(Выступление на ежегодной научно-богословской конференции «Успенские чтения» 2018 года, прошедшей под эгидой «Христианская общность: лица, вызовы, призвание»)

Современность предоставляет нам множество примеров событий и явлений, которые способны временно собирать людей ради достижения целей, связанных с этими событиями. Людей массово может объединить какая-то важная политическая идея или нечто, символизирующее национальный успех, например, спортивная победа. Каждый из нас знает разнообразные примеры виртуальных сообществ, когда многих людей, даже не знающих друг друга, собирает общий интерес. Нам, наверное, знакомо и чувство после окончания такого собирания – чувство неполноты, так как временное единство с другими ради отдельной цели не заменяет полноты, обретаемой в призвании, реализации личности как уникальной, которая ценна богатством своей неповторимости.

Примером, в которой каждая личность ценна и интересна такой, какой она есть, является настоящая семья. В ней любят друг друга не за единство взглядов и мотиваций. Но источником жизни традиционной семьи есть кровная общность и общая жизнь. И чем менее важна в современную эпоху кровная общность, чем более нас разделяет виртуальная реальность по ту сторону смартфона или айфона, тем менее важными оказываются традиционные основания семьи.

   Когда мы всматриваемся не только в жизнь семьи, но и в другую общность, которая богатая многовековой традицией – а именно религиозную – мы можем сказать, что такая, т.е. религиозная общность призвана приближать друг ко другу личности,  которые имеют бóльшие отличия, чем в общностях по интересам. У христиан (и, похоже, так же у других верующих) мы знаем, что религиозное единство призвано упразднять контрасты самые неупразднимые (ап. Павел говорит о преодолении неустранимых, казалось бы, различий – национальных, половых и различий фундаментального статуса личности, т.е. свободного и раба). Но такая религиозная общность, где различия преодолены, либо они несущественные – это идеальное образование, быть может, умозрительное. На самом деле религиозным общинам (здесь мы употребим это слово), как мы видим при внимательном историческом взгляде, свойственны неоднородность, сложная структура, и, конечно, эмоции и страсти, созвучные современной им эпохе. Эту сложность и неоднородность, а также важную связь между общинностью и отцовством мы рассмотрим далее.

Когда мы станем отвечать на вопрос – что такое христианская община, с самого начала мы видим отличие между общинами, по-разному формализованными. Для всякой зрелой общины есть вначале этап творчески развивающихся отношений, который сменяется этапом закрепления некоторых формальных правил и обычаев. Но мы имеем в виду еще один критерий – является ли община сообществом свободно самоопределившихся личностей, или она существует благодаря тому, что является частью некоторой бóльшей структуры, с административной властью и правилами. В первом случае член общины способен на большее творческое участие в ее созидании. Однако и без некоторой формализации своей общинной жизни община не сможет долго существовать.

Что является толчком к творческому развитию христианской общины? Если мы обратимся к ее Источнику, стоит вспомнить слова Петра, как ответ на слова Иисуса, обращенные к Двенадцати: "Не хотите ли и вы отойти?" (Иоанн 6, 67). Иисус заставляет слушателей определить свой выбор: ради чего они хотят быть с Ним? И Петр отвечает: "К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни". То есть, основой желания пребывать со Спасителем здесь есть, как мы видим, потребность Его слышать и пребывать в общении, так как такое общение дает бесценное причастие к Вечной Жизни.

Реальность этого отблеска вечной жизни и представляет суть, христианское основание жизни общины. Слушая и слушаясь друг друга, мы распознаем эти отблески, мы обогащаемся и стараемся через это богатство творчески созидать совместную жизнь как ответ на вызовы быстро изменяющегося мира. 

 Соотношение значимого личного (для личности) и значимого для  сообщества.

Соотношение значимого для личности и значимого для сообщества - это одна из ключевых проблем, определяющих движение нашей цивилизации. Другой важный момент – значимость многообразия и богатства личностей возрастает с усложнением сообщества. Да, многим бы хотелось вернуться в патриархальную простоту, но она эффективна лишь, если лидеру (вождю) приходится принимать решения, исходя из достаточности традиционного жизненного опыта его самого. В более сложных ситуациях необходимо сочетание разнообразных опытов и умений, и поэтому признание личных достижений и достоинств разных членов сообщества есть условием его эффективности и успешности.

В какую меру эти закономерности развития сообществ имеют значение для христианских комьюнион или общин? Для ответа на этот вопрос необходимо определить – чем, каким образом бытие христианских комьюнион нашего времени являет нечто особенное для мира? В чем мы видим свое назначение, призвание? И нам нужно не забыть еще об очень важном аспекте нашей связи с традицией, с преданием: где здесь место отцовству?

По-видимому, время, когда христиане считали возможным переделать мир в совокупность христианских сообществ, уже ушло, по крайней мере в обозримой перспективе. Поэтому наше призвание – свидетельствовать об отблеске вечной жизни своими отношениями друг с другом. При этом – наши общины, сообщества должны иметь определенную структурность, реальность, а не виртуальность.

То, что очевидно и традиционно – такими сообществами остаются семьи и содружества семей; монашеские общины и те или иные группы, чувствующие призвания в совместной деятельности. Именно свободная, доброхотная деятельность может являть качества, которое во многом утрачено постмодерной цивилизацией.

Продолжая размышления, здесь мы снова вернемся к вопросу о личностях и о характере их сотрудничества в зависимости от меры патернализма. Патернализм, повторим очевидное – это традиционная форма человеческих отношений на протяжении тысячелетий. Одним из существенных его свойств является принятие отцовства безоценочно, т.е.  отец, "архе", как начало бытия, имеет неоспоримый приоритет. Другой крайностью патернализма является нивелирование личности, утрата способности к самостоятельному и ответственному выбору. Какой-то части членов общества так удобнее, но по мере увеличения разнообразия жизни, возможностей для личности большинству последовательный патернализм становится в тягость. Поэтому историю развития европейской христианской демократии можно рассматривать и в том числе как историю эмансипации, реакции на крайности патернализма.

В этом поиске справедливости и равноправия личностей, как это часто происходит, вместе с диктаторством и авторитаризмом, с развитием нашей цивилизации по-видимому выплескивается или вымывается и отцовство. Так, с тревогой об этом говорит известный итальянский педагог Франко Нембрини: «Новое время восстало против фигуры отца, отцовство обвиняется в авторитарности, и вся педагогика строится теперь на отрицании авторитета во имя неверного и искаженного представления о свободе»[1].  Поэтому, на мой взгляд нам, христианам, важно уметь находить ответ: нужно ли нам отцовство как духовная реальность нашей жизни? В чем уязвимость, хрупкость современного отцовства? Что есть отцовство, не сводящееся к патернализму?

Ниже мы предлагаем больше наши размышления, нежели ответы.

 Актуален ли завет?

Культурный феномен, который вошел в после-авраамическую традицию как «Завет», основан на непреложности и необсуждаемой святости некоего События-встречи, которое полагает основу жизненного движения и мировосприятия.

Важно подчеркнуть, что это событие – личное и взаимное. Хотя оно имеет начало во времени, но имеет потенциал к бесконечному развитию.

Завет – это Встреча. Встреча того, кто даёт бóльшую полноту и того, кто её обретает от дающего.

Тот, кто даёт – не оставляет того, кто получает. Он остается с ним, даже если обретающий забывает об этом: если мы неверны, Он пребывает верен, ибо Себя отречься не может (2-е послание к Тимофею 2:13).

В обоих данных нам Заветах, запечатленных в святом слове – Завете через Моисея и Завете через Иисуса – содержится обещание, напутствие к тому, кто рождается этим Заветом (в первом – обещание умножения и развития народа Израильского, во втором Завете – благословение Нового Израиля). Для нас, христиан, Новый Завет безусловно актуален. А если это действительно так, нам возможно и необходимо увидеть: то благословение Отца, которое заложено в Новом Завете, может являться образцом для каждого отца-христианина. Образцом того, как отеческая любовь сохраняет и умножает свободу своих детей. Отец, даруя жизнь, дарует и потенциал к полноте жизни, к ее умножению в любви (конечно, в реальных семьях – этот потенциал даруется через взаимную любовь обоих родителей, и материнская любовь – это другой аспект той же любви, насыщенный и богатый) и, тем самым, дарует возможность к реализации той свободы, которая питается способностью к любви, её приятием и умножением, и неотдельна от неё.

 Способность к любви, взращенная через отцовство и ее значение для творческого начала.

Итак, христиане, как народ Божий, призваны расти – расти и как единое тело Христово во взаимном богатстве развивающихся связей любви (Еф. 4: 16); расти и как общность, призванная преображать мир, в котором мы пребываем. Тот, кто взращен в отцовской любви, обретает через нее удивительный дар – дар строения новой жизни. Откуда этот дар? Мы предполагаем, что это именно свойство дара отцовства, которое от Бога-Отца: открывать стратегию движения и роста на протяжении поколений – для каждого ребенка в этом новом поколении. Ребенок, рождаясь от родителей, принимает чаяния и устремления своих отцов и праотцов. Конечно, эти чаяния не программируют жестко его будущее (такого жёсткого конструирования будут избегать мудрые родители), но открывают возможности, реализуют уже обретенный прошлыми поколениями творческий потенциал.

Важно отметить, что открытие этих творческих возможностей происходит через личное общение, на что премудро, как мы считаем, обращает внимание М. Бубер («Я и Ты»). То есть, мир для развивающегося ребенка, согласно М. Буберу, живой и изначально «личный». Поэтому дар общения, и общения созидающего – это изначальный дар. Из этой способности созидающего общения, которая развивается во многих направлениях, и происходит многоаспектная способность преобразования мира.

Какая в этом роль отцовства? Полагаем, что «слышание» отцом завета от своих отцов (и ЗАВЕТА – для отцов, находящихся в Теле Христовом – т.е. в Церкви) дает способность соединить временное и вечное. Во временном дети чувствуют свободу выбора своего жизненного пути, а в аспекте вечности – они чувствуют и доверяют благословению, которое идет от отца через поколения.

При этом, по свидетельству Церкви, дар отцовства – это дар, который дается не только по естеству (т. е. мужчинам, которые становятся отцами по плоти), но и по благодати. Ведь множество святых и праведников (прославленых и непрославленых) взрастили в своем отцовстве достойных и верных чад, сохраняющих и передающих завет от отцов, не будучи отцами по плоти. В этом – тайна христианской жизни, жизни Церкви.

Возвращаясь к тому, что мир для ребенка, входящего в него, изначально «личный», мы полагаем, что творческое преображение мира – это развитие личного общения с Тем, кто этот мир сотворил; возможно, общение вначале неосознанное, но, в потенциале своего развитие – оно естественно приводит к Личности Того, от Которого всё («Имже вся быша» - Символ веры на церковнославянском). В значительной части созидательной деятельности человека – общение с другими людьми, отношения в среде близких по вере – это и есть такое творчество, творческое преображение. Восстанавливая в общении любви «образ и подобие» друг в друге, встречаясь друг с другом – мы идём ко Встрече с Отцом, к единству со «Светом от Света» в Духе, которому не будет конца…

[1] Цитируется по: Ф. Нембрини. От отца к сыну. К., изд. Дух и Литера, 2013, ст. 8.