Недавно УПЦ (МП) разразилась победной реляцией: священник из Бердянска, который перешел в ПЦУ, не выдержал царящей в новой Церкви бездуховности и вернулся в лоно «канонической Церкви». Одних этот, в дословном смысле, «камбек» очень обрадовал – как доказательство собственной правоты в отстаивании «истинной веры», не особо выбирая средства. Других это должно было демотивировать в принятии решения о переходе в ПЦУ. Мол, зачем менять шило на мыло, жечь мосты и плевать в колодец – вдруг доведется возвращаться? Но нас интересует не столько внешний эффект вокруг этих достаточно будничных событий. Важно попробовать разобраться, по какой причине это происходит. Зная причину и мотивацию священников, можно хотя бы схематично представить, как могут развиваться события дальше.

Причин «ре-возвратов», по мнению автора, может быть несколько. Первая причина – переход в ПЦУ был эмоциональным решением, принятым в состоянии обиды на правящего епископа УПЦ (МП) или конфликтов с другими священниками этой юрисдикции. Это мы уже видели в недавнем прошлом, когда миграции клириков из юрисдикции в юрисдикцию были лишь вопросом личного комфорта «мигрантов». Переходом к оппонентам можно было угрожать (и часто весьма небезуспешно) своему церковному руководству. Однако надо признать, что парад эмоциональных (то есть не идейно мотивированных) миграций уже остался в прошлом. Статистика численности каждой юрисдикции измеряется уже в тысячах приходов, и начинает работать закон больших чисел. Епископам уже давно все равно, сколько произошло единичных переходов клириков из их епархии к конкурентам: семинарии еще нарожают.

Вторая причина – финансовая неустроенность. Ведь ни для кого не секрет, что пожертвования общины далеко не всегда могут покрыть нужды прихода, священника и обслуживающего персонала. Приходится искать жертвователей или меценатов. И здесь часто священник становится заложником личных взглядов потенциального ктитора. В одном случае меценат не готов делиться честно заработанными денежками с «московскими попами», в другом кошелек открывается только для «канонической Церкви». Выбор не из приятных, особенно если для священника его деятельность не бизнес, к которому нужно относиться цинично, без особых морально-этических рефлексий.

Третья причина – турбулентность в самой общине. Не все священники были готовы к тому, что в 2014 году их паства резко выйдет из привычной зоны комфорта и встанет перед проблемой самоидентификации. И так могло статься, что священник переходил в ПЦУ по требованию общины, совершенно не испытывая ни малейшего сочувствия к украинской патриотической идее. Понятно, что ему будет дискомфортно служить в этой общине уже в юрисдикции бывшего «классового врага».

Четвертая причина – враждебность «старичков» к «новичкам». Особенно это чувствуется в тех проблемных для ПЦУ регионах, где доминирует Московский Патриархат. Там на счету каждый меценат, каждый клочок дешевого помещения, каждый десяток паствы. И были случаи, когда представители бывшего Киевского Патриархата, автоматически ставшие клириками ПЦУ, очень недружелюбно среагировали на «новичков», вытесняя их из «хлебных мест».

Ну и, наконец, самая весомая причина, которая лежит на поверхности: борьба не за души, а за храмы. И вот на этом моменте хочется остановиться подробнее.

Нередко приходится читать в сводках боев о том, что «такой-то храм остался верен канонической Церкви» или «такой-то храм перешел в ПЦУ». Звучит совершенно абсурдно – ведь у храма нет ножек, он не может перейти в какую-нибудь юрисдикцию – это имущество. Но почему-то этот абсурд мало кого смущает. Однако здесь нет ничего нелогичного, если вспомнить, что согласно п.1 раздела ХІ Устава РПЦ «приходом является община православных христиан, состоящая из клира и мирян, объединенных при храме». То есть, не общая вера является точкой сборки прихода, а храм. И именно храм является символом самоидентификации общины. Хотя в Украине формально другое определение прихода, ментально мы все еще живем фантомными болями РПЦ: есть храм – есть приход, нет храма – нет прихода.

Но, если вдуматься, активное храмостроительство после распада Советского Союза происходило не столько как следствие роста числа верующих, объединенных в общину, сколько как попытка «отмолить грехи» атеизма перед Богом. Здесь приходит на ум ассоциация из книги Исхода (глава 11): евреи мазали кровью жертвенных агнцев косяки своих дверей, чтобы ангел смерти прошел мимо них и не умертвил их первенцев. Точно так же и наш народ старался засеять постсоветское пространство луковицами храмовых куполов, чтобы Бог сверху видел: ага, это люди богобоязненные, их не надо трогать. Мысль о том, что храм не всегда есть детоводитель ко Христу, в те времена казалась дикой и кощунственной: ну, как же, человек увидел золотую луковку, зашел, перекрестился, поставил свечечку – значит, уже проснулись какие-то глубинные церковные рефлексы, забурлила вера христианская. Впрочем, свою позитивную роль в возврате постсоветского народа к христианской традиции храмы все же сыграли. Если запретить ученикам свидетельствовать о Христе, камни возопиют (Лк.19:40). Многим удалось достать из глубоких подвалов души стержни христианской совести и, как минимум, вытереть их от ржавчины.

Но традиция и вера не всегда тождественны. По-прежнему считается, что традиционная культовая эстетика – залог правильной веры. И отказ от строительства храма, проведение служб в «неприспособленных для этого помещениях» в ряде случаев воспринимается как признак духовной примитивности. Поэтому борьба за храм – это и борьба за «духовную зрелость». И если в результате конфликта часть общины уходит служить на квартиру к священнику – это проигрыш. Кто остался в храме – тот и победил. Надо ли объяснять, насколько уродлива эта логика? Но пока, как показывает практика, именно эта логика определяет тональность информационных бюллетеней церковной борьбы.

Вера от слышания, а слышание – от Слова Божия. Люди научились словами литургии обращаться к Богу. Но времена быстро меняются: если раньше из поколения в поколение передавался инстинкт участия в церковных таинствах «ради здоровья», то сегодня молодежь совершенно нечувствительна к суеверным запугиваниям бабушек, и возвышенная храмовая эстетика их мало впечатляет. Поэтому Церковь должна учиться давать смыслы, а не ритуалы. Пока этого понимания, к сожалению, нет. Значит, будем продолжать миссионерствовать по старинке со всеми вытекающими отсюда последствиями. И вытекающими из церкви прихожанами тоже. Так что пока постсоветское православие находится, пардон за каламбур, в «каменном веке».

Но далеко не все происходящее можно отрефлексировать как следствие человеческой непоследовательности и самозащиты. Иногда речь идет о банальных и довольно циничных социальных технологиях, которые активно применяются и в церковных делах.

К примеру, дискредитировать ПЦУ можно с помощью простой технологии, когда сначала анонсируется переход священника или общины в ПЦУ, а через некоторое время с горечью можно наблюдать покаянное возвращение блудных сыновей в лоно «канонической Церкви». Мол, было короткое помутнение разума, побыли немного в этой новой Церкви – и глаза открылись: там одна политика, национализм, бездуховность, экуменизм, в храмах их чувствуется холод и пустота и т.д. Естественно, эти «цыганочки с выходом» из «безблагодатной Церкви» громко и пафосно анонсируются в церковных СМИ. Как говорится, профит налицо.

Но, наверное, есть в этом некое Божье провидение, что ПЦУ доведется пройти через это, приобрести опыт рассудительности в тех ситуациях, когда сложно сдержать свое рвение улучшить статистику переходов, которые почему-то приравниваются к объединению. Это только романтики считают, что «невольник – не богомольник». Практика показывает, что все зависит от мотивирующих ресурсов и методов: невольники ведь тоже люди.

И немного морализаторства напоследок. Никто не готов принимать выбор другого человека. Доходит до смешного, когда во время храмового конфликта священник часть своей реальной паствы способен объявить чужаками, никогда не ходившими в храм и не принимавшими участие в таинствах. Единство такой общины уже восстановить будет сложно. Мудрость Авраама, отпустившего с миром (и большим имуществом) Лота («да не будет раздора между мною и тобою, и между пастухами моими и пастухами твоими, ибо мы родственники», Быт.13:8), для нас пока недосягаемая высота. А то, что во всем мире считается цивилизованным способом решения споров, у нас называется «компромиссом с дьяволом». Который часто начинается совсем не с компромисса. А с пены на губах ангела.