Бывает такое – читаешь документ, подписанный серьезными людьми, а ощущение, что перед тобой то ли образчик утонченного стеба, то ли черновики неизвестного до сих пор романа Хеллера. Смеяться? Или, может, наоборот? Главы наших Церквей и религиозных организаций, входящие во Всеукраинский Совет Церквей, на полном серьезе считают, что только на НЭК по защите общественной морали вся наша надежда?

Бывает такое – читаешь документ, подписанный серьезными людьми, а ощущение, что перед тобой то ли образчик утонченного стеба, то ли черновики неизвестного до сих пор романа Хеллера. Смеяться? Или, может, наоборот? Главы наших Церквей и религиозных организаций, входящие во Всеукраинский Совет Церквей, на полном серьезе считают, что только на НЭК по защите общественной морали вся наша надежда? Что без него и его до сих пор малозаметной, но, тем не менее, одиозной деятельности мы погрязнем в потоках информационной грязи, разврата, насилия, всяческой розни? Да и сами СМИ пострадают вместе со своими зрителями-читателями, потому что упразднение НЭК ведет прямиком к государственной цензуре?

С одной стороны, казалось бы, к этому мнению стоит прислушаться – когда речь заходит о нравственности, церковникам и карты в руки. Но – НЭК? Так ведь это, простите, и есть тот самый орган государственной цензуры. В лице этого комитета она живет и здравствует уже много лет. А если на состоянии общественной морали это почти никак не сказывается, то это не значит, что цензуры нет. Это означает, что эта структура, как и многие-многие другие органы государственной бюрократии, мягко говоря, неэффективна.

Но это не смущает наших уважаемых глав Церквей и религиозных организаций. Ведь вопрос морали – очень удобный повод для столь желанного для них сотрудничества Церкви и государства. Сколько бы ни повторяли официальные лица Церквей, что «Церковь отделена от государства, но не отделена от общества», налицо стремления прямо противоположные – Церковь изо всех сил старается сраститься с государством, хоть как-нибудь, хоть бы и с самыми одиозными и неуклюжими его институтами, вроде НЭК по защите морали. Поневоле закрадывается подозрение, что по-другому работать с обществом она не хочет и не умеет.

В истории с НЭК по защите морали мне интересен вовсе не НЭК – он, кажется, вообще мало кому интересен. Нужен ли вообще отдельный государственный орган, занимающийся именно цензурой и моралью – вопрос спорный, разными странами решенный по-разному, и, в любом случае, это не тема данной статьи. Мне интересна позиция Всеукраинского Совета Церквей, который рьяно кинулся на защиту этого органа с сомнительной эффективностью и спорной общественной значимостью. Что это за «прекрасный союз»? Если честно, у меня впечатление, что основа у него чисто лингвистическая. Как книга „Знамениті сіднички мого братика» попала в поле зрения НЭК исключительно из-за слова «сіднички» в названии (мне трудно представить, чем еще эта смешная книжка могла заинтересовать поборника морали), так и Церкви решили солидаризироваться с НЭК только из-за слова «мораль» в ее названии. 

Все дело в том, что украинским конфессиям очень хочется сотрудничать с госструктурами. Даже тем из них, у кого «симфония» вроде бы не является непременной частью традиции. Даже несмотря на то, что с нашим государством в его нынешнем виде невозможно сотрудничать – можно только выполнять заказы, когда их соизволят дать. Несмотря на то, что сама организация и внутреннее состояние государственной машины никак не удерживается в одном смысловом поле со словом «мораль», что она дискредитирована кругом, и гражданин воспринимает ее в лучшем случае, как неизбежное зло. Несмотря на то, что Церковь на этом фоне с легкостью может иметь в обществе авторитет – в первую очередь, как раз в области морали – куда более ощутимый, чем любой представитель политической элиты, любая политическая сила, НЭК или все они вместе взятые.

Но она транжирит этот потенциал на сомнительные союзы. В частности, используя пресловутую «мораль» как повод. Действительно, зачем тратить собственные силы, если есть уже готовые мощности государственной машины. Верхушка иерархии наших Церквей состоит из людей старше 40 лет. С абсолютной точки зрения – это правильно: осторожность, житейский опыт, мудрость и прочие прекрасные качества зрелости. Но в нашей ситуации это имеет одно отягчающее обстоятельство: все они – выпускники советской школы, с молоком альма-матер впитавшие некоторые искривленные представления об общественном бытии и определяемом им сознании. Времена изменились, поменялись взгляды, был принят постриг, рукоположение, но тяжелое наследие тоталитарного воспитания нет-нет, а дает о себе знать. Например, уверенностью в том, что все в общественном бытии зависит от всесильной саморегулируемой государственной машины, которая «услышит каждого» и никому ничего не забудет.

Свою государственную машину мы традиционно и заслуженно не любим. Безотносительно к тому, кто там нынче Президент или кто именно заседает в конкретно взятом кабинете. Среди них много симпатичных людей, среди этих мелких чиновных сошек. Они не злодеи, не взяточники, не коррупционеры – они просто профессионалы, что для чиновника всегда означает «конформисты». Другие в машине не задерживаются. Не только в нашей – в любой бюрократической машине. Наша от каких-нибудь европейских отличается только количеством грязи внутри своих механизмов и тем, что именно этот слой грязи, а не какие-то там законы и соображения блага граждан, задает программы, по которым эта машина работает.

Тот, кто солидаризируется с этой машиной, соглашается и со способом ее работы. Например, церковники, становясь грудью на защиту НЭК в ее нынешнем виде, подписываются под тем, что работа этого органа их устраивает. Несмотря на то, что результаты этой работы, мягко говоря, скромны до незаметности. Из чего можно сделать парадоксальный, нет, абсурдный вывод: ситуация с нерегулируемой (а)моральностью нашего информационного бытия удовлетворяет членов ВСЦиРО.  

Но ведь на словах они утверждают совсем обратное! И их – на словах – смущает аморальность, разъедающая нашу государственную машину. Во всяком случае, им не хочется, чтобы экспертизу «на порно» делали в МВД – ведь и ребенку известно, как легко «порешать вопросы» в наших правовых ведомствах. Что ж, к чести наших религиозных лидеров, они предпочитают неэффективность взяточничеству. Но неужели это единственная альтернатива? Или это у нас такой национальный спорт – выбирать именно из двух зол?

Патетический вопрос «так что же – ничего не делать?» только сбивает нас с толку. Потому что ответ на этот вопрос принципиально перевирали в советской школе и продолжают перевирать сейчас, утверждая, что «государство и общество не должны противостоять друг другу».

Должны, увы.  Потому что государственная машина не саморегулируется, не регулируется никем и ничем изнутри – тем, кто «внутри», все, в общем, нравится. Ее работу можно корректировать только снаружи. В нормальных условиях – это и есть роль общества и его гражданских институтов.

Но Церковь не спешит искать опоры и союзничества среди нас, т.е. в обществе. Ее можно понять – общества-то нет. Общество, как известно, рождается в общении. Для того, кто это понимает, «революции Фейсбука», например, не стали неожиданностью, ведь социальные сети – это общение в чистом виде, т.е. возможность договариваться, солидаризироваться, становиться сообществом и, наконец, действовать. Характерно, что у некоторых представителей Церквей это открытие вызвало не увлечение новыми возможностями общения и организации в сообщества, а вопли об «электронном концлагере» и «сетевых хомячках». Вывод очевиден – церковное руководство боится общения. Несмотря на то, что общение, казалось бы, в самой природе Церкви. Их можно понять: общение – явление во многом стихийное, им нелегко управлять бюрократическими методами, к которым привыкла современная Церковь. Бюрократии проще иметь дело с другой бюрократией. Поэтому в союзники себе священноначалие выбирает госструктуры, а не нас с вами. И им поневоле приходится делать вид, что с нашей государственной машиной все, в общем, нормально, с ней можно работать, она не так уж плоха.

Можно, например, встречаться с Президентом, независимо от того, что он там «науправлял» и наговорил, – надо же «вести диалог с властью». И никто не скажет прямо и честно, что это – не диалог, потому что нет никакого видимого результата этого «диалога». Это имитация, которая создается ради пресс-релиза: встреча Президента и религиозных лидеров состоялась. Т.е. религиозные лидеры в очередной раз выступили актерами второго плана в спектакле власти «Почую кожного». Спросите их, о чем они там говорили, чего попросили или, страшно писать, потребовали, что им пообещали (хотя бы – пообещали!). Услышите то же, что попало в пресс-релизы – «разговор был содержательный и интересный». Никакой конкретики. Пример того, как государство и его правящая партия слышит голос Церкви и ее лидеров, – судьба просьбы ВСЦиРО не принимать закон о языке в его нынешнем виде. Или ходатайства по поводу Луценко и Тимошенко. Думаю, в ту же топку полетит просьба не упразднять НЭК. Власть в очередной раз покажет «попам», что в грош не ставит их вместе с их просьбами. Что ж, в этом не будет ничего неслыханного – власть эту самую фигуру показывает целому народу Украины, почему с «попами», пускай даже в очень высоких чинах, она должна поступать по-другому?

Но, может, очередная набитая в этом «диалоге» шишка, наконец, укажет уважаемым руководителям Церквей, где не надо искать союзников. И они догадаются, где следовало бы поискать.

Смешно об этом писать, но факт есть факт: когда какие-нибудь «православные хоругвеносцы» обращаются во все инстанции по поводу «оскорбления чувств верующих», устраивают шествия и пикеты в защиту себя от ИНН, чипов, автокефалии и панков, они ведут себя как нормальный институт презираемого ими гражданского общества (возможно, их это обидит – но я не виновата). Потому что именно так и должны решаться вопросы в демократической стране: если гражданин чувствует себя оскорбленным, ущемленным в правах или видит нарушение закона, он лично или через близкую по духу общественную организацию может и даже должен обратиться в прокуратуру или в суд.

В идеале – в том, в котором Церковь не боится собственных верных, – она вполне может обойтись без сращивания с госструктурами. И уж конечно, в таком тонком деле, как защита морали, ей следовало бы держаться подальше от государственной машины, чья аморальность – притча во языцех. Церковь – и сама, и посредством близких к ней НГО – вполне в состоянии заниматься реальной, практической защитой морали, в том числе, да, цензурой и отслеживанием нарушений «морального» закона (какой уж он там кривой ни есть), конвертируя свой легендарный «авторитет» во что-то общественно значимое. Среди своих верных, через СМИ, через общественные организации. А там и союзники из невоцерковленных подтянутся – всякие бдительные гражданки вроде упомянутых на сайте НЭК «Н.» и «С.». И никаких упреков в клерикализме – поскольку это будет «частное мнение» Церкви и/или решение суда, а не казенный «неодобрямс», принятый под давлением церковных кругов.

Проблемы две. Первая – а судьи кто? Вопрос компетентности экспертов весьма болезненный. Но не более чем второй вопрос – как сделать так, чтобы твои аргументы и увещевания были услышаны, правильно поняты, приняты к сведению? Неумение представителей Церкви говорить с людьми общеизвестно. Но этому можно научиться – было бы желание. Этому придется учиться – если, конечно, Церковь действительно претендует на «общественный авторитет», а не только использует эту фразу как аргумент в торговле с государством.

Проблема компетентности экспертов, на самом деле, вполне решаема. Неужели мало среди верных украинских Церквей людей грамотных и адекватных? Отнюдь. Небритые крикливые мужики со здоровенными нательными крестами и бабы, закутанные в черное по самые фанатично горящие глаза, – это шарж на современного православного христианина, который почему-то не находит адекватной оценки у священноначалия христианских Церквей.

А где же другие – чисто выбритые, с помытыми головами, с полными карманами дипломов и готовые работать на благо своей Церкви?

На самом деле – не такая уж редкость. Но создается впечатление, что люди грамотные и разумные внушают церковным бюрократам подсознательную неприязнь. В точности как обремененные критическим сознанием граждане внушают страх и недоверие государственной власти. Отчего? Оттого, что ими сложнее управлять? Оттого, что их придется убеждать? Спорить с ними? Что они, не дай Боже, окажутся правы, и придется с ними согласиться? Оттого, что иметь дело с умным и критичным человеком всегда сложнее, чем с очередным  «гражданином Д.», которого возмущает „книга о попке”? Да, в наших Церквях немало людей достаточно образованных и грамотных для того, чтобы помогать строить церковную жизнь, помогать Церкви проникать в общество, помогать общаться. Но церковная бюрократия предпочитает выбирать из них или полубезмолвных исполнителей, или тех, кто при власти.

Общаться всегда сложнее, чем приказывать и наказывать. Церковь пытается стать законом, поскольку она не может (во всяком случае, пока) стать тем, чем она является по определению – сообществом. Между прочим, в тех частных – приходских – случаях, когда ей удается достичь этого естественного для себя состояния (да, удается, причем совсем не так уж и редко), она достигает немалых успехов – и в катехизации, и во взаимопомощи, и в воспитании, и в борьбе с абортами, и в общей нравственной атмосфере частной жизни, и во многом-многом другом. Проблема в том, что эти успехи не систематические. Это вопрос чистого везения – со священником, с катехитом, с диаконом или парочкой активных прихожан. Политика же церковной бюрократии остается инертной, она не направлена на диалог и сотрудничество с обществом, даже с той его частью, которую составляют верные этой же Церкви.

Если только они не представители власти.

Екатерина ЩЕТКИНА