За годы религиозной свободы в бывшем СССР толкования и оценки феномена советского баптизма прошли нелинейную эволюцию. Если на первых порах баптистов хвалили как религиозных диссидентов и победителей советского атеизма, то с годами начали ругать за то же самое – за сознательную дистанцию от общества, специфическую церковную субкультуру, критическое отношение к окружающему миру. Подобные перепады общественного мнения для исследователей-религиоведов, историков Церкви, социологов, вовсе не удивительны. Церковь пытается остаться собой, в то время как общество стремится навязать ей свои ожидания, которые могут сближаться с реальным образом Церкви, но никогда не смогут с ним совпасть.

В этот раз хочется сказать не о превращениях баптизма в массовом сознании, а о двух методологических принципах, важных при исследовании самого реального объекта в его эволюции и современных формах – об избирательности и целостности.

Избирательность в данном случае предполагает сознательный отказ от онтологизации типизаций, веберовских идеальных образов. Придерживаясь этого принципа можно всегда увидеть частичную реализацию «баптистского проекта» и никогда нельзя увидеть полную тождественность модели и реальности. Ни один исторический период нельзя назвать «золотым веком» христианства. Ни одну Церковь или движение нельзя считать полным воплощением чистоты вероучения и евангельских идеалов. Ни одно поколение и ни одного церковного учителя нельзя музеифицировать в качестве идеального образца.

В советском и постсоветском баптизме нужно видеть победы и поражения, достижения и ошибки, соответствия и несоответствия с баптистским же вероучением и церковными принципами.

Функция памяти не только в том, чтобы сохранять информацию, но и чтобы отбирать из нее важное для долгого хранения, а оперативные сведения чистить и заменять более свежими. Нам не вынести груз прошлого цельным массивом, его нужно разобрать, перебрать, переоценить.

Образ советского баптизма с годами очищается от негатива и побочных деталей. В чистом виде он предстает как гонимая Церковь, движение нонконформистов, духовная реформация. Между тем задача историков, серьезных исследователей состоит в реконструкции реального образа, непростого, составного. Избегать идеализаций, идеологизаций, упрощений, схематизма – обязанность тех, кто ищет не то, что хочет найти, а то, что найти может и должен.

Впрочем, мало кто ищет объективности, часто говорят о том, что победителей не судят, что главное для Церкви – выжить, выстоять, сохранить чистоту учения. К сожалению, именно отсюда, а не от реальных фактов, создаются героические повествования и иконные портреты духовных вождей.

Насколько традиционный образ отечественного баптизма как закрытого, подпольного, обороняющегося, перспективен и влиятелен ответить не так просто. На первый взгляд, очевидно несоответствие предложений Церкви и духовных запросов современного общества. Традиционная Церковь сберегает себя, изолируется от искушений нового времени, закрывает дверь ковчега от окружающего мира. В этом есть момент предательства по отношению к людям, но также есть страстное желание сохранить чистоту веры, принципиальность позиций. В этом смысле слова Василия Розанова о старообрядцах, могут быть отнесены и к постсоветским евангельским церквам: «Может быть, еще они спасут мир, с сокровищем веры в них затаенной; и тем лучше, что они - «неотесаны»: остальные так усердно тесали себя в истории, что уже ничего не осталось, стесали самую сердцевину себя» .

Красивые слова, но с ними нужно быть осторожными. «Неотесанность» нельзя превозносить как сознательное достижение. Не стоит с честным лицом скрывать проблемы, лицемерно обращать слабости и недостатки в силу и достоинства.

Бескомпромиссность, навыки выживания, сила убежденность, готовность страдать за свои принципы – это избирательные характеристики советского баптизма, которые должны быть дополнены характеристиками системными, вписаны в целостную картину церковной жизни и служения, которая лишена крайностей, фанатизма; наполнена позитивом, жизнеутверждающей и жизнепреображающей силой.

Доминат избирательности привел к тому, что десятилетиями боролись против регистрации Церквей и воинской присяги, за обязательность косынок, за непререкаемый авторитет канонизированных служителей. Но все это часть, упразднившая целое; избранное вне общей картины. Такие подмены многое поясняют в глубочайшем кризисе постсоветского баптизма, который до сих пор лишен собственной идентичности - богословских оснований, развитой культуры, социальной позиции. Одними библейскими цитатами, рассказами о подвигах «совета Церквей», или критикой всех «не наших», эту зияющую пустоту оснований никак не закроешь.

Целостность взывает не к локальным, эпохальным, личным, специфическим, а к общехристианским, евангельским, историческим, системным масштабам и уровням.

Требование целостности вынуждает пересмотреть радикальные психологические установки. Да, нужно бороться, но также нужно строить. Нужно быть готовым страдать за свою веру, но нужно также радоваться жизни. Нужно уметь умирать, но также нужно уметь жить. Нужно уметь быть в оппозиции, но нужно и учиться ответственности.

Целостность взывает и к исторической скромности. Советский баптизм – часть вселенского христианства, которая может быть сильной и богатой лишь в связи с другими частями. Было наивностью всерьез считать, что судьба мирового христианства решалась в противостоянии баптистских Церквей атеистической идеологии, что советские Церкви остались последними хранительницами евангельских истин и им нечему учиться у разлагающегося «либерального» и «экуменического» западного христианства. Закрытость и оторванность от мировой христианской семьи, канонизация советского образа Церкви, претензии на исключительность – не лучшие примеры избирательности.

Взгляд на баптистскую Церковь советской эпохи, стремящийся к целостности, откроет для исследователя особость места и роли отечественного баптизма в истории Церкви. Путь христианской Церкви проходит через советский баптизм, но на нем не останавливается. Задача церковных историков - склеить большую историю вселенской Церкви и малую историю «нашего баптизма», проследить преемственность и задачи, из нее следующие; честно сказать, что далеко не все удалось выполнить, что победа над «безбожным режимом» была подарена Богом, а сама Церковь даже не смогла вполне ей воспользоваться. Еще более сложная задача остается пресвитерам и богословам современных Церквей – освободиться от того груза, который намертво связывает с советским прошлым; отобрать и взять с собой то, что может послужить всей Церкви, что будет лишено пустой ностальгии и может стать вкладом в будущее христианства. Советская эпоха не должна закрыть собой будущего, она лишь мост из глубин истории к единству Церкви, целостности ее истории.