"Воссоединение должно проходить в четком каноническом поле"

Єпископ АНТОНІЙ (Паканич). — "Релігія в Україні", 24 грудня 2009 року (рос.)

Интервью высокопреосвященнейшего Антония, архиепископа Бориспольского, Председателя Учебного комитета при Священном Синоде УПЦ

Религия в Украине: Ваше Высокопреосвященство, предлагаю поговорить сегодня о тех фигурах, которые стали ключевыми в рецепции христианства древней Русью: святой апостол Андрей Первозванный, митрополит Иларион, равноапостольный князь Владимир. Кроме того, были фигуры – святые, книжники, которые всемерно способствовали не только утверждению, но и укоренению христианства на почве Руси. Как Вы считаете, то, что именно ап. Андрей Первозванный провозвестил христианство на Руси, повлияло как-то на дальнейшее развитие этой территории и утверждение христианства как главенствующей религии?

Архиепископ Антоний: Воспевая подвиг святого апостола Андрея Первозванного, Православная Церковь свидетельствует: «яко плод красный твоего спасительного сеяния, земля Русская приносит тебе вся святыя в той просиявшия». То есть, именно трудамапостола Андрея придается особое значение в просвещении нашего народа светом Христовой истины. Можно сказать, что, первоначально, его миссия на наших землях была гласом вопиющего в пустыне: целых тысячу лет его призыв оставался безответным. По крайней мере, письменные источники об этом умалчивают. Но именно он посеял спасительное семя, которое с легкостью проросло сквозь толщу столетий и принесло обильный плод – феномен русской святости.

В этом плане значимость личности первого ученика Иисуса Христа для нас, славян, имеет судьбоносный характер. Мы впоследствии вошли в сферу византийской культуры, и это стало решающим фактором в формировании славянской государственности, культуры и даже особого менталитета нашего народа. То, что святой апостол Андрей является также покровителем и Константинопольской Церкви, вводит нас в сферу особых, родственных взаимоотношений со всем Православным Востоком.

РвУ: А как Вы оцениваете деятельность и творения одного из наиболее значительных киеворусских книжников – митрополита Илариона?

А.А.: Его произведения дали мощный импульс развитию русской ментальности. Именно в «Слове о законе и благодати» впервые прозвучала идея мессианского предназначения русского народа, выраженная образом Иерусалима – града Божьего. У этой идеи впереди было большое будущее. Со временем она трансформировалась в идею, артикулированную старцем Филофеем в виде формулы «Москва – третий Рим». Кстати, это очень интересная тема. Идея Иерусалима – града Божьего уступает идее Рима –эталонного земного города.

РвУ: Таким образом, во главу угла была поставлена идея не просвещения и обращения иных народов, а их колонизации? Ведь Рим, будучи центром империи, проводил политику, направленную на расширение границ и усиление влияния?

А.А.: Я бы так радикально дилемму не обозначал. Колонизация не обязательно насилие. Колонизация в широком смысле предполагает и просвещение. Тем более Византийское влияние на русичей имело место не вследствие военного поражения, а скорее наоборот. Главным было желание самих русичей принять православную веру и лучшую культуру, в том числе и систему государственного управления.

РвУ: Как повлияло принятие парадигмы Иерусалима как места земной жизни, подвигов и страданий Иисуса Христа на дальнейшее развитие Киевской Руси?

А.А.: Выбор Иерусалима в качестве ориентира означал, что народ древнерусский выбирает для себя идеал христианства. Причем не только в его цивилизационном измерении, а именно как идеальное мировоззрение. При этом христианский идеал не является чем-то эфемерным. Он становится целью бытия, то есть бытие рассматривается как путь к святости, к постижению истины. Именно поэтому идеологема Иерусалима как места истины переносится на культурный грунт Киевской Руси.

РвУ: То есть выбор Иерусалима как ориентира означал, что киеворусские книжники отдавали предпочтение индивидуальному пути, развитию и просвещению каждого человека, а не построению государственных институтов?

А.А.: Все взаимосвязано. Нельзя забывать о том, что Русь принимает христианство от Византии. А ромеи рассматривали Константинополь не только как второй Рим, но и как новый Иерусалим. Здесь раскрывается самая глубокая тайна Константинополя – тайна Нового Иерусалима. Ее символизирует Святая София. Начиная от Храма Премудрости, этот символ распространился на весь город, воспроизводивший в себе все великолепие земли, чтобы соткать из него брачную ризу Супруги, Которая вместе с Духом взывает: «Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр 22.20). Он грядет уже сегодня, и уже сегодня Город предображает собою «святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному» (Откр 21.10-11).

Вот почему Матерь Божия была Владычицей города, Она собирает в себе всю красоту земли, как говорит Палама, и красоту эту переносит в вечность.

Вот почему Константинополь стал огромным собранием реликвий, ибо они стали частью материи, уже освященной, напоенной светом грядущего Царства.

Вот почему Константинополь таил в самом городе такое множество монастырей, где люди, облеченные в ангельский образ, граждане нового Иерусалима, творили непрерывную молитву. Эти общины, запечатленные образом изначальной общины - и в каком-то смысле последней - общины иерусалимской, несли в себе свидетельство активной любви и посвящали себя служению бедным. Их социальная роль была огромна. Были и чистые созерцатели, пронизанные светом Преображения. Таковы в Студийском монастыре Симеон Древний и его ученик Симеон Новый Богослов. Свидетельство монашествующих всегда сохраняло новый Рим открытым к новому Иерусалиму.

Молитва их всегда жива. Поэтому именно монашество становится идеалом христианства.

РвУ: Если Русь принимает институт монашества в его византийской версии, то  обретает ли на Руси институт монашества новые черты, отличные от прежних?

А.А.: Поскольку русская цивилизация оказалась на срединном отрезке между Востоком и Западом, то и монашество русское приобрело определенные черты своеобразия. Ведь если мы вспомним западноевропейский опыт, то  там монашеские ордена работают в основном на социум. Идеал исихазма оказался не востребован западной Церковью.

Русь, принимая христианство, выбирает срединный путь, то, что можно назвать «философией размышления». Монашество становится тем институтом, который оказывал значительное влияние на формирование и развитие древнерусского социума. Можно говорить о том, что этот путь отличен от западноевропейской монашеской традиции, и от исихазма в его классическом выражении. Хотя представители исихастской традиции у нас были во все периоды нашей истории.

РвУ: Очевидно, это отличие «русской версии монашества» проявлялось и на уровне внешнем (жесткость субординации, четкая иерархичность) и внутреннем (ключевые принципы саморазвития)?

А.А.: Русь воспринимает и понимает монашество как идеал внутренней святости. Поэтому не было нужды в установлении жестких внешних ограничений, как это было в некоторых восточных монастырях, где, к примеру, в отдельные дни вообще запрещен доступ на территорию  обители для мирских людей.

Рецепция монашества на Руси проходила в такой форме, что монашество как путь спасения стало доступно простому человеку.

Ф.Достоевский это выразил просто: среди 100 людей вполне может быть один праведник, то есть идеал святости был приближен и рассматривался как реально достижимый.

РвУ: Мы говорили о том, что Киев как столица Руси строился по образцу древнего Иерусалима. В частности, тот же центральный храм (в Киеве – это Софийский собор), а в нем то, что является квинтэссенцией недоступного (в Ветхом Завете Святая Святых, в Софии Киевской – алтарь, а над ним Богоматерь Оранта). А кто для Руси являлся идеалом (воплощением) праведника – в домонгольский период, и уже после татаро-монгольского нашествия?

А.А.: Что касается постмонгольского периода, то утверждать что-то определенно довольно сложно. Этот период после татар и до разделения митрополии плохо разработан в церковной истории. Почему так произошло? Пожалуй, прежде всего, из-за нехватки источников. Однако это не дает нам права говорить, как это мы видим у некоторых исследователей, что в этот период жизнь в Киеве практически замирает, переходит в состояние летаргии. Это не так. Ведь митрополиты Русские, жившие в Суздале, Москве, Владимире, носили титул «Киевские» и в идеале перед поставлением на кафедру обязательно должны были побывать в Киеве.

Если же говорить об идеале святости в киеворусский период, то это были монашествующие, епископы, князья, к примеру, князь Владимир, молодые Борис и Глеб. И вот тут мы подходим вплотную к вопросу о принципах и критериях канонизации. Ведь что такое канон? Это образец. А образцы могут быть разными и иметь разное предназначение. Признание человека образцом не означает возведение его в ранг святого. Канонизация – это признание того, что христианин, шедший тернистым путем и достигший высот духовного преображения, святости, может служить и образцом, примером для других христиан. Христианская вера изначально предполагает, что каждый верующий, отошедший в мир иной в покаянии, в мире с Церковью по милости Божией спасается. Но быть святым, спасенным человеком и быть образцом для других – это вещи разные. Поэтому и на Руси развивались два течения, два мировидения в монашестве – по образцу преподобного Феодосия, и по образцу преподобного Антония Киево-Печерских. Ведь что мы видим? Св. Феодосий Печерский стремился найти такой путь в жизни, чтобы сообщество таких же самоуглубленных людей развивалось в монастырских стенах. Он стремился организовать сопутствующие условия, общество единомышленников. А по какому пути движется преподобный Антоний Печерский? Тут во главу угла поставлена работа над собой в уединении над внутренним усовершенствованием – это путь, родоначальниками которого были преп. Антоний Великий, Макарий Египетский, Исаакий Сирин и др.

РвУ: А кто был таким образцом среди мирян, не имеющих монашеского звания?

А.А.: Прежде всего князья. На первых порах нашей христианской истории именно от них многое зависело. Их личный пример являлся определяющим. Мы должны помнить, что в мировоззрении русичей красной нитью проходит стремление показать превосходство Нового Завета над Ветхим. Поэтому усиливается почитание князя Владимира, крестившего Русь. Интересно, что князь в древней Руси воспринимается согражданами как один из них. Он такой же, как и его подданные, но наделенный властью и честью. В Киевской Руси сложились свои традиции управления. Так, киевляне могли не соглашаться с отдельными решениями князя и даже заявить протест. Если стиль жизни князя не соответствовал общепринятому, они тоже могли прямо указать на это.

РвУ: Может, так сложилось потому, что изначально отличалась мера участия народа во власти, в принятии решений?

А.А.: Скорее всего. Кстати, это касается не только Киева, но и других древнерусских городов, к примеру, Великого Новгорода. Действительно, любая власть, независимо от формы правления, несет в себе элемент сакральности. «Нет власти не от Бога» (Рим. 13, 1), - говорит святой апостол Павел. То есть присутствует своего рода некая делегированность человеку Божией власти над людьми. И в этом большое искушение для носителя (носителей) власти приписать все самому себе. Осознание себя неким «мессией» всегда приносило только беду государству и его народу.

Каждая историческая эпоха предлагает свои механизмы участия общества в системе государственного управления.

РвУ: Разделяете ли Вы точку зрения некоторых исследователей периода Киевской Руси о том, что митрополит Иларион жил неподалеку с преп. Феодосием?

А.А.: Это сугубо научный спор. В принципе, могут быть разные версии по этому вопросу. Есть предание, что митрополит Иларион, будучи еще священником, вырыл пещерку, где в уединении молился и писал свои первые произведения, не дошедшие до нас. Есть исследователи, которые не согласны с такой интерпретацией. Впрочем, вокруг фигуры преп. Нестора Книжника тоже продолжается дискуссия: Нестор летописец – один человек или коллективный образ?

РвУ: А Вы как считаете?

А.А.: Я придерживаюсь церковного предания. Потому что если соглашаться лишь с одной научной теорией, то это чревато разнообразными последствиями. Ведь всего одна археологическая находка может в корне изменить дотоле стройную и четкую картину мира. А предание - это, по сути, информация, которая сохранилась на генном уровне всего народа. Тем более что, как мы уже упоминали, письменных источников, относящихся к указанному периоду, практически нет. Причин много: войны, пожары. Писали в основном на бересте, а это – недолговечно. И тут отрицать церковное предание попросту неразумно.

РвУ: То есть Вы считает, что предание, или иными словами, память народа, более весомо, чем научные исследование и находки?

А.А.: Так обобщать нельзя. В предании есть определенные наслоения – легенды, частные мнения. Поэтому задача не ангажированной науки как раз состоит в том, чтобы отделить действительное от желаемого. Но я говорю о той тенденции некоторых представителей науки отрицать предание только потому, что оно церковное. Вот иллюстрация. С появлением в XVI в. протестантской доктрины верить только написанному в библеистике западной появилась тенденция опровергать подлинность (т.е. апостольское происхождение) некоторых новозаветных (и ветхозаветных) книг в целом или отдельных глав, стихов. Бум различных теорий по этому поводу наблюдался в XIX веке. Авангардом была немецкая Тюбингенская школа. Однако, археологические находки ХХ века опровергли почти все надуманные гипотезы и во многом подтвердили церковное предание. А что принесёт в этом плане ХХI век? Ведь стоит найтись простейшему папирусу, в котором заключена неизвестная дотоле информация, и все наши стройные представления пошатнутся. Поэтому никто не опровергает науку, главное, чтобы она действительно была наукой. Кстати, в учебных программах церковных семинарий и Академии все версии рассматриваются.

РвУ: Предлагаю вернуться к фигуре митрополита Илариона и одному из его наиболее известных текстов: «Слову о законе и благодати». Известно, что этот текст был написан отчасти и как иллюстрация к архитектурному памятнику, точнее, собору святой Софии в Киеве. Известны ли случаи, что кто-то еще из книжников, условно говоря, средневековых интеллектуалов, писал текст с таким вот прицелом?

А.А.: Что касается способа изложения материала, в котором четко сформулирована и определена задача развития народности, этноса на много столетий вперед, то в этом плане этот текст совершенно уникален.

Вопрос о природе избранничества, мессианства существовал давно, и в истории человечества ее носителями выступали разные народы. Киевская Русь восприняла эту идею богоизбранничества от Византии.

Сам вопрос о богоизбранничестве спорный, и, по сути, нерешаемый.

Так, например, избранничество определенного народа имеет абсолютное измерение или же является преходящим? Правильная трактовка этой дилеммы предполагает правильное понимание и предназначения отдельного человека, как и народа в целом. Потому что ложно понятое избранничество постепенно перерастает в гордыню. А это уж точно путь не в рай. Для народа путь гордыни – путь погибельный. Вспомним, что говорил об этом святитель Григорий Палама: «избранничество народа иудейского не отрицается, но с появлением христианства переносится».

Эту парадигму избранничества перенимает римская цивилизация, ставшая впоследствии христианской. Позднее эту миссию несет постъюстиниановская Византия, выступавшая хранительницей истины, через которую ко спасению придет весь мир, вся ойкумена. Таким образом, Рим второй (Константинополь) отходит от принципа избранничества ветхозаветного (краеугольным камнем которого была нация). В Византии таким камнем уже становится вера. Главное не то, кто ты по национальности, а то, каково твое вероисповедание. Принципом формирования цивилизационной общности ромеев выступает именно монохромность вероисповедания.

РвУ: Но ведь в Римской империи (языческой) тоже существовала цивилизационная общность. По сути, любой – галл, карфагенянин, пикт – мог стать гражданином Рима, если он преданно служил империи  и защищал ее интересы. При этом для римлян не было принципиально обращение таких «новоиспеченных» граждан в свою веру. Они могли исповедовать культ Митры, Осириса, Одина и т.д. Почему же христианство порождает вот этот водораздел: я – просвещенный, а ты – язычник?

А.А.: Это не было каким-то нововведением христианской доктрины. Ведь вспомним древнегреческую цивилизацию: у греков тоже была демаркация: кто принадлежит к их общности, является гражданином полиса, а кто нет… Преодолеть эту демаркационную линию было очень непросто. Христианство же изначально ставит перед собой вселенскую задачу: Христос пришел спасти всех, и поэтому во Христе нет «ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного». Подлинная вера преодолевает границы.

Нарушение этого принципа приводит к трагическим последствиям. К сожалению, и в истории нашей Русской Церкви есть печальный опыт проявления самоизолированности. Я имею в виду старообрядческий раскол. Ведь именно убеждение определенной части верующих в том, что только их обряды являются неповрежденными, привело к страшной трагедии, которая в свою очередь породила многие последующие. В том числе, как считают многие ученые,  явилась корнем революционных событий начала ХХ века.

Но вот совершенно другой пример, этнокультурной рецепции христианства дает нам святитель Григорий Палама,

уже упоминавшийся мною ранее. Святитель Григорий – один из лучших представителей греческой учености и византийской культуры в преддверии разгрома Константинополя. В одной из его поездок святителя захватили в плен турки-сельджуки. Надо отметить, что они ценили ученость и с почтением относились к тем, кто был носителем знаний. Поэтому святителю не очень ограничивали свободу передвижений. И вот, прохаживаясь как-то ночью по военному лагерю, он видит море бивачных огней, и внезапно приходит к такому выводу: а может, погибель Византии и ромеев необходима, чтобы вот эти люди стали просвещенными, чтобы их осиял свет истины?

И для нас крайне важно помнить о вселенском значении христианства, о том, что оно не должно замыкаться в этнических либо национальных границах.

РвУ: Если старообрядчество было тупиковым путем в развитии Церкви, то не означает ли это, что те люди в УПЦ и РПЦ, которые говорят, что УПЦ Киевского патриархата – раскольническая и безблагодатная, повторяют путь старообрядчества, замыкаясь в рамках лишь собственной правоты?

А.А.: Ну, во-первых, основные тенденции, приведшие сторонников старых обрядов к расколу и самоизоляции, свойственны как раз не УПЦ и РПЦ, а тем, кто организовал украинский раскол.

А об истине нужно говорить всегда. Христиане – свидетели Истины. Вспомним известные слова: «Молчанием предается Бог». Чтобы вылечить заболевшего человека, необходимы не молчание, ласковые слова и политкорректность, а правильный диагноз. Уклонение от истины и незнание истины – это разные вещи. Поэтому Церковь взывает: «Раскол – это боль, Церковь Христова – это единое тело, и никому не позволено Его разделять. Ушедшие в раскол оказались за оградой спасительной миссии Церкви. И единственный существующий путь решения ситуации – это путь возвращения». Воссоединение должно проходить в четком каноническом поле.

Почему я об этом говорю? Канонические нормы – это не какие-то легкомысленные выдумки. Церковь переживала в своем развитии разные этапы и периоды. Канонические нормы порождались прецедентами и проходили испытание временем.

Если же мы будем искать пути иные, отличные от канонических, то нестроения усилятся

еще больше. Мы не хотим никого осуждать, клеймить и т.д. Но для верующего человека, обладающего подлинным христианским сознанием, ничего не может быть важнее Христа – ни национальность, ни происхождение, ни социальный статус, ни что-либо иное. Если происходит подмена понятий, и Церковь Единая и Христос отходят на второй план, то это путь сомнительный и не спасительный.

РвУ: А как Вы можете объяснить следующее. Известно, что римо-католики допускают к участию в таинствах всех христиан, вне зависимости от конфессии. Тогда как, например, в Почаевской Лавре существует сегрегация: ты можешь участвовать в таинствах, только если принадлежишь к определенной конфессии.

А.А.: Не стоит так болезненно реагировать на требования, выдвигаемые к паломникам в Почаеве. Они такие же, как и во всех храмах православной Церкви. Православная экклезиология исходит из веры в единую Церковь, Святую, Соборную и Апостольскую. А таинства – функция Церкви. Поэтому к таинствам допускаются только члены Церкви. Вне Церкви таинств не существует, т.е. они не действительны, а значит – не действенны. Вот Вы положительно оцениваете практику римо-католиков. Но в РКЦ подобный либерализм существует не так уж давно, после 2-го Ватиканского собора. И даже среди самих католиков – как мирян, так и духовенства – отношение к решениям этого собора далеко не однозначное.

Ведь сейчас трудно спрогнозировать, какие отдаленные последствия могут иметь решения, посредством которых снижается планка духовного идеала. Очевидно, если эту планку снижать, а не возвышать, взирая на христианский идеал, то человек просто перестанет развиваться. Да, высокая духовная планка представляет определенную сложность для человека, но почти недостижимый идеал ему необходим, ему нужно видеть собственные недостатки. Каков основной посыл современной культуры? Все естественное, (чаще всего подразумеваются природные, низменные инстинкты) – нормально. То есть ни с чем в себе не нужно бороться, все и так прекрасно. Но, идя по такому пути, можно даже совесть свою сделать настолько эластичной, что просто нивелируется различие между добром и злом. Задумайтесь: если бы совесть убийц выполняла функцию, предусмотренную Богом, то они бы не могли даже помыслить об убийстве.

РвУ: То есть христианство противостоит современной культуре?

А.А.: Оно противостоит не культуре, а греху. Так, плоть сама по себе не является источником греха. Тело человека может быть сосудом, домом, вместилищем Духа Божия. Так же и мир плох не сам по себе, но принципы жизни, которые человек выстраивает, греховны.

РвУ: А как же мораль общественная и личная?

А.А.: Общественная и личная мораль ценны, если они имеют идеалом святость, праведность, т.е. меняют к лучшему и личность и в целом общество. Когда мы говорим с конкретным человеком, соблюдающим нормы морали, то понимаем, что жизнь его, как правило, строится на христианских принципах. А когда имеем дело с безнравственными поступками – значит, борьба с грехом проиграна. Изначально, по природе своей, человек благ.  И христианство противостоит тем тенденциям в развитии человечества, которые ведут личность к погибели.

Ведь Заповеди Божии – они являются, по сути, кодексом общественного и личного поведения, поведения человека в обществе, которое бы базировалось на фундаменте любви и взаимопонимания.