Люди мира отчаиваются, христиане же надеются. Как нам хочется подобной простоты, но не все так однозначно. Люди мира отчаиваются, но живут в единственной для них реальности, а потому лучшие из них стараются эту реальность спасти и сделать лучше. Христиане надеются на лучший мир, а потом худшие из них безразличны к реальности этого земного мира, отчаиваются в ней и даже не стараются сделать ее хоть немного лучше.

Надежда не постыжает не потому, что она не знает реальности жизни, но потому что она эту реальность оспаривает, она знает реальность иную, в свете которой здешняя, земная жизнь не кажется последней инстанцией.

«И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам. Ибо Христос, когда еще мы были немощны, в определенное время умер за нечестивых» (Рим.5:3-6).

Почему не постыжает надежда? Потому что мы уже получили не просто что-то или много, а все, точнее залог всего, залог будущей жизни. Если Христос за нас умер и Его любовь излилась в сердца наши, то ничего страшного случиться уже не может. Более того, мы не будем разочарованы, если чего-то недополучим или что-то утеряем. Любовь уже излилась, Христос уже умер – до того, как мы стали достойными этого, и даже до того, как мы начали мечтать об этом.

Надежда имеет основанием то, что уже случилось. Но то, что уже случилось, есть лишь задаток будущего. Поэтому надежда обращена вперед и ждет того, что приоткрытое ранее, скоро откроется во всей полноте. Надежда не живет прошлым, она знает, что в прошлом был лишь задаток будущего, лишь тень будущих благ.

Надежда знает, что может быть в будущем, потому что частично ей это уже открыто в опыте прошлого. Зная же, что ждет в будущем, она старается это будущее приблизить, ускорить, реализовать. Так надежда становится революционной, преобразующей силой. Христиане забыли, что надежда может больше, чем томительным чувством ожидания, что она способна менять реальность.

Христиане помнят только о надежде для себя, им совсем нечего сказать о надежде для мира. Подлинно христианская надежда не может быть только индивидуальной, она соседствует с ответственностью за судьбу других людей, за преображение всего мира, за общее будущее.

Надежда связывается с чувством, что не все обречено, что есть завтрашний день, что жизнь продолжится, что все сделанное имеет смысл и перспективу. Без надежды мы будем жить как бабочки-однодневки. Надежда же дает перспективу, надежда – ключ к будущему, дверь в завтрашний день, якорь в житейском море.

«Желаем же, чтобы каждый из вас, для совершенной уверенности в надежде, оказывал такую же ревность до конца, дабы вы не обленились, но подражали тем, которые верою и долготерпением наследуют обетования.

Бог, давая обетование Аврааму, как не мог никем высшим клясться, клялся Самим Собою, говоря: истинно благословляя благословлю тебя и размножая размножу тебя.

И так Авраам, долготерпев, получил обещанное.

Люди клянутся высшим, и клятва во удостоверение оканчивает всякий спор их.

Посему и Бог, желая преимущественнее показать наследникам обетования непреложность Своей воли, употребил в посредство клятву, дабы в двух непреложных вещах, в которых невозможно Богу солгать, твердое утешение имели мы, прибегшие взяться за предлежащую надежду, которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий, и входит во внутреннейшее за завесу» (Евр.6:11-19).

Помимо прочих смыслов автор послания к Евреям говорит о том, что сам Бог выступает гарантом нашего будущего, поэтому стоит долготерпеть и в этом долготерпении трудиться, а не лениться. Непреложность Божьих обетований состоит в том, что христианам принадлежит будущее, невзирая на явную обреченность мира.

Бог не меняет своих обещаний, Он дал непреложные основания для надежды. Вопросы стоит задавать не Ему, вопросы относятся к нам.

Чем является христианская надежда для нас – индивидуальным успокоением, приятным чувством ожидающего вскоре праздника, преобразующей силой в повседневной жизни, приближением грядущего Царствия в дне сегодняшнем и завтрашнем?

Является ли наша надежда активной? Или это ленивое и пугливое ожидание?

Является ли наша надежда общей, общезначимой? Или это индивидуальное самоуспокоение? Достаточно ли сильна наша надежда, чтобы стать публичной силой, трансформирующей общество?

На что опирается наша надежда – на видимые точки опоры или на приближающееся Царствие? Способны ли мы «без надежды надеяться», т.е. надеяться в отсутствие видимых на то оснований? Можем ли мы оспорить безнадежный порядок вещей?

Является ли наша надежда знаком нового мира, новой жизни, приближающегося Царствия Божьего? Или же она часть этого мира, пусть даже лучшая часть?

Насколько радикальна наша надежда? Сколько в ней от христианства и сколько от Христа?

Спасительна ли наша надежда, обещает ли она нам вечную жизнь? «Если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков» (1Кор.15:19).

Как далеко смотрит наша надежда? Надеемся ли мы на большее, чем просто «получше жить»?

Есть ли у нас мечта? Как меняет наша надежда сегодняшний день, каким она сделает день завтрашний? На что подвигает нас наша надежда? 

Станет ли наша христианская надежда спасающей надеждой всего мира?

«Итак, братия мои возлюбленные, будьте тверды, непоколебимы, всегда преуспевайте в деле Господнем, зная, что труд ваш не тщетен пред Господом» (1Кор.15:58)