Смысл жизни после атеизма

В эти дни в древних стенах Киево-Печерской лавры проходит международная конференция „Образование и семья в постатеистических обществах”, организованная Университетом „Киево-Могилянская Академия” и Киевской духовной академией под духовным началом С.Аверинцева. На ней собрались философы и представители церкви, чтобы обсудить необходимость и реальную возможность церкви влиять на отношения между людьми в такой интимной сфере как семья и участвовать в процессе воспитания. Церковь последнее время не устает напоминать нам о том, что „нравы пали” и что церковь может помочь их поднять. Ее благие намерения наталкиваются на самые разные — зависящие и не зависящие от самой церкви — препятствия. Тем не менее определенные результаты работы отдельных энтузиастов и интеллектуалов, судя по промежуточным результатам конференции, есть. Участники обсуждают разные стороны проблемы: брак и богословское образование, школьное образование и иконография. Но о чем бы они ни говорили — речь идет о смысле жизни и преемственности в его понимании. Конференция открылась выступлением С.Аверинцева, который акцентировал внимание как раз на проблеме передачи духовных ценностей от поколения к поколению. Интересно, кто первым придумал, что „отцы” и „дети” — это „две большие разницы”? В моем личном „бытовом” опросе знакомые старше 30 — т.е. те, кто смутно, но еще помнит свои муки над сочинением по „образу Базарова” — чаще всего приписывали это сомнительно изобретение Тургеневу. Те, кому меньше 30 — Фройду. Вопросы воспитания и единства семьи серьезно пересматриваются на наших территориях последние лет сто. Семьи распадались на „поколения” всегда, но не всегда эти поколения оказывались неспособными к общению и далеко не всегда они изолировались друг от друга. Вторая половина ХХ века была отмечена суверенизацией поколений на Западе, а к концу века это стало заметно и у нас: если раньше и „отцы” и „дети” мучились непониманием, то теперь они перестали мучиться и приняли молчаливый договор о непричастности. Те, кто этого не сделал, сильно рискуют: современные „дети” в знак протеста против „идиотского диктата предков” способны „назло маме утонуть в луже”. Наш современный подросток нередко вздыхает о „западном” типе отношений, когда ребенок после наказания может позвонить в полицию и призвать сурового родителя к ответу за „нарушение прав ребенка”. Просто Павлик Морозов какой-то... Постсоветская семья пока остается в определенном смысле „крепостью”. Люди, пережившие эпоху тотального недоверия и культивируемого предательства „из идейных соображений”, думаю, еще какое-то время будут тщательно беречь чувство „своего” — родного, ближайшего. Коммунальная квартира, а ею была вся Страна Советов, воспитала в нас почти маргинальное желание интима. Но насколько хватит этого желания? Может, оно закончится, когда выйдет на пенсию последний пионер, а уже его внуки будут запросто „сдавать” собственного родителя в руки правосудия за излишнюю суровость или за малую мзду? Как это ни странно, а в чем-то советская пропаганда, облаивавшая почем зря систему либеральных ценностей, оказалась права: они истончают нити, привязывающие людей друг к другу. Они истончают саму потребность в этой живой связи человека с человеком. Конечно, поставить „личное” над „общественным” — это большое достижение, особенно с точки зрения человека, пережившего тоталитаризм. Но ведь это „общественное” может оказаться интересом твоего самого близкого человека. Вопрос о том, насколько ты можешь позволить себе „жить для себя” и насколько при этом „считаться с другим” становится слишком острым — особенно для нас, с нашими славянскими сантиментами любви, дружбы, семьи. Система ценностей кажется нам иногда вопросом не первостепенной важности на фоне бедности и политических дрязг. Но в какой-то момент оказывается, что и то, и другое находится в какой-то зависимости от неких духовных ориентиров, от умения „хорошо мыслить” или лучше сказать „хорошо чувствовать”. То есть от тех вещей, которые формируются в человеке другим человеком в закрытой, интимной обстановке семьи. Превалирование семьи в этом вопросе вполне понятно: школа, молодежные организации, кружки по интересам и средства массовой информации как правило имеют собственные цели. Украинская школа в вопросе формирования душевных качеств пока остается слабым подспорьем, во всяком случае, судя по документам Минобразования. Государство, разумеется, через свои детские учреждения хочет воспитывать граждан, исполненных „национального сознания”, то есть обеспеченных теми идеологическими рычажками, которые дадут возможность успешно управлять человеком. Да и семье в связи с этим система образования предлагает „занять свое место” — „основы государства” („ячейка общества”), обеспечивающей живую духовную связь „семья—род—народ”. В программах воспитания открытым текстом говорится о необходимости „активно воздействовать на семью..., влиять на отношения между ее членами”. Все это усложняется тем, что украинская семья далека от идеала. Выраженная „эдипальность” западной культуры, освящающая в частности разрывы поколений, не входит в число наших хваленых традиций. В этом плане мы ближе к „Востоку”, чем к „Западу”. Но, скорее всего, это, временно. Сама атмосфера нашей современной семьи довольно часто располагает не к какому-то „идейному” противостоянию поколений, а к обычному безразличию друг к другу, желанию отдалиться, уйти — причем это касается не только (а иногда и не столько) необеспеченных семей, занятых мыслями о хлебе насущном. А вполне „благополучных” семей, в которых каждый занят своими делами и предоставлен сам себе. Отчуждение в семье становится действительно серьезной проблемой нашей культуры. К этому можно отнестись как к „естественному процессу” и тем самым снять с себя ответственность за происходящее с собственными детьми, а можно попытаться изменить ситуацию. Последнее время этим вопросам много внимания уделяет церковь — как православная, так и католическая. Характерно, что „либеральный Папа” Иоанн Павел II не „смягчил” взгляд на семейные отношения и всякий раз подчеркивает свое негативное отношение к культивированию либеральных ценностей в этой сфере. Постсоветские — или, с точки зрения религиозности, „постатеистические” общества имеют свои характерные особенности. В первую очередь это определенная открытость и некоторая доверчивость к церкви. Вера в ее моральное превосходство и способность повлиять на души. Между прочим, определенная часть моих собеседников, активно не принимающих попыток какого-либо чиновника (даже служащего ЖЭКа) переступить их порог, на полном серьезе говорили о том, что охотно пустили бы в свой дом священника, если бы только тот оказался порядочным человеком и захотел прийти. В конце концов, ведь это тоже часть нашей традиции: священник, врач и учитель считались „своими” и имели определенный вес в принятии решений. Романтическое отношение к церкви было только подкреплено насильственным атеизмом, в отличие от естественной секуляризации на Западе. Поэтому есть основания полагать, что в наших условиях церковь может сыграть немалую воспитательную роль. Вопрос только в методах и людях. Будем надеяться, что участникам проходящей теперь в стенах Киево-Печерской лавры конференции удастся нащупать тонкую грань между прекрасными ожиданиями, большими возможностями и реальными механизмами их осуществления.
http://www.zerkalo-nedeli.com/nn/show/411/36159/