Советский союз умер под звуки рождественского празднования. 25 декабря 1991 года, когда весь христианский мир вспоминал о Рождении Царя, президент СССР Михаил Горбачев сложил свои полномочия. Так в очередной раз проявилась мистическая связь политической и духовной истории, двух градов, двух царств. Христианство пережило еще одну империю.

Знаками тех памятных дней были невиданный духовный голод и жажда свободы. Казалось, что на таком революционном подъеме перемены к лучшему последуют немедленно, и будут бесповоротными. На короткое время Москва стала центром притяжения мировой активности, к ней были прикованы взгляды, в ней решалось будущее. Увы, движение слишком быстро выдохлось, поиск альтернатив и стремление к переменам не привели к возникновению гражданского общества и независимой от государства Церкви, к активизации культурной жизни, к смене элит, к преобразованию мировоззренческих основ.

Постсоветский народ оказался не готов платить высокую цену за полученную свободу, а тем более использовать эту свободу для тяжелого и ответственного труда. Для большинства свобода досталась от слабеющего государства, а не в результате длительной и осмысленной борьбы с ним. Очарование Западом прошло. Эйфория больших возможностей тоже. Когда пришло осознание, что «совок» не станет Европой «по щучьему веленью, по моему хотенью», что путь в цивилизацию долгий и трудный, что, лежа на печи, в лучшую жизнь не въехать; вместе с этим горьким осознанием вернулась злость к тем, кто «за бугром», проснулся пролетарский рессентимент.

Свежие данные Pew Research Center демонстрируют сдвиги в отношении к демократии и рынку за прошедшие двадцать лет: усиливающееся разочарование в преимуществах демократии и рынка, растущий спрос на сильного лидера и заботливое государство, готовность обменять личную свободу на государственную стабильность, усталость от плюрализма. Эти исследования фиксируют схожие тенденции в России, Украине и Литве. Так что это не столько след российский, сколько советский. Постсоветским синдромом отмечены и россияне-евразийцы, и литовцы-европейцы, и украинцы-многовекторники.

Рождество 2011 года напоминает о событиях года 1991 не только круглой датой, симметрией чисел, но и брожением народа, толпами на площадях, назревающей революционной ситуацией. Вновь десятки тысяч людей требуют перемен. Вновь становится очевидной внутренняя слабость имперских режимов. Вновь возникает вопрос о более достойном будущем. Ради справедливости надо заметить, что «не могут» и «не хотят» не только Киев и Москва, но также Афины, Париж, Рим, Нью-Йорк, Лондон.

Но в эти дни именно Москва вновь привлекает внимание всего мира. Там, где, казалось бы, народ привык молчать, где свободу заливают нефтью, где крепки традиции крепостничества, где религия освящает самодержавие и Библией запрещает свободомыслие, там возникает неожиданное движение, возмущение среды, самоорганизация гражданского общества.

Массовый протест и живой поиск справедливости возвращают народ к исторической ситуации двадцатилетней давности. Тогда коммунизм обменяли на «капитализм», а тоталитаризм на «демократию», не задавая вопросов об их духовных основах, о мировоззренческих принципах. Перефразируя Августина, можно сказать, что душа народа – христианка. И без учета ее потребностей, без ее свободы, без ее свободной веры, политические и экономические «реформы» оказываются сплошной фальшью.

Рождество – это приговор тем режимам, которые построены на угнетении народа и подавлении его свободы. Без Христа народ будет рабом чужого кесаря или «своего» Ирода.

Рождество – это также приговор современным книжникам и фарисеям, столпам официальной религиозности. Крещенная, но не просвещенная Русь, нуждается в свободной, неполитизированной Церкви. Пока Церковь и Кремль созидают «русский мир», Христос не вхож в их двери. Он вне роскошных палат, зато вместе с народом.

Похоже, что в это Свое Рождество Христос был не в храме Христа Спасителя, а на проспекте Сахарова.