикеч, насчитывал 48 женщин (включая ханских жен и дочерей).
Обычай содержать при ханском гареме наложниц существовал в Крыму еще с ордынских времен, но с годами сильно менялся. Изначально крымские ханы очень высоко ставили аристократическую чистоту своей крови. Они стремились брать в жены исключительно представительниц знатнейших крымских родов (Ширин, Мансур и некоторых других), а также устраивали настоящие династические браки с дочерями ногайских, казанских и кавказских правителей. Тесные связи крымских ханов с родичами их жен и матерей очень много значили в государственной политике: среди ханов можно даже выделить «проширинских» и «промансурских», связанных кровными узами с тем или другим из этих двух первостепенных родов.
Но со временем эти обычаи изменились под влиянием османского двора. В отличие от Крыма в Турции не было родовой аристократии. Когда-то, на заре турецкой державы, она существовала, но затем турецкие султаны, стремясь к полноте власти, сумели свести ее на нет. Если в Крыму статус вельможи определялся, как правило, знатностью его рода, то в Турции – исключительно личной волей падишаха. В результате султаны обеспечили себе такую безграничную власть, о которой крымские ханы, стесненные древними привилегиями знатных родов, могли только мечтать. Одним из путей к этому была полная отмена браков с аристократками. Султаны сознательно женились на рабынях, чтобы не зависеть от семейства жены. Здесь показателен пример Роксоланы: как бы ни была она могущественна в государстве, за ее спиной не стояло ни одного родича, который мог бы влиять на падишаха.
Правители Крыма поначалу смотрели на такие неравные браки пренебрежительно. Они, разумеется, не распространялись об этом, но изредка их отношение вырывалось наружу. К примеру, когда султан Мехмед III в 1596 г. вероломно сверг Гази II Герая с престола, возмущенный хан не сдержал своего презрения к происхождению падишаха: «Неверный, родившийся от рабыни! – в гневе писал Гази Герай, - Позор, что я ему служил!».
Однако постепенно крымский двор тоже перенял этот обычай, и значение наложниц стало возрастать. В начале 17 века ханы начали включать бикечей в списки получателей московской дани (или, как обтекаемо называли этот обычай дипломаты, «царских поминков»). Русские послы продолжали, как и прежде, привозить «поминки» благородным ханским женам, но подносить дань от царя гаремным рабыням было большим унижением для России, и послы наотрез отказывались делать это, отчего возникали разного рода споры и конфликты. И если поначалу члены ханского рода, рожденные от бикечей, были скорее исключением и сородичи смотрели на них несколько свысока, то к 18 веку это стало в порядке вещей. В Крыму появились свои собственные «роксоланы» из невольниц, имевшие огромное влияние на политику ханства и на продвижение к престолу своих сыновей.
Что же можно сказать о происхождении Диляры-бикеч? Этот вопрос получит ответ лишь при обнаружении документов, связанных с ее происхождением. Пока их не найдено, наиболее велика вероятность того, что Диляра была черкешенкой. Источники время от времени фиксируют среди женщин ханского гарема абхазок, молдаванок, московиток, персиянок, полек, украинок (причем в некоторых случаях эти иностранки выступают как матери ханских сыновей, а в других источниках утверждается, что они не имеют доступа в ханские спальни и лишь обслуживают ханский быт – видимо, обычаи менялись в зависимости от эпохи и от личных вкусов правителя).
Однако все документы согласно свидетельствуют о черкешенках как о самом многочисленном и обычном контингенте в «низшем звене» гаремной иерархии. Достоверно известно и то, что черкешенки были матерями целого ряда крымских ханов. К сожалению, о том, кто был матерью Кырыма Герая, неизвестно пока ничего.
Дюрбе Диляры-бикеч, фото 1906 г.
Могила Диляры в мавзолее – не единственное захоронение бикечи в Бахчисарае. На Ханском кладбище было похоронено еще по меньшей мере три женщины с таким званием: Зейнеб, Хусни и Тогушах (причем башташи двух последних 1750/51 г. стоят там до сих пор). Почему именно эти три бикечи удостоились быть погребенными не вместе с прочей гаремной прислугой, чьи кладбища давно разрушены, а на родовом кладбище Гераев? Возможно, потому, что они могли быть матерями членов ханского семейства.
В еще большей степени это может относиться к Диляре, в память которой в ханской столице было выстроено не только дюрбе, но и великолепная Зеленая Мечеть. Чем она заслужила такое подчеркнуто религиозное благоговение? Если бы оно объяснялось лишь любовной страстью хана, то логичнее было бы ожидать, что Диляра будет носить титул «хани» или «кадын», а не рабское звание «бикечи» (как Роксолана, возвысившаяся от «чарие» до «хатун» и тоже удостоившаяся особого мавзолея в Стамбуле). Не будет удивительным, если при дальнейших исследованиях ханской генеалогии выяснится, что Диляра-бикеч была престарелой матерью Кырыма Герая, которую сын проводил в последний путь со всеми возможными почестями.
…Поразмыслив над всеми этими сведениями и догадками у стен дюрбе Диляры-бикеч, мы отправляемся дальше. Впереди – рассказ о другом главном герое легенды: хане Кырыме Герае, а также о Зеленой Мечети, Фонтане слез и том, как изменялась со временем знаменитая бахчисарайская легенда о ханской любви.
Олекса ГАЙВОРОНСЬКИЙ
