Дружба народов, Церквей и людей на улицах Старого Киева
Империя, церковь и люди
Девятнадцатый век во многих отношениях стал новой эпохой для Украины и украинских Церквей по обе стороны Днепра. В результате делений Польши в 1772, 1793 и 1795 годах к Российской империи была присоединена значительная часть Правобережной Украины. Национальная идея и имперская идея у Российского государства были тесно переплетены с идеей религиозной, потому расширение границ империи несло за собой и расширение границ православия.
Между тем, вместе с землями под властью новой короны очутились и ее жители - многочисленные и разнообразные. Поляки, большинство шляхты (как польского, так и украинского происхождения), и часть простого народа были римо-католиками. Большинство же простого народа исповедовали католичество греческого обряда (или православие, соединенное с Римом, - униатство). Управляемая государственной политикой, Российская Православная Церковь начала целенаправленное наступление на обе конфессии, но больше «досталось» униатам, которых почти (а иногда и без «почти») насильственно принуждали «воссоединиться с верой отцов». Римо-католики пользовались некоторыми привилегиями, однако «русификация» их рассматривалась Петербургом как вопрос времени - а пока власть ограничивалась лишь закрытием монастырей и типографий, ограничением деятельности католического духовенства.
Правда, осуществляя преследование католиков, православные имели некоторые оправдания. Они якобы устанавливали историческую справедливость после перехода украинского православия в унию несколькими веками ранее. Насколько насильственным было тогдашнее окатоличивание Украины сейчас судить трудно, но оправдания проповедников государственной Церкви были достаточно искусственными и вымышленными. Тем более, что православному населению при такой политике жилось не намного лучше - сильный политический аспект в деятельности Синода никоим образом не нравился тем из православных священнослужителей, которые были заинтересованы в духовной миссии Церкви больше, чем в миссии политической. А таких Божьих людей в Православной Церкви хватало.
Поляки ответили на такие мероприятия несколькими восстаниями, которые в свою очередь вызвали многочисленные репрессии против Католической Церкви обоих обрядов. Украинцы же, за которыми уже закрепилось название «малороссиян», не имели такой решительной отваги и к тому же были в течении полутора веков разъединены, разделены в результате многочисленных соглашений между Польшей и Россией (то же печально известное деление Украины на Восток и Запад). Однако именно в XIX веке начинается развитие украинской национальной идеи, начало национального сознания, без которого не может быть народа. А идею национальную в те годы невозможно было отделить от идеи христианской. Католики стояли за свое, православные за свое, униаты в который раз очутились между двумя огнями - и это вызывало очередные споры, в то время, как простые верные всех конфессий могли спокойно общаться друг с другом и даже дружить. История одной такой межконфессиональной дружбы произошла и на улицах Старого Киева, в Университете св. Владимира (сегодняшний КНУ им. Т. Шевченко), и на Андреевском Спуске.
Поляк-украинофил и его друзья
А началось все так. После деления Польши Киев становится местом проведения грандиозной Контрактовой ярмарки, которую перенесли сюда из Дубна. Проводилась ярмарка на площади, которая получила название Контрактовой, - то есть, как раз внизу Спуска. Многочисленные гости города, среди которых были и Адам Мицкевич, и Оноре де Бальзак, и Ференц Лист, были очарованы богатой историей улицы, величественной Андреевской церковью и пейзажами, которые открываются со склонов Спуска. А некоторые из них решили остаться в этом «русском Иерусалиме» навсегда. Среди таких был Михал Грабовский, католик, полуполяк-полуукраинец из Волыни, выпускник иезуитского коллегиума. В первый раз прибыв в Киев в 1843 году, Грабовский решил поселиться здесь, для чего приобрел земельный участок на Андреевском Спуске.
Как и все поляки, Грабовский не соглашался с грустной реальностью подчинения Польши Российской империей. Желал он и полной свободы для католического населения - и скорее всего, на протяжении своей жизни в Киеве был прихожанином костела св. Александра, единственного на то время в Киеве. Однако в отличие от своих земляков и единоверцев, он мечтал не только о возрождении Речи Посполитой. Мечты Грабовского простирались значительно дальше - до превращения Российской империи в христианское сообщество славянских народов, где бы каждый имел свое место, не страдал бы от унижения от других наций из-за своего происхождения или веры. В отличие от других поляков, Грабовский не выступал также прямо против московского скипетра - лишь бы он не мешал каждому народу исповедовать себя и свою веру. Значительное место в этой христианской полуутопии отводилось Киеву как духовному центру славянства, «русскому Иерусалиму», который до сих пор оставался таким и для украинцев, и для россиян.
По-видимому, потому Михал Грабовский и увлекся идеей возрождения украинской культуры и сознания. Одно время он прославился как «украинский Вальтер Скотт» благодаря своим историческим романам: „Колиивщина и степи” „ Гуляйпольская Станица ”, „Степная буря”. Писал Михал Грабовский не только романы - вместе с Тарасом Шевченко он планировал издание альбома «Живописная Украина». Возможно, это под его влиянием Шевченко сделал известный акварельный эскиз Александровского костела. А сам Грабовский в 1850 году издал сборник „Ukraina dawna и terazniejsza”, посвященный археологическим исследованиям в Украине.
Соседом и добрым другом католика Грабовского был российский дворянин, убежденный православный христианин Андрей Муравьёв. Вместе они заботились о красоте своей улицы, вместе добились того, что со Спуска изгнали дома разврата, а склоны очистили от мусора.
Идеи этого поляка-украинофила относительно христианского братства славян передались его друзьям и знакомым, среди которых были и Тарас Шевченко, и Пантелеймон Кулиш, и Михаил Максимович, и Николай Костомаров - будущий сосед Грабовского на Андреевском Спуске.
Россиянин по происхождению, украинец по призванию
Украинский историк Николай Иванович Костомаров происходил из российского боярского рода, однако предок его, Самсон Мартынович Костомаров, опричник Ивана Грозного, убежал в Речь Посполитую, где Сигизмунд Август наделил его землей и дворянскими привилегиями. Внук Самсона Мартыновича, Петр Костомаров, пристал к Хмельницкому, за что был лишен дворянства и вынужден был убежать «на историческую родину», где и осел в местечке Острогозк Воронежской губернии вместе с другими казаками-переселенцами. Отец будущего историка, Иван Костомаров служил в армии Суворова. Вернувшись домой, он жил в имении, присматривал за сыном Николаем и постепенно увлекался вольтерианством.
Идеи французских либералов помещик проповедовал своим крестьянам и слугам, которые охотно насмехались над причудами своего барина. Но одними лишь насмешками дело не ограничилось. 14 июля 1828 года Иван Костомаров приказал запрячь коней и отправился на прогулку в лес. С прогулки он так и не вернулся - прибежал кучер с криком, что «барина кони куда-то понесли». На его поиски отправили одного крестьянина, который вернулся с вестью, что «господин лежит неживой, голова красна и кровь журчит». Поднялся переполох, которым воспользовались слуги, украв деньги семьи Костомаровых. Провели следствие, которое подтвердило, что потерпевший был затоптан конями, на чем и было закончено. Однако через пять лет кучер прибежал к священнику и при всем народе покаялся - перед барином на его могиле, перед Богом и людьми. Покаялся, что вступил в заговор с другими слугами, что они убили барина, украли деньги, которыми и подкупили суд и следствие.
«Барин, - говорил он, - бывало, начинал всем говорить, что Бога нет, что на том свете ничего не будет, что лишь дураки боятся загробного наказания - вот мы и решили, что как на том свете ничего нет, то значит, все можно делать»!
Однако атеистов из кучера и его заговорщиков не вышло - христианская совесть взяла свое, и убийца отдал предпочтение наказанию и ссылке в Сибирь - чтобы искупать грех и жить как христианин.
История с гибелью отца поразила юного Николая Костомарова, и он вырос христианином, вспоминая об атеизме лишь с грустной иронией - или иногда с праведным гневом. А история с гибелью отца найдет свое отображение в повести сына «Сорок лет». Только в повести вор не кается, и принимает самое страшное наказание - потерю Бога.
В 1833 году Костомаров поступил в Харьковский Университет, где более всех дисциплин его поразила история - особенно история христианства и его борьбы против язычества. Университетские лекции лишь усилили его христианские взгляды а также желание посвятить свою жизнь истории. А из-за того, что общежитий в тогдашних университетах не было, молодой Костомаров снимал комнату у профессора Петра Петровича Гулака-Артемовского. Он был преподавателем русcкой истории, который для развлечения писал стихотворения в украинском стиле. По иронии судьбы, ни как преподаватель, ни как администратор, Гулак-Артемовский славы не заслужил, однако остался в истории именно благодаря своей украинскрй поэзии. Гулак-Артемовский смог передать свою увлеченность украинской поэзией своему студенту, и тот начал сам учить «Малорусское наречие» и писать поэзии, которые объединил в сборнике «Украинские баллады».
Экуменическая диссертация
Заинтересовавшись историей, и сохраняя христианское мировоззрение, Николай Костомаров избрал темой диссертации Берестейскую унию 1596 года - ее влияние на «Западную Россию» - то есть, Украину. Но начиная писать о церковной унии, Костомаров зашел значительно дальнейшее, чем собирался сам. Диссертация его коснулась общей проблемы отношений между Церквами. Отношения между униатами и православными виделись ему в мире общих отношений между Римом и Константинополем, отношений между разными конфессиями и их верующими. И молодой историк рассмотрел эти вопросы с позиции христианского единства, показав нелепость любых ссор между верующими. Писавши о спорах Римского Папы с Патриархом Константинопольским, Костомаров сделал вывод, что «стремления церковных иерархов к власти принесли вражду и разделение в миролюбивую Христову церковь». И уния между украинским православием и Римом показана была прежде всего не как попытка Папы заграбастать и уничтожить веру православную, но как попытку Православной Церкви выйти из смутного состояния, в котором находилась. Таким образом, уния имела много позитивных черт - и одной из них было появление Петра Могилы, который также пытался найти выход из положения и завершить ссоры миром.
Конечно, такая позиция не могла не вызвать на голову наивного студента многочисленные проблемы.
В 1842 году в Харьков прибывает архиереем известный проповедник Иннокентий Борисов с целью оживить духовную жизнь в городе. На его проповеди собиралась «целая толпа публики всякого чина и воспитания». Николай Костомаров также никогда не терял возможности послушать проповедь владыки Иннокентия, и постепенно сановный проповедник и юный студент стали друзьями. Быстро получив добрую славу в городе, архиерей был приглашен оппонентом на защиту диссертации Костомарова. Прочитав диссертацию, отец Иннокентий пригласил к себе юного дуга и рассказал ему о своих претензиях к труду.
Во-первых, события не таких уже и далеких лет рассматривались Костомаровым не с традиционной государственно-православной позиции - молодой историк утверждал что, унийные события были вызваны прежде всего практическими проблемами тогдашней Православной Церкви, падением морали и образования, зависимостью от православной шляхты и поборами со стороны константинопольских патриархов. Пытаясь выйти из этого грустного состояния, улучшить образование, духовность и церковный уклад, православные иерархи решили, что папа Римский будет им лучшим покровителем, чем патриарх. И именно через католическое влияние у православной оппозиции смогла появиться такая фигура, как Петр Могила, который способствовал подъему украинского православия на достойный уровень.
Во-вторых, Николай Костомаров в своем исследовании не ограничился только вопросом Берестейской Унии, а коснулся более широкой темы - отношений между Католической и Православной Церквами, темы христианского единства. Вывод, сделанный Костомаровим о пагубном стремлении иерархов к власти, в значительной мере противоречил официальным на то время взглядам Синода и империи.
В отношении всего этого выразил свои возражения владыка Иннокентий. О корыстных интересах Папы можно было писать сколько угодно - но не о корыстных интересах православного Патриарха. О негативных последствиях унии (с которой с большим удовольствием боролись православные) писать было можно и нужно - но не о позитивных. Грехи польского короля, шляхты и иезуитов стали общим местом в российской историографии - но не грехи православных князей, епископов, священников и Патриархов. Иначе говоря, Костомаров хотел христианского единства через примирение, через признание взаимных заслуг и ошибок, через взаимное понимание и уважение. Однако государственная Церковь признавала лишь один путь к единству - через «борьбу к полной победе».
Что же, ни Костомаров, ни архиерей Иннокентий Борисов не были одинокими в своих мнениях. Каждый верил в свою правоту и верил так, как его научили. С другой стороны, отец Иннокентий хотел защитить своего юного друга от возможных преследований за свои убеждения и лишь тонко намекал ему на небезопасность высказывания «неразрешенных» мыслей. И, возможно, именно отец Иннокентий способствовал тому, что защита Николаем Костомаровым своей диссертации была запрещена, а сама диссертация была обречена на сжигание. Как и Костомаров, отец Иннокентий был христианином, а потому любовь к ближнему и желание этого ближнего защитить от неминуемых проблем могли вдохновить его к подобным действиям - запрещению диссертации.
В любом случае, Николай Костомаров и Иннокентий Борисов оставались друзьями на протяжении всех университетских лет молодого историка, и Костомаров оставался верным прихожанином в церкви, где проповедовал архиерей. Даже когда ученый совет пытался «завалить» новую диссертацию Костомарова - исследование украинской народной поэзии - отец Иннокентий вступился за него, указав, что Библия также содержит в себе, кроме других литературных жанров, и народные песни. Народное творчество - тема более нейтральная, и бояться было нечего. Однако Костомаров никоим образом не собирался изменять свои взгляды на церковное единство и христианскую любовь, а потому даже тогда можно было с уверенностью сказать, что его судьбу ожидают новые приключения и новые испытания.
Христианское единство, дружба и любовь
В 1844 году Костомаров удачно защищает диссертацию и через полтора года, после долгих путешествий по историческим местам Украины, становится в Киеве учителем, а впоследствии - и профессором российской истории в Университете им. св. Владимира (современный КНУ им. Т. Шевченко). В Киеве его друзьями становятся научные работники Николай Гулак и Василий Билозерский, прежний ректор Университета Михаил Максимович, другие ученые, писатели и преподаватели, еще теснее становится дружба с Пантелеймоном Кулишем и Тарасом Шевченко. Подружился Костомаров и с несколькими поляками, которые охотно делились с ним сведениями о казачестве и документами тех времен.
Киев того времени был значительным центром польской диаспоры, и как следствие - одним из главных центров русификации поляков. Поляки же, совместив в своих сердцах веру и родину, без большой симпатии относились и к россиянам, и к Православной Церкви. Киев и киевский край в их глазах словно разделились на две партии - «католики» и «русские». Католиками именовали себя поляки, россиянами же звали всех других. С целью распространения русификации был основан Императорский университет св. Владимира. Поляки, соответственно, возвели на собственные средства костел св. Александра, который строился почти тридцать лет и несколько раз закрывался властью еще до завершения строительства. Сильными были мечты о воле - сильным был и полицейский надзор за студентами, преподавателями, священниками. С особенной ревностностью присматривали за императорским университетом, где учились многие «католики». Киевский генерал-губернатор Д. Бибиков просто говорил студентам и профессорам университета, что будет карать всех, кто осмелится обсуждать политические вопросы. Вместо этого он советовал заниматься «пирами и женщинами» - за это он преследовать не собирается.
В таких обстоятельствах, где притеснение вызывало вражду католиков и православных, идеи Костомарова о христианском единстве нашли новую форму. В основе религиозного разброда католиков и православных лежала национальная вражда - поляков против россиян. В свою очередь, национальные ссоры имели основанием религиозные споры прошлых столетий - споры католиков и православных из-за унии и унижения православной веры. Молодой же историк вместе с друзьями мечтал о прекращении ссор и о мире между славянскими народами. Но для прекращения конфликтов нужно было прекратить преследование «инославных», прекратить насильственную русификацию и насильственные обращения в православие.
Друзья мечтают о предоставлении разным нациям и христианам разных конфессий права быть собой - но в тогдашней России это было невозможно. Тогда в мечтах появляется фантастическая федерация славянских народов, построенная на принципах свободы вероисповедания. Конечно, преподаватели и учителя не собирались делать переворот в государстве - они лишь мечтали, что история сама приведет к созданию такого сказочного государства, где наконец будет господствовать христианское единство и терпимость. Свое общество друзья назвали в честь свв. Кирилла и Мефодия - миссионеров, которые принесли славянам христианство и образование, а также помнили о христианской любви и единстве, невзирая на ссоры между Папой и Патриархом. Диссертация об унии и церковном единстве была сожжена, но не забыта. Мечты свои Костомаров описал в небольшом произведении, «пытаясь воспроизвести в стиле библейский тон».
Так прошли полтора года. В Киеве Костомаров снимал квартиры на Крещатике (тогда это была всеми забытая улица на краю города), а затем на Рейтарской улице. Но в 1847 году он перебирается на Андреевский Спуск. Переезд его был связан с приятными изменениями, которые должны были состояться в жизни историка. 30 марта 1847 года он должен был жениться. Невестой его была Алина Крагельская, прежняя студентка Костомарова. Мысли о набожной любви между славянскими народами и Церквами переплелись в его сердце с мыслями о другой любви между двумя славянами - но любви достаточно земной и совсем не гипотетической.
* * *
Однако в то время этим мечтам Николая Костомарова не суждено было сбыться. За день до свадьбы он был арестован - жандармы нашли у него произведение о Кирилло-Мефодиевском обществе. Едва успев попрощаться с матерью и невестой, Костомаров был отправлен в Петербург. Арестованы были и другие кирилло-мефодиевцы - и Николай Гулак, и Василий Билозерский, и Шевченко.
Арестантам делали очные ставки, проводили допросы. Очень мужественно держался Шевченко - пытался шутить, с улыбкой рассказывал о своем аресте и успокаивал Костомарова: «не сокрушайся, Мыколо, еще когда-то будем все вместе хорошо жить». А Николай Гулак всю вину брал на себя, доказывал, что автором костомаровской рукописи был именно он, а не Костомаров. Понимая, что упрямство его будет стоить ему много, он все равно хотел взять на себя больше, чтобы спасти друзей. Позже Костомаров скажет о нем: «он был настоящий христианин и поступком своим воплотил слова Спасителя, что нет большей любви чем отдать жизнь свою за друзей своих».
К Костомарову в Петербург приезжала и Алина, просила «беречь здоровье и надежду», обещала, что разлука не будет мешать их любви, и свадьба все равно состоится, хотя бы и через год.
За создание нелегального общества Костомаров и его единомышленников были осуждены на заключение и ссылку. Костомарова осудили на год тюрьмы и ссылку в Саратов. Заключение было относительно легким - историк смог доучить древнегреческий язык, выучить испанский. А в Саратове он продолжал исторические исследования, дружил с католиками на ссылке, переписывался с друзьями (польский археолог граф Свидзинский посылал ему книги об эпохе Хмельницкого). Труд снова захватил Костомарова, и он забыл о невесте, вполне отдавшись истории.
Дальнейшие пути
Арест Костомарова и друзей не прекратил их деятельности. На протяжении и после заключения каждый продолжал свое дело. Не слагали рук и их друзья. Кулиш и Максимович, Костомаров и Шевченко - все они продолжили в жизни и труде своем исповедовать идеалы примирения и взаимопонимания. Кулиш при поддержке Грабовского продолжал писательскую деятельность, переводил Библию на украинский, Максимович не оставлял этнографические исследования, Шевченко стал для украинцев творцом национальной идеи.
Исторические труды Костомарова положили начало украинской историографии. Правда, помня о сожженной диссертации, заключении и ссылке, он прятал свои украинские идеи под великодержавными лозунгами - за что и до сих пор уважается россиянами.
Кирилло-Мефодиевское общество положило фундамент для укрепления национального сознания украинцев, однако мечты его основателей о христианском и всеславянском единстве так мечтами и остались. Семья народов, которую делала вид из себя Российская империя, была более похожа на тюрьму народов, и потому большинство из тех же народов - от финов до поляков - отдали предпочтение простой борьбе за независимость. Один из идеологов общества Михал Грабовский позже все же пересмотрел свои взгляды на всеславянскую федерацию и, оставив в Киеве православных друзей, переехал в Варшаву - как раз в канун нового польского восстания, подготовка которого не обошлась без его участия. По грустной иронии судьбы, подавление восстания возглавлял Михаил Муравьев, брат Андрея Муравьева, друга и соседа Грабовского, а офицеров восстания расстреливали в Киевской крепости, возле Косого Капонира - в том же Киеве, где впервые встретились.
Кроме того, единство наций было бы невозможно без единства Церквей - а проимперская Православная Церковь не намеревалась никак мириться с существованием инославных христиан на «своей» территории. Католики же обоих обрядов вряд ли чувствовали какую-либо симпатию к вере захватчиков. Следовательно, на пути большой мечты кучки набожных интеллигентов стояло слишком много «но».
Однако дружба человеческая была сильнее политического несогласия. Дружбу Муравьева с Грабовским прекратила смерть последнего в Варшаве, в том же 1863 году. Но вдова Михала Паулина вернулась в Киев, в дом № 34-в, где провела остаток жизни. И, по-видимому, была она прихожанкой в том же костеле св. Александра, который прославила кисть Шевченко.
Россиянин по происхождению и воспитанию, украинец по призванию и православный по вероисповеданию, Костомаров брал материал для исторических исследований казацких времен у друзей-поляков. Ни Кулиш, ни Шевченко никогда не забывали о влиянии Грабовского на их мировоззрение и творчество. Потому примирение христианских народов, а с ним - и примирение Церквей все же произошло - не на бумаге и не путем политических утопий, но в сердцах верных друзей, которые действиями своими начали пример другим христианам.
* * *
И там, где потерпели поражение мечты, любви Бог судил другую судьбу. Через двадцать пять лет после вынужденной разлуки жениха и невесты, их пути снова встретились. В 1873 году, через 26 лет после ареста, Николай Костомаров приехал в Киев - к старым друзьям, старым улицам и церквам, к старым воспоминаниям. Вместе с другом Павлом Чубинским он пожаловал в Братский монастырь, а затем проехал по Спуску, где стоял тот же дом, который он мечтал превратить в семейное гнездышко. Все оставалось там так же, как и четверть века назад - словно тот арест состоялся лишь вчера. Воспоминания переполнили старого историка, и он спросил Чубинского о дальнейшей жизни его прежней невесты. Этого Чубинский не знал. Однако он спросил у знакомых, и вечером доложил другу, что Алина Крагельская не дождалась его из ссылки, вышла замуж, родила трех детей. Но также оказалось, что она овдовела, и завтра ее ожидают в Киеве.
Старые чувства снова наполнили сердце, и Костомаров решил встретиться с прежней невестой. Не в надежде на большее, он хотел лишь остаться другом для той, с которой разлучила его судьба, - и не без его вины. Однако старая любовь пережила годы, и в мае 1875 года Николай Костомаров обвенчался с Алиной - или, точнее, Галиной, как теперь наш идейный украинец называл свою жену. И автобиографию свою он посвятил «дорогой жене Галине», снова подчеркивая, насколько человеческие отношения, человеческая любовь, уважение, дружба и бытовая толерантность могут стать значительно более сильным оружием в Божьих руках, чем политические игры и социальные утопии - «потому что Царство Божье внутри вас».
