Москва слезам не верит, или Являются ли россияне славянами?

В принципе, меня не удивило, что моя статья «Откуда пошла Русьская земля...» вызвала неоднозначную реакцию. В частности, на сайте газеты «День» разгорелась своеобразная дискуссия. Не вдаваясь в ее детали, обращу внимание лишь на некоторые основные моменты. Оппоненты часто упрекали меня, что я пользуюсь только одним источником — «Повестью временных лет», игнорируя другие, в т.ч. и археологические источники. Не стану отрицать: это действительно так. Но ведь цель статьи была — показать, как в этой «Повести...» трактовались этнологические вопросы и что в ней подразумевалось под Русью.

Проследить же, как изменялась трактовка термина «Русь», как Русь, в конце концов, «превратилась» в Россию, как происходит сознательное или несознательное отождествление этих понятий — это задача намного более широкого исследования.

Однако бросилось в глаза другое: оппоненты почему-то прониклись тем, что у меня, мол, есть какие-то сомнения относительно славянскости россиян. Хотя, казалось, в статье я этой темы не касался.

Тогда у меня возникла мысль: а почему бы ее не затронуть. Тем более, что и во времена прошлые, и сейчас, когда на щит поднята мифологема «Русского мира», российские националисты активно эксплуатировали и эксплуатируют тему славянского единства. Да и на бытовом уровне, когда кто-то хочет доказать, что россияне и украинцы — «братья навеки», прибегает к «убийственному аргументу»: мы же, мол, славяне, православные.

Однако не все так просто...

В свое время меня поразил один эпизод в романе У. Самчука «Волынь». Отмечу, что это произведение в значительной степени автобиографично и относительно объективно изображает жизнь волынского села начала ХХ века. Отец героя, некий крестьянин-середняк, желая «выбиться в люди», ищет, где бы купить дешевую землю. Он, как и все его односельчане, считает себя россиянином, уважает русского царя, то есть является «сознательным» обывателем империи Романовых. И вот однажды он едет искать землю в Центральную Россию, где-то аж под Москву. Приехав домой, рассказывает своим односельчанам, как тамошние россияне отличаются от них, «россиян» Волыни. И эти отличия, оказывается, весьма существенны.

Даже в наше время глобализации они есть. И этому есть свое объяснение. Ведь этнические субстраты, на основе которых формировались российская и украинская нации, заметно отличались друг от друга. Обратимся к данным археологии. Уже со времен неолита на территории Восточной Европы (от Черного и Балтийского морей, Карпатских гор вплоть до Урала) сформировались три разных расово-этнических образования. Отличался и их образ жизни. Одни преимущественно занимались земледелием, другие — скотоводством, третьи — охотой. В степных регионах проживали кочевые, пастушьи племена. Со временем здесь укоренились тюркские этносы, у которых есть свои многочисленные родственники и на территории Азии. Территорию юго-восточной части Европы заняли индоевропейские племена, среди которых со временем выделились славяне. Что касается северо-восточной части Европы, то они стали ареалом для проживания финно-угорских племен.

Последние сформировались в достаточно неблагоприятных условиях, среди холодных хмурых заболоченных пущ Евразийского континента. Это повлияло на их образ жизни, их поведение. Часто этнографы отмечают упрямство представителей этих этносов, их замкнутость. Иногда — немногословность. А также своеобразную воинственность, даже агрессивность. Ведь им постоянно приходилось воевать с «хищным лесом», диким лесным зверьем. Это тоже порождало «мрачное», недоверчивое отношение к окружающей действительности.

Живя в отдаленных лесных районах, финно-угорские племена часто были изолированы от цивилизационных центров. В своей жизни они сохраняли немало «примитивных», патриархальных качеств. Поэтому становились объектом завоеваний более развитых народов — германских, славянских, тюркских.

Однако (здесь стоит сделать ремарку) цивилизационная отсталость финно-угров, обусловленная длительным проживанием в неблагоприятной природной среде, вовсе не свидетельствует об их какой-то «неполноценности». Есть примеры, что немало финно-угорских народов (венгры, финны, эстонцы), попав в круг европейской цивилизации, благодаря своей предприимчивости, настойчивости демонстрируют незаурядные успехи, а среди знаменитых россиян было и есть немало выходцев из среды финно-угорских народов, доныне сохраняющих свою идентичность.

Не секрет, что российский этнос, становление которого происходило в северо-восточной части Европы, формировался преимущественно на финно-угорской этнической основе. Дабы меня не обвинили в том, что я использую какие-то антироссийские тезисы украинских националистов, обращусь к классической работе выдающегося археолога Алексея Уварова «Меряне и их быт по курганным раскопкам», опубликованной в Москве еще в 1872 году. Здесь стоит сказать несколько слов об этом авторе. Он был родом из графского семейства, которое несколько веков верой и правдой служило государству Российскому. Его отец, Сергей Уваров, с 1818 по 1855 год был президентом Российской академии наук, в 1833—1849 годах занимал должность министра народного образования. Это именно тот Уваров, которому принадлежит печальноизвестная формула российско-имперского национализма «православие, самодержавие, народность». Ею и сейчас кое-кто в России не прочь воспользоваться. Но вернемся к его сыну — Алексею. «Сын за отца не отвечает», — так в свое время сказал «великий учитель» И. Сталин. Не знаю, насколько Уваров-младший разделял взгляды своего отца, однако, несомненно, он был вполне лояльным обывателем Российской империи, принадлежал к представителям ее элиты, то есть заподозрить его в какой-то антироссийскости нет никаких оснований.

Итак, обратимся к его работе. Начиная с 1851 года по 1854-й А. Уваров провел широкомасштабные археологические раскопки на территориях тогдашних Московской, Тверской, Новгородской, Костромской, Ярославской и Владимирской губерний. Проводились они (кстати!) под эгидой министра внутренних дел. В целом было раскопано 7 729 надмогильных курганов.

Хотя А. Уваров, следуя имперской идеологии, утверждает, что территория, которую он исследовал, — это Русь, все же он показывает, что эту землю в период Средневековья населял финно-угорский этнос меря. Он также приводит ряд топонимов этого региона (преимущественно озер и рек), свидетельствующих об их финно-угорском происхождении. Назовем, чтобы не утомлять читателей, лишь небольшое их количество — Шальма, Кульза, Касть, Кема, Лахость, Каргаш, Рахма, Сигорь, Сора, Тюмба, Ученжа, Пеза, Тебза, Мича и так далее. Поистине славянское благозвучие! Да и название столицы России — Москва — вовсе не славянского, а финно-угорского происхождения. Исследователь утверждал также, что немало поселений на территории тогдашней центральной России сохраняли имя мери (Мерлево, Мерлиновка, Мериново и тому подобное)¹. Нетрудно также на основе наработок А. Уварова установить, что и в бытовом, и культурном аспектах, а также антропологически финно-угорский народ меря заметно отличался от славянских племен.

В своих рассуждениях и выводах относительно этой проблемы А. Уваров был далеко не одинок. Можно привести многочисленные высказывания российских ученых в пользу того, что именно финно-угорские народы (не только меря, но и чудь, мурома, весь и др.) были этническим ядром российской нации. Например, один из столпов российской историографии Василий Ключевский утверждал, что «финские племена были исконными жителями в самом центре нынешней Великороссии»². А другой русский историк — Михаил Покровский — даже сделал такое резкое заявление: «Великороссия построена на костях «инородцев», и едва ли последние весьма утешены тем, что в жилах великороссов течет 80% их крови»³. Причем, говоря об «инородцах», ученый имел в виду преимущественно финно-угорские этносы.

О большом влиянии финно-угорских этносов на становление российской нации говорил выдающийся русский лингвист и этнограф — граф Николай Трубецкой. В работе «К проблеме русского самопознания» (1927) он отмечал, что русская народная культура — это «особенная зона», в которую, кроме россиян, входят еще финно-угорские «инородцы» вместе с тюрками Волжского бассейна. Ученый утверждал, что народный костюм россиян, скорее, не славянский, а финно-угорский. В частности, писал: «В русско-финском костюме есть несколько характерных общих черт (лапти, косоворотки, женский головной убор), неизвестные романо-германцам и славянам»⁴. Кроме того, ученый указывал на неславянскую пятитоновую гамму народных русских песен и некоторые неславянские особенности фольклора — отсутствие русального цикла, колядок, финский культ березы и тому подобное.

Финно-угорские этносы, проживавшие на территории северо-восточной Европы, из-за своей цивилизационной отсталости подверглись сильным иноэтническим влияниям в период Средневековья и Нового времени. Наиболее мощным оказалось влияние славянское или русьское (фактически украинское). В течение многих веков происходила своеобразная «русификация» финно-угорского этнического массива Северо-Восточной Европы. Результатом этого и стал генезис российского этноса.

Проникновение славянского народа на эти территории началось достаточно рано, еще где-то в ІХ—Х веках. Основным объектом его колонизации сначала стали земли, где со временем образовалось Новгородское государство, контролировавшее значительную часть пути «из варяг в греки». Здесь возникло немало славянских поселений. Соответственно, и местное финно-угорское население (чудь) подверглось некоторой славянизации, переняло элементы русьской культуры. К тому же Новгород и Новгородская земля были тесно связаны (экономически, политически и культурно) с Киевом. Исследователь Я. Дашкевич, например, считает, что на Новгородщине уже в древнерусские времена существовал отдельный этнос. На наш взгляд, здесь, скорее, происходило формирование отдельного этноса, в котором фактически и формально преобладало славянское начало. Правда, со значительными примесями финно-угорских элементов. В то же время Новгород был сориентирован на западные цивилизационные центры, на балтийскую торговлю. В целом этот этнос был близок к Руси-Украине — относительно культуры и даже языка.

Подтверждением этому являются т.н. былины, часто трактуемые как русский эпос. Однако этот эпос имел локальное распространение — как правило, земли бывшего Новгородского государства. Известно, что эти былины имеют киевское происхождение, в них часто присутствуют сюжеты, связанные с Киевом, князем Владимиром и так далее.

В свое время Николай Костомаров (1817—1885), сделавший достаточно большой вклад как в русскую, так и украинскую историографии, решил провести этнографические исследования в околицах Новгорода. Он пешком обошел несколько сел вокруг Ильменского озера, общался с местными жителями. Все это описал в «Автобиографии». В частности, ученый указал на бытовые отличия между жителями Новгородского края и жителями Центральной России. И — что важно — отметил некоторые черты новгородского диалекта. Он прямо указывал, что этот диалект близок к малороссийскому (украинскому) языку — в нем буква «о» никогда не меняется на «а», прослеживается сильное полногласие, замена в некоторых случаях «а» на «я» (девиця, травиця) и тому подобное. В этом диалекте есть немало слов, которые не употребляются в великороссийском языке, но есть в украинском: «шукать», «хилить», «шкода», «що» вместо «что», «жона» вместо «жена» и тому подобное⁵.

Весьма показательна история «присоединения» Новгородской земли к Московии. Началась она при царе Иване ІІІ, еще в 1471 году, когда московиты разгромили новгородские войска на реке Шелони. При этом московское войско, опустошив Новгородскую землю, убило тысячи людей. В 1478 г. Новгород окончательно капитулировал. Тогда же из Новгорода московиты вывезли около семи тысяч людей (собственно, новгородскую элиту). Часть из них казнили, а часть расселили в городах «коренной» России — Нижнем Новгороде, Владимире, Муроме, Переяславле, Ростове, Костроме и так далее. Вместо них в Новгород из Москвы и Московии послали «детей боярских и купцов».

Не похоже ли это на массовые депортации, которые были как в царской России, так и в советское время?

Однако трагедия Новгорода и его земли на этом не закончилась. Сепаратизм его жителей подавляли в течение еще целого века. А царь Иван Грозный в 1570 году устроил для них кровавую баню, описания которой просто поражают нечеловеческим садизмом.

О жестоком «присоединении» Москвой Новгорода свидетельствуют документы. Даже официальные русские историки (Николай Карамзин, Сергей Соловьев) не забыли в своих произведениях описать эту жестокость. Другое дело, что трактовали они это как «собирание русских земель». Кстати, именно покорив Новгород, царь Иван ІІІ начал титуловаться как «государь всея Руси».

Однако когда читаешь об этой жестокости, возникает мысль, что это было не «собирание земель», даже не завоевание чужих территорий. Это было нечто большее. И называется это — этноцид.

Новгород упорно не хотел подчиняться Московии. Слишком разными были эти государства. В то же время московские завоеватели стремились не только покорить население Новгородской земли, но и истребить, депортировать ее население, заселить территорию своими людьми. Фактически это была этническая война.

Однако вернемся к вопросу о становлении российского этноса. Уже отмечалось, что земли, где формировался этот этнос, не были славянскими. Почти до ХV века они не трактуются как Русь. Для их обозначения в письменных источниках иногда употреблялся термин «Залесье».

Какое он имел значение? Между, собственно, Русью, Киевской землей и этим регионом были огромные непроходимые Брянские леса. Отсюда и название — Залесье. Трудно сказать, когда эти земли оказались в орбите интересов Киевского государства, очевидно, где-то в ХI веке. Тогда «Повесть временных лет» фиксирует противостояние между местными волхвами и представителями княжеской власти, которые, очевидно, кроме сбора дани, осуществляли христианизацию этих земель. Стоит отметить, что православная церковь была частью княжеского государственного аппарата. И, судя по всему, именно она сыграла заметную роль в славянизации Залесья. Осуществляя крещение местного населения, она так или иначе приобщала жителей этого края к «русьскому сообществу».

Вам не кажется странным, что в русском языке сельских жителей называют крестьянами, то есть христиане, крещенные? Вероятно, в древности именно так на Залесье называли финно-угорских туземцев, принявших христианство и ставших подданными церкви и князя.

Судя по всему, у Киева не было непосредственных контактов с Залесьем. Русьское проникновение в этот край происходило трудно, и то преимущественно через Новгородские земли, которые были связаны с Залесьем не только реками; и здесь, и там проживало финно-угорское население, что, разумеется, облегчало коммуникацию. В целом земля Залесья была малопривлекательной для киевских князей. «Отличаясь суровым климатом, населенная бедными финскими племенами (Весь, Меря), — писал русский историк Д. Иловайский, — она считалась самым последним уделом»⁶. Понятно также то, что русьские (преимущественно киевские) летописцы не писали об этом крае.

Воссоздать историю Залесья, начала его славянизации в ХI—ХІІІ веках проблематично. До нас дошли только фрагментарные свидетельства. Создается впечатление, что основным славянизатором была церковь, использовавшая в богослужении церковнославянский язык. Поэтому не удивительно, что в русском языке так много церковнославянизмов и он, в некотором смысле, ближе к южнославянским языкам (болгарскому, сербскому), чем к соседним восточнославянским (украинскому, белорусскому). Славянская, фактически русьская (украинская) речь звучала при дворах русских князей, покоривших себе эту территорию. На этом языке так или иначе начинали разговаривать княжеские слуги из местного населения. Таким образом, здесь происходило постепенное формирование своеобразного славянского койне, а также формирование «русского сознания». По крайней мере, политическая элита и церковь в Залесье отождествляли себя с Русью.

В 1237 г. татары завоевали Залесье (в литературе часто это завоевание называют монголо-татарским, хотя этот термин недостаточно корректен). С того времени на долгий период эта земля оказывается в сфере политических интересов татарской Золотой Орды. Фактически она стала частью (улусом) этого государства. В этих землях был великий князь, получавший ярлык от хана Золотой Орды.

Не вдаваясь в нюансы, отметим, что политическое положение земель «основной» Руси (Украины, Беларуси, Новгородской республики) было несколько иным после татарского нашествия. По крайней мере, они политически были более удалены от золотоордынских ханов, нежели Залесье. Некоторые из русских земель «продолжили» свою государственную традицию в форме федерального Великого княжества Литовского. К сожалению, в нашей исторической литературе и далее господствует сомнительная формула, навязанная не без влияния российской имперской историографии о «завоевании» украинских и белорусских земель литовцами. Что касается Новгородской республики, то у нее были неплохие отношения с Великим княжеством Литовским.

Несмотря на то, что Залесье стало политической частью Золотой Орды, а элитарные слои подверглись заметной татаризации, этот край и в дальнейшем формально продолжал славянизироваться. Основную роль в этом процессе по-прежнему играла православная церковь, получившая очень широкие права от ордынских ханов. Определенную роль продолжали играть и «эмигранты» из русьских земель. Например, таким был митрополит Петр Ратенский, который фактически перенес центр митрополии в Москву, воевода Дмитрий Боброк-Волынский, которого считают героем битвы на Куликовом поле. Эти люди, конечно, приходили в Залесье не сами, они приводили с собой слуг.

Политическим центром Залесья в ХІV в. стала Москва. Поэтому край начали называть Московией — в отличие от Руси, ведь так в ХІV—XVII веках называли преимущественно украинские и белорусские земли. В письменных источниках того времени (как русьских, так и европейских) видим, что в них в основном четко различали Русь и Московию.

Другое дело, что московские правители со временем, особенно после того, как им удалось стать самостоятельными и освободиться от татарской зависимости, начали апеллировать к русьскому наследию, рассматривать себя потомками русьских князей, когда-то правивших в Киеве. Наследие княжеской Руси (культурное, церковное, политическое) и в дальнейшем было привлекательным. В конце концов, заявляя права на такое наследие, московские правители могли претендовать на Русьские земли.

Мои оппоненты упрекнули меня, что я «забыл» о «Задонщине», когда говорил об интерпретации термина «Русь» в древнерусские времена. Не стану напоминать, что «Повесть временных лет», которую я характеризовал, и «Задонщина» — памятники хронологически разные. При всех вопросительных знаках, которые оставляет «Задонщина», следует указать, что самый давний ее список датируется 70-ми гг. ХV в. — как раз временами царя Ивана ІІІ, который, как уже говорилось, начал себя называть правителем всей Руси. Так, несмотря на то, что в «Задонщине» употребляются термины «Русь», «Русская земля» в широком понимании и в ее состав включается Московия, тем не менее автор определенным образом разграничивает Русь и Залесье. Вот, например, как звучат слова князя Дмитрия Ивановича в начале этого произведения: «Пришла к нам весть, братья, что царь Мамай стоит у быстрого Дона, пришел он на Русь и хочет идти на нас в Залесскую землю»⁷.

Понимание своей русьскости возрастало у московских правителей по мере того, как удавалось им присоединить к себе новые территории, заселенные преимущественно славянскими народами. Сначала это были Новгородская и Псковская земли (ХV в.), потом — Смоленская (ХVІ в.), украинские и белорусские (ХVІІ—ХVІІІ в.). Это, в конце концов, способствовало славянизации и «русификации» Московии. В конечном итоге царь Петр І провозгласил Российскую империю. В данном случае был употреблен термин «Россия», которым греки обозначали Русь. Также во времена Петра І и Екатерины ІІ в России осуществили широкомасштабную программу «переписывания истории», изъятия и фальсификации документов, целью которых стало создание мифа, что самодержавная Россия является наследником бывшей княжеской Руси с центром в Киеве.

Конечно, сейчас нет чистых славянских этносов. Не являются таковыми и украинцы, в языке и культуре которых наблюдаем немало тюркских элементов. Но одно дело, когда этнос творился преимущественно на славянской основе, а другое — когда произошла славянизация неславянского этнического субстрата с включением славянских элементов. Создание российского этноса осуществлялось как раз иным путем. В этом его уникальность. Больше таких народов среди славян нет. Поэтому ментальностью, культурой, языком россияне отличаются от других славян. У россиян сохранилось немало от ментальности финно-угров — недоверчивое отношение к окружению, жесткое или даже жестокое поведение. «Москва слезам не верит» — кажется, эти слова довольно точно характеризуют такую ментальность.

И в завершение — буквально несколько слов о «Русском мире» и его развитии. В принципе, это не является чем-то новым. У россиян всегда были проблемы со своей славянской или русьской идентичностью. Чтобы поддерживать ее, необходимы были славянские доноры. И едва ли не наибольшим таким донором стали настоящие русьские, то есть украинцы. Подумаем, состоялась бы русская культура без «Грамматики» М. Смотрицкого (ее М. Ломоносов считал «вратами своей учености»); без Киево-Могилянской академии, давшей россиянам многочисленных церковных и культурных деятелей; без Н. Гоголя и его «Шинели», из которой, по словам В. Белинского, произошла русская литература; без философа П. Юркевича, стоявшего у истоков русской религиозной философии... Список можно продолжить.

Идея «Русского мира» никоим образом не свидетельствует о силе. Скорее — наоборот. В самой России баланс славянского и неславянского населения все больше склоняется в пользу последнего.

Но это их проблемы. Наша же проблема — не стать частью этого эфемерного «Русского мира», который на самом деле не является русским.

¹ Уваров А. Меряне и их быт по курганным раскопкам. — М., 1872. — С. 8—10.

² Ключевский В. Сочинения: В 8 т. — М., 1956. — С. 294.

³ Покровский М. Н. Возникновение Московского государства и «Великорусская народность» // Историк-марксист. — 1930. — Т. 18—19. — С. 28.

⁴ Трубецкой Н.С. К проблеме русского самопознания. — Б.м., 1927. — С. 31.

⁵ Костомаров Н. Автобиография. Бунт Стеньки Разина. — К., 1992. — С. 257—258.

⁶ Иловайский Д. Краткие очерки русской истории. — М., 1898. — С. 29.

⁷ Изборник. Повести Древней Руси. — М., 1986. — С. 190.

"День", 23 июля 2011