Система координат, в которой находит и определяет себя украинский протестантизм, задается двумя осями: горизонтальной осью церковно-общественных связей и вертикальной осью государственно-конфессиональных отношений. Вертикаль знакома и привычна, за нее удобно держаться, но сегодня основные процессы разворачиваются вдоль горизонтали. Будущее Украины определяется тем, сумеет ли формирующееся гражданское общество заземлить государственную вертикаль, соединить то и дело отрывающуюся власть с ее источником – народом, увязать ее с нуждами, требованиями и ценностями обычных людей. То же самое можно сказать и о церкви, особенно о церкви протестантской, демонстративно подчеркивающей свою «народность».

Стоит признать, что сами протестанты тяготеют к активной общественной работе при скептично-пассивной лояльности в отношении к государству.

При этом в отношениях с обществом они подчеркивают свою субъектность и не спешат видеть ее в самом обществе. Это одна из причин того, что отношения остаются односторонними, несмотря на открытость и даже инициативность со стороны формирующегося гражданского общества.

В то же время в отношениях с государством протестанты отрицают собственную субъектность, т.е. охотно уступают инициативу и довольствуются признанием, не требуя взамен почти ничего, разве что скидок на оплату коммунальных услуг, уступок по части военной повинности и защиты так называемых «традиционных ценностей».

Мне кажется, что в условиях острого спроса на реформы в государственных структурах и постреволюционной активности гражданского общества, протестантские церкви должны проявить больше инициативы и принципиальности в отношении к государству, а в отношении к обществу - больше внимания и уважения, признания и принятия.

Между тем именно вертикаль остается главной осью общественно-политической и даже общественно-церковной жизни. Некоторые протестантские епископы известны тем, что не удостаивают паству своим присутствием целыми месяцами, поскольку всерьез считают, что их уровень – не общинный, а политический. Именно поэтому встреча с представителями власти или место в ВРЦиРО ценятся куда больше, чем живое взаимодействие с общинами.

Можно сказать даже больше – коммуникация между церковным руководством и рядовыми верующими почти отсутствует. И это не отдельный случай, а правило. Епископ может явиться на пасторскую конференцию и показаться за кафедрой, наставляя, обличая и требовательно спрашивая. Но задать ему вопрос или пообщаться лично будет сложно, реального контакта с ним нет. Даже посещая общины, руководство имеет целью не столько услышать о реальном положении дел, сколько проконтролировать ситуацию и утвердить свою власть. В результате церковные союзы живут в пространстве, похожем на средневековое, когда регионы на словах признают власть старшего киевского епископа, нехотя принимают, когда он объезжает владения, выплачивают необходимые взносы, но не более того. Влияние центральной власти часто ограничивается стенами центрального офиса. Поэтому большинство церковных союзов сохраняет слабую версию вертикали (вертикаль личной лояльности), опасаясь регионального сепаратизма.

Персональный капитал связей, авторитета, влияния предстоятеля никак не конвертируется в связи, авторитет и влияние всей церкви, т.е. всего сложносоставного церковного тела. По сути, имеет место даже не система государственно-конфессиональных отношений, а конъюнктура моментов, определяемая личными отношениями влиятельных представителей церковного и государственного истеблишмента.

То, что стало общим симптомом для протестантских (и не только) церквей Украины можно назвать кризисом общинности, т.е. кризисом общинной субъектности. Есть административная вертикаль, есть подобие иерархии, но очень слабы горизонтальные связи, «взаимоскрепляющие связи» между верующими, их совместные инициативы, обратная связь со священнослужителями, чувство общности, причастности, ответственности.

Помимо внутренних, церковных причин, этот кризис можно считать частью общей, характерной для Украины проблемы – неразвитости низовых коллективных форм общественной самоорганизации. Так все говорят о государстве, и лишь немногие знают, что (где-то!) должно быть и гражданское общество. Так и в церкви: все говорят о власти и собственности, и лишь немногие вздыхают по общинности. И здесь, и там, нет понимания, что общество это мы, что община это мы, что государство – наше, что церковь – наша.

Казалось бы, протестантизм должен отличаться демократизмом, развитой общинностью, наличием живых обратных связей, но, к большому сожалению, и он ориентируется на модели командно-административные, ярко представленные государством и титульными конфессиями. Здесь стоит признать: партнерство с государством и огосударствленными конфессиями сыграло с протестантами злую шутку. Вместо того, чтобы привнести в государственно-конфессиональные, межконфессиональные и общественно-церковные отношения свою пресловутую протестантскую простоту, непосредственность, даже некий радикализм, протестантские церкви удобно устроились за общим столом, не задавая лишних вопросов.

Мандат от «власти», ссылки на связи и разрешения «сверху» никак не заменят живых горизонтальных связей с живыми людьми и целевыми группами. А могут даже повредить. Так в зоне АТО можно видеть растущее раздражение от бравых протестантских капелланов, которых «сверху» «приказали» принимать. Так церковь приобретает влияние, но не свойственное ей. При этом в глазах общества оказывается в компании власть имущих, эффективных и влиятельных, не брезгующих успеха ради коррупционными схемами и «договорняками».

Формирующееся гражданское общество обретает свою субъектность и видит в государстве отнюдь не самодостаточную силу. В свою очередь, этот запрос оказывает давление и на церковь, в которой «светское» гражданское общество видит не только и не столько епископат (аналог государственной власти), но общину, сообщество людей, объединенных добровольно общими ценностями и общим видением (церковный аналог гражданского общества).

В силу своей историко-культурной и богословской специфики, именно протестантизм может стать подходящей религиозной средой, где данный запрос на активацию общинности, церковной демократии, «церковно-гражданского общества» встретит понимание, сочувствие и воплощение.

Восстанавливая и развивая демократические начала в церковной жизни, протестантизм обретает необходимую субъектность в диалоге с гражданским обществом и партнерских отношениях государством. Сегодня мы фиксируем этот тренд, равно как и многочисленные рецидивы, откаты к советским моделям внутри- и внешнецерковных отношений. Будут ли успешны протестантские церкви в развитии собственных «церковно-гражданских обществ»? Это зависит от того, сохранится ли восходящий тренд в развитии гражданского общества в стране, сохранится ли вопрошающее и требовательное давление снизу, от людей гражданских, рядовых. Церковная общинность и гражданское общество – сообщающиеся сосуды. Хотя, если смотреть правде в глаза, придется признать: судьба гражданского общества в целом зависит от развития церковно-гражданского общества гораздо сильнее. Поэтому церкви в ответе не только за себя, за свой имидж в обществе и статус в отношениях с государством. Их внутренние процессы, их самоопределение становятся критическим фактором для выживания государства и гражданского общества.